Круги на Земле - Аренев Владимир. Страница 26

Впечатление от этого знакомства у Юрия Николаевича осталось самое хорошее. Внешне Игорь больше всего напоминал классического советского геолога: долговязый и рыжебородый, он безбожно дымил сигаретами и вел себя по-приятельски, но не фамильярно. С первых же минут разговора журналист удивил Юрия Николаевича отличным знанием профессиональных подробностей жизни музыканта. Подобная осведомленность, как оказалось, вообще была одним из правил Остаповича: если уж он за что-нибудь брался, то брался основательно.

Они поговорили на темы, интересовавшие Игоря, а после как-то сами собой переключились на тогдашнюю политическую обстановку в стране. В те дни Юрий Николаевич поневоле все пропускал именно через эту призму — Остапович же, как и любой живущий здесь, конечно, тоже не мог оставаться равнодушным к происходящему. Именно он рассказал Юрию Николаевичу о вещах диких, казалось бы, немыслимых в нынешние времена. О государственных типографиях, которые отказывались печатать газету из-за помещенной в номере карикатуры на Президента. О белых полосах в одном из выпусков: там должен был быть опубликован доклад одного из опозиционных депутатов, но доклад велели «не пущать» — и тогда газета вышла с «молоком»; в результате главреда уволили. О звонках и «нежных беседах», в которых вам намекали о том, что и как следует делать, — и чего делать нельзя ни в коем случае…

Рассказывая все это, Игорь, против ожидания Юрия Николаевича, не суетился и не оглядывался через плечо. Заприметив удивление в глазах собесединка, журналист горько усмехнулся: «Ну, не так ведь все и плохо. Не переживайце, за нами не придут люди в чорном. Во всяком случае, не из-за гэтага разговора… Я ведь вообщэ не чыслюсь в „политичэских“. Мой круг интересау

— культура, наука и таму падобнае. Ничога сациально апаснага».

Говорил он это с пренебрежительной усмешкой, словно подтрунивал над самим собой.

«Я специалист в гэтой обласци. Мне поздно переучывацца на деяцеля баррикад».

«Мне тоже, — сказал тогда Юрий Николаевич. — А жаль…» Потом они распрощались: Игорю нужно было бежать делать материал, а Журскому — вскоре улетать обратно в Киев. Но когда Юрий Николаевич снова приехал в Минск с гастролями, после концерта его уже подкарауливал Остапович. Как признался Игорь, не только чтобы сделать очередное интервью, но и просто для того, чтобы пообщаться.

Он снова уволок Журского в кафешку, где их уже ожидало несколько молодых людей. Игорь представил их, как своих друзей, которые увлекаются музыкой и давно уже просили познакомить их с каким-нибудь известным исполнителем. Юрий Николаевич сделал вид, что поверил подобным неуклюжим объяснениям, и только потом, часа два спустя, догадался, в чем же дело. Все они, эти ребята, смотрели на него, как на чудо, ловили каждое произнесенное им слово. Но не потому что считали его великим исполнителем — причина была проще и… невероятнее. Он представлялся им неким символом свободы, самим гарантом того, что где-то есть люди, которые живут иначе, чем они здесь, и что эти люди, по сути, такие же, как они сами. Он был человеком из «Свободной Страны»! (хотя самого Журского такой подход немного смешил: он-то прекрасно знал, что и той стране, откуда он явился, далеко до звания свободной).

С тех пор у них это превратилось в традицию — каждый раз, когда приезжал Юрий Николаевич, после концерта он непременно отправлялся на встречу с ребятами.

На одной из таких встреч Остапович и рассказал, что давно увлекается всякими аномальными явлениями, летающими терелками и пришельцами из космоса. Даже пытается, по мере возможностей, совмещать это с профессией журналиста — жаль только, самому свидетелем подобных вещей быть не приходилось.

«Ну что же, теперь придется», — подумал Юрий Николаевич, дожидаясь, пока на том конце провода поднимут трубку.

— Алло?

— Алло, Игорь? Это Журский. Слушай, я вот по какому делу…

Руки дрожали и не желали повиноваться — Игорю едва удалось поднести огонек зажигалки к сигарете. Опустившись на диван, он растерянно огляделся, словно впервые видел эту комнату — тусклый ковер, стол с двумя полными пепельницами, книжные полки, вымпел («Телевизоры „Витязь“ — лучшие!»).

«Вось яно! Сапраудныя сляды ад НЛО», — никак не верилось в собственную удачу: слишком просто, слишком неожиданно, слишком…

— Хто гэта званиу?

