Разумное животное - Мерль Робер. Страница 16

— Да ведь это поразительный скачок вперед! — изумился Фойл.

— Я тоже так думаю, — согласилась Арлетт, глаза ее оживленно блестели. — Если бы эксперимент профессора Севиллы на этом и закончился, он все равно явился бы поворотным пунктом в межвидовых отношениях.

Стало тихо. Си с ненавистью окинул взглядом тело Арлетт: «Какая все-таки мерзость — женское тело; эти большие груди, ляжки, все такое слабое, дряблое». Он прикрыл глаза: «Поворотный пункт в межвидовых отношениях» — это уж слова Севиллы, она, конечно же, влюблена в патрона, все они хороши, на уме один секс…»

— Мисс Лафёй, — любезно спросил он, — сколько слов знает Иван?

— Сильно ли он искажает слова? — одновременно задал вопрос Фойл.

Боб Мэннинг засмеялся серебряным смехом и повернулся к Арлетт:

— Надо будет установить очередность!…

— Отвечаю на первый вопрос, — сказала Арлетт. Она мельком взглянула на Боба: «Дурачок, не понимаю, что это он так старается».

— В активном словаре Ивана примерно сорок слов.

— Так много! — удивился Фойл. — Сорок слов! В десять рае больше, чем у Вики!

— Не могли бы вы назвать некоторые из них? — спросил Си.

— Мисс Лафёй, — возразил Фойл, с досадой глