Вторжение по сценарию - Мэрфи Уоррен. Страница 12

Мэр выглядел озадаченным. Во взгляде у него явно читалось: «Так этот неандерталец еще и шутить умеет?» О, каким знакомым все это казалось для Бронзини.

— Ааа! — протянул мэр Кловз. — Шутка. Что ж, приятно слышать, что у вас есть чувство юмора.

— Мне его не так давно пересадили, — ответил Бронзини.

— Так вы уладите дело с лицензией? — поспешил вставить Джиро Исудзу.

— Да-да, конечно. И позвольте мне стать первым, кто пожелает вашей съемочной бригаде всего самого наилучшего.

Бронзини с явным облегчением пожал протянутую мэром руку. Неужели это все? Нет, наверняка еще попросит автограф. Может быть, хоть это будет не так ужасно?

— Ах да, пока вы еще не ушли, — заторопился мэр. — Можно попросить у вас автограф?

— Конечно, — согласился Бронзини, беря у него ручку и собственную фотографию, вырванную из какого-то журнала.

— Для кого сделать надпись? — спросил он.

— Напишите на мое имя, хотя вообще-то это для дочери.

— Угу, — вздохнул Бронзини, расписываясь на фотографии. Дарственная надпись звучала так: «Мэру города Юма от его друга Арнольда Шварценеггера».

Как он и предполагал, мэр проглотил это и глазом не моргнув. Когда они с Джиро Исудзу вышли на улицу, Бронзини прорычал:

— Ну что, все? Теперь, наконец, я свободен?

— Нет, нам осталось нанести еще много визитов. Сначала мы зайдем в отель.

— Зачем? Неужели уборщица требует оставить ей локон на память? пробормотал Бронзини, запрыгивая в седло мотоцикла.

Они поехали в сторону Шайло-Инн, элегантного каменного отеля рядом с шоссе номер восемь. Вход в гостиницу был окружен толпой пикетчиков. В руках они держали плакаты с надписями «Бронзини потерял совесть», «Бронзини против Америки», «Бронзини — предатель».

У одного из демонстрантов была афиша фильма «Гранди-3», на котором Бронзини, с яркой повязкой на голове, был снят в профиль. В подписи под плакатом «Бронзини в роли Гранди» последнее слово было перечеркнуто, и вместо него подписано «Гада».

— Что это, черт возьми, значит? — взревел Бронзини.

— Профсоюз, — объяснил Исудзу. — Они протестуют.

— Будь они прокляты! Но мы же снимаем фильм, который одобрен профсоюзом!

— Да, конечно. Японским профсоюзом.

— Послушайте, Джиро, я не могу принимать участие в подобных съемках.

Мое доброе имя втопчут в грязь. Я ведь друг и герой рабочего класса!

— Так было до «Ринго-5», когда Ринго убил соперника во время боксерского матча. Но в Японии вы все еще супергерой. Ваше будущее там, а не здесь. Американцы устали от вас.

Бронзини уперся руками в бока.

— Не виляйте, Исудзу. Почему бы нам не поговорить начистоту?

— Извините. Не понимаю. Я и так говорить начистоту.

— Вы не понимаете! Хорошо, тогда я объясню: я не стану отказываться от всего, что связывают с моим именем. Ведь я Бартоломью Бронзини, ожившая мечта миллионов американцев, богатых и бедных.

— Эти люди тоже американцы, — возразил Исудзу, показывая на марширующих пикетчиков. — Но они не называют вас героем.

— Потому что они считают, что я их предал. Но я не стану этого делать.

Все, с меня довольно, — решительно сказал Бронзини и взялся за руль мотоцикла.

— Шварценеггер снимется за меньшие деньги, — бросил ему вслед Исудзу, и, наверное, сделает это лучше.

— Ну и договаривайтесь с этим олухом из Шварцвальда, — огрызнулся Бронзини.

— Так мы и сделаем. А гонорар заплатим ему из денег, которые вы выплатите нам по судебному иску.

Уже закинув одну ногу, чтобы влезть в седло, Бронзини так и застыл на месте. Казалось, что он вдруг решил изобразить собаку, которая после долгого воздержания решила облегчиться у ближайшего столба.

От одной только мысли, что Шварценеггеру заплатят из его собственного кармана, Бронзини так и передернуло. С явной неохотой он опустил ногу и вернулся к невозмутимо поджидавшему его японцу. На обычно непроницаемом лице Джиро Исудзу промелькнуло что-то, весьма похожее на удовлетворение.

— Теперь вы понимать?