— Журский, — ответил он, затягиваясь.

Настуня удивленно вскинула бровь:

— Дык ен жа, здаецца, здбирауся тольки зимой прыехаць?

— ‚н ув атпуску. Дома, у мацеры.

Она наконец заметила состояние мужа:

— Штось сталася?

Игорь ответил не сразу — боялся, что, произнесенные, слова зазвучат глупо и смешно.

— У них в дзярэвне быу НЛО.

Настуня с запоздалым интересом взглянула на телефон:

— Паедзешь?

— Сейчас узнаю.

Дозвонился не сразу: видимо, Гусак имел с кем-то долгий разговор. А как только Игорь услышал-таки голос главреда, понял: не только долгий, но и неприятный.

— Слухаю. Ты, Астапович? Ну? Якия яшчэ инапланяцяне? Камандзироуку?! Нет. …Што значыць, очань нада? Тады бяры за свой шчот. И то… Дык я записываю — на нядзелю. И глядзи, штоб в наступную сераду быу як штык! …Пользуешся маим харошым атнашэнням. Все, бывай. Да!.. И з фотками ж не забудзь!

— Думаеш, там штось серьезнае? — спросила Настуня.

— Журский гаворыць, йих штук пяць, на двух палях. Кали патарапицца, можна паспець. Глядзи, й ня усе вытапчуць — штось застанецца.

— А сами «тарелки» бачыли?

— ‚н не ведае, пакуль яшчэ не цикавиуся. Пастараецца да маяго прыезду выясниць.

— Едзеш сення?

— Да, — часы показывали двенадцать, так что он вполне мог успеть. — Позвоню Мирону — ен завязець да станцыи.

Настуня внимательно оглядела мужа и отобрала давно погасшую сигарету.

— Што з табой? Ты якийсь накручаный.

Игорь ничего не ответил — не знал, стоит ли пугать ее. Все-таки…

Да в конце концов, разве можно к такому относиться на самом деле серьезно?! Какая-то странная цыганка вчера на вокзале вцепилась клещом: погадаю, погадаю!..

Погадала.

На руку посмотрела, покачнулась: «Беражыся кругоу и звярэй. Але яшчэ больш

— людзей, якия и ня людзи!» И добавила, цепко перехватив его смущенный взгляд: «Табе пазвоняць и пакличуць — ня едзь. Заманчыва — але ты ня едзь». Потом повторила свое предупреждение про круги и людей-нелюдей. Прямо тебе роман какого-нибудь Стивена Кинга, после автомобильной аварии сдвинувшегося мозгами и возжелавшего написать книгу с экзотическим антуражем нынешней белорусской реальности!..

Настуня уже поняла, что ответа не дождется. Она взъерошила Игорю волосы, поцеловала и отправилась на кухню собрать ему поесть.

«Пленку не забудзь!» — крикнула уже оттуда.

— Не забуду, — пленки, как и фотоаппарат, лежали на «рабочей» книжной полке. Здесь накапливались те издания, с которыми Игорь или Настуня (тоже журналистка) сейчас работали. Примерно раз в месяц эта полка освобождалась, дабы со временем заполниться новыми книгами.

Чтобы найти нужные коробочки, Игорю пришлось как следует порыться в образовавшемся завале: он сдвинул в сторону подборку стихов Галича, мягкообложечную «Полковнику никто не пишет», три тома «Избранных работ» Зеленина, компьютерную распечатку рассказов Гая Давенпорта и, наконец, отложил неизвестно как оказавшийся здесь «Атлас вредителей плодовых и ягодных культур»… В результате поисков выяснилось, что из пленок осталась только одна, да еще в фотоаппарат была заправлена почти отщелканная.

«Попрошу Мирона, штоб купил, кали будзе ехаць».

Выглянула из кухни Настуня:

— Усе, я пабегла на прызентацыю. Бутерброды на столе, не забудзь узяць. И

— шчаслива зъездиць.

Пока она металась по комнате, одеваясь на ходу и переживая из-за того, что опаздывает, Игорь пытался дозвониться к другу. Мирон тоже с кем-то трепался, и слушая монотонное гудение в трубке, Остапович все силился забыть, стереть из памяти слова цыганки, ее бледное лицо тяжелобольной, ее шатающуюся походку, когда гадалка с детьми (туго спеленутый младенец — у груди, за руку держится ребенок четырех-пяти лет) побрела прочь по перрону.