Война претендентов - Мэрфи Уоррен. Страница 3

Подойдя к месту парковки, он недовольно поморщился. Его старенький микроавтобус стоял на кирпичах, три колеса были сняты, и целая банда уличных воришек с хохотом и гиканьем закатывала их в темный провал входа «Экс-Эл СисКорп».

Неснятым осталось одно только заднее колесо, возле которого возился юный воришка, безуспешно пытаясь открутить гайки.

Вне себя от ярости Смит шагнул к парнишке и произнес:

— Это моя машина!

На вид парнишке было лет четырнадцать, не больше. Мгновенно выпрямившись, он вытащил старый армейский кольт сорок пятого калибра и ткнул дулом прямо в живот Харолда В. Смита.

— Вали отсюда, пока цел! — нагло заявил шпанюга.

— Откуда у тебя этот кольт? — не удержался от вопроса Смит.

— А тебе-то что за дело?

— Кажется, я его где-то видел...

— Я нашел его там, в той высотке. А теперь вали отсюда, пока цел!

— Это моя машина и мое колесо! И я не собираюсь, как ты выражаешься, валить!

— Ну тогда пеняй на себя! — взведя курок, не задумываясь, выпалил четырнадцатилетний мерзавец.

Неожиданно Смит выхватил кольт у него из рук и мигом наставил дуло в лицо грабителю. В пистолете он признал свой старый армейский кольт сорок пятого калибра, который сам же и бросил в здании «Экс-Эл СисКорп» после того, как убил человека.

— Шагай отсюда! — жестко приказал он парнишке.

Тот судорожно сглотнул и пробормотал:

— Уже иду...

И со всех ног рванул в ближайшую подворотню.

Стоя на тротуаре с заряженным армейским кольтом в руке рядом с обездвиженным старым микроавтобусом, Харолд В. Смит меньше всего сейчас походил на директора санатория «Фолкрофт», каковым являлся в глазах общества.

Он запер металлоискатель в багажнике своей, отныне бесполезной, машины и, сунув оружие в чемоданчик и крепко зажав его в руке, твердым шагом направился к ближайшей станции подземки.

Уже в поезде, мчавшемся в центр города, шеф КЮРЕ удовлетворенно отметил, что, несмотря на свой почтенный возраст, он все-таки остался прежним Серым Призраком.

Глава 2

Его звали Римо, и он ехал по красным пескам пустыни верхом на гнедой кобыле. В душе его царил покой, какого он не испытывал никогда в жизни. Впрочем, может, один раз так было, ну максимум два за всю его жизнь. Когда-то он всерьез собирался жениться и зажить наконец оседлой семейной жизнью. Именно тогда он обрел покой и удовлетворение. Но разыгралась жуткая трагедия, после чего те счастливые дни улетучились навсегда.

Бывали в его жизни и другие счастливые мгновения, впрочем, они так и остались мгновениями. Римо, будучи круглым сиротой, воспитывался в сиротском приюте, которых во времена его детства было немало. Римо получил хорошее воспитание и образование в приюте Святой Терезы, но ничто не могло заменить ребенку теплый домашний очаг, любящих родителей, братьев и сестер.

У Римо не было ни сестер, ни братьев. Теперь он это знал наверняка. Так сказал его настоящий отец. Он вообще очень многое ему сообщил — дату рождения, до сих пор неизвестную, имя матери и массу того, что составляло для маленького мальчика мучительную и непостижимую тайну и навсегда застряло занозой в подсознании уже взрослого человека.

Прожив целую вечность в мучительных попытках узнать свое происхождение, Римо наконец обрел настоящего отца и узнал о себе ту правду, которая принесла ему желанный покой и свободу.

Для него словно открылась новая жизнь, к старой он уже возвращаться не хотел. Собственно, и возвращаться-то было некуда. Он достаточно послужил Америке и решил покончить с жизнью профессионального ассасина и порвать все связи с КЮРЕ, организацией, в которой прежде состоял на службе.

И вот теперь, похоже, настала пора бросить кочевую жизнь и завести наконец семью, что он однажды и пытался сделать. Прошло уже достаточно времени, старые раны полностью затянулись. Для человека, нашедшего отца и узнавшего о себе всю правду, отныне не было ничего невозможного.

Римо взглянул в сторону самого высокого холма на территории резервации индейского племени Сан Он Джо. Он назывался Горой Красного Призрака. На протяжении нескольких веков там хоронили мумифицированных вождей племени, к которому, как выяснилось, принадлежал и Римо. Основателем этого племени был кореец по имени Коджонг, на индейский манер его имя звучало как Ко Джонг О. В любом случае Коджонг, дальний предок Римо, тоже был мастером Синанджу Поэтому Римо в какой-то мере чувствовал себя блудным сыном, вернувшимся в свой родной дом.

Вот ведь как повернулась жизнь! Вглядываясь в красные пески пустыни, выжженной горячим солнцем Аризоны, Римо не видел ничего, кроме бесчисленных зыбучих дюн, простиравшихся во все стороны от Горы Красного Призрака.

Римо был первым белым человеком, в совершенстве изучившим Синанджу, первоисточник всех восточных боевых искусств. Оказалось, что в его жилах течет также и кровь индейского племени Сан Он Джо, значит, он тоже отчасти кореец.

За годы ученичества под опекой Чиуна, последнего настоящего мастера Синанджу, он привык ощущать себя не столько белым человеком, сколько корейцем. Теперь-то ясно почему — в его жилах текла кровь далеких предков.

И это было здорово! Римо впервые воспринимал свою жизнь как единое целое, а не как отрывочные, не связанные друг с другом эпизоды.

Впрочем, не все было так гладко.

Со стороны Горы Красного Призрака к нему верхом на пегой лошадке-пони приближался человек, чье изборожденное глубокими морщинами лицо походило на пожелтевшую маску из папируса. Старик выглядел глубоко несчастным. Вечно несчастным!

Мастер Синанджу родился еще в прошлом веке, и теперь ему было уже лет под сто. Столь долгая жизнь отразилась в густой сети морщин на лице и в лысине на голове — только за ушами осталось облачко белоснежного пуха. Правда, годы не затронули зеркало души — глаза, которые сверкали, как у молодого, и не утратили свой темный, почти шоколадный цвет.

Теперь эти глаза внимательно разглядывали Римо, его одежду из оленьей кожи, расшитые бисером мокасины и перо красного ястреба в отросших до плеч волосах.

Римо пустил кобылу галопом. На полпути всадники встретились. Лошади их стали дружески тереться мордами.

И Римо, и Чиун молча выжидали, настороженно глядя друг на друга. Учитель, раскрывший Римо все секреты правильного дыхания, которые высвобождали почти сверхчеловеческие возможности ума и тела, был одет в полосатое, как шкура тигра, кимоно, которое полагалось носить любому мастеру Синанджу. Его пальцы с длинными, похожими на когти, ногтями крепко сжимали поводья. Выражение лица оставалось непроницаемым.

— Навещал Коджонга? — спросил Римо, чтобы нарушить наконец затянувшееся молчание.

— Я принес своему предку печальную весть, — мрачно ответил Чиун. Сухой пыльный ветерок трепал его жидкую, клочковатую бороденку.

— Что за весть такая?

— Я сообщил ему, что из-за ослиного упрямства двух его потомков он навеки обречен лежать в беспросветном мраке пещеры.

Стараясь не выходить из себя, Римо возразил:

— Помнишь, я встретил Коджонга там, в загробном мире? Он чувствует себя отлично!

— Его прах тоскует по родной земле и жаждет вернуться в милую Корею. Я пытался все объяснить твоему отцу, непокорному упрямцу, но, видно, от жизни в здешних суровых краях его уши засыпало песком, а сердце обратилось в камень.

— Но ведь это и есть родная земля Коджонга! Он пришел сюда за много лет до появления Колумба. Здесь он жил, здесь умер. Уверен, его кости вполне мирно и счастливо покоятся в этой земле.

— Так-так! Сказано настоящим двуличным краснокожим, который всегда думает одно, а говорит другое...

— Ну хватит! К тому же так говорят отнюдь не краснокожие, а наоборот, белые люди.

— Так ведь и ты наполовину белый! Твоя мать была белой женщиной. Значит, твое двуличие предопределено еще матерью.

— Если ты собираешься оскорблять мою мать, нам не о чем больше разговаривать! — сердито произнес Римо.