— Похоже, мы с вами не сработаемся, Джиро.

— Наш офис в этом отеле. Нужно идти туда — много телефонных звонков, много работы, если мы хотим, чтобы съемки начались по графику. — У Джиро это слово выходило как «си-омки».

Бронзини посмотрел в сторону демонстрантов, окруживших вход.

— Мне никогда еще не приходилось прорываться через пикеты.

— Тогда мы использовать задний ход. Пойдемте.

Джиро Исудзу двинулся к гостинице, вслед за ним потянулась остальные японцы. Бронзини еще раз поглядел на пикетчиков, настолько увлеченных выкрикиванием лозунгов, что от их внимания ускользнуло столь близкое соседство с объектом их претензий.

Не привыкший отступать, когда ему брошен вызов, Бронзини решил, что попытается их урезонить. Он уже направился к пикетчикам, как вдруг один из них, здоровенный детина, заметил его.

— Эй, а вот и он! — закричал этот человек. — Стероидный Жеребец собственной персоной. Бронзини!

Со стороны толпы послышались свист и улюлюканье.

— Уууу! — кричали оттуда. — Бронзини, убирайся обратно в Японию!

— Выслушайте же меня! — попытался перекричать их Бронзини, но его голос потонул во всеобщем шуме. Пикетчики — члены Международного Союза Кинематографических Работников — истолковали гневное выражение лица Бронзини по-своему.

— Слышали, как он нас назвал? — с негодованием прокричал кто-то.

Это выкрик оказался последней каплей. Толпа двинулась на вперед.

Бронзини остановился и сложил руки на груди. Он не двинется с места. В конце концов, на что они способны?

Как выяснилось секундой позже, самое большее, на что хватило пикетчиков, это окружить его плотной кричащей толпой.

— Долой Бронзини! У бамбино-колосса оказались глиняные ноги!

— Послушайте же! — кричал Бронзини. — Я просто хочу обсудить с вами все это. Думаю, мы могли бы прийти к компромиссу.

Он ошибался. Никто его и не слушал. К гостинице уже подъезжали телеоператоры, чтобы запечатлеть, как знаменитого Бронзини взяли в заложники три десятка демонстрантов, вооруженных одними плакатами.

Увидев, что их снимают, один из пикетчиков крикнул: «Вот, глядите!», и с силой хлопнул Бронзини своим транспарантом. Деревянная ручка, ударившись о плечо актера, переломилась пополам. Он почти не почувствовал удара, но дело было не в этом. Суровое детство Бартоломью Бронзини прошло в итальянском квартале, где подставивший другую щеку мог легко поплатиться жизнью.

Поэтому Бронзини уложил обидчика мощным ударом справа.

Демонстранты, ошалев, яростно бросились вперед, и Бронзини не замедлил ответить ударом на удар. Один за другим он укладывал своих противников на асфальт перед гостиницей. Его типично итальянское лицо исказила ухмылка вот это то, что надо. В драке Бронзини чувствовал себя, как рыба в воде.

Тем не менее, расквасив очередной нос, он засомневался, на чьей стороне будет, в конечном итоге, перевес.

Все его сомнения разрешились, когда из фойе на улицу высыпала толпа японцев. Часть из них, очевидно, телохранители, услышав возбужденные крики Джиро Исудзу, вытащила из-за пазухи пистолеты.

— Остановите их! — верещал Исудзу. — Защищайте Бронзини! Живо!

Телохранители бросились вперед, и толпа моментально обрушилась на них.

Бронзини попытался прорваться вперед, но противников было слишком много. Он схватил одного из пикетчиков за горло, и в этот момент прозвучал выстрел.

Человек, которого железной хваткой держал Бронзини, дернулся и обмяк. Когда, упав, он ударился об асфальт, в голове у него что-то хрустнуло.

— Какого дьявола! — завопил Бронзини. — Кто стрелял? Кто это был?

Ответ он получил через несколько секунд, когда, почувствовав, что кто-то тянет его за ремень, обернулся, и увидел одного из телохранителей-японцев. — Пусти, — рявкнул Бронзини. — Не видишь, он тяжело ранен!

— Нет, идите за мной.

— Я сказал пус...

Бартоломью Бронзини так и не успел договорить, потому что земля и небо внезапно поменялись местами, и он понял, что лежит на спине. От резкого удара у него перехватило дыхание, и Бронзини подумал, что наверняка схлопотал шальную пулю. Затем, под звуки не прекращающихся выстрелов, его приподняли и потащили в сторону поджидавшего их микроавтобуса, который тут же понесся прочь от гостиницы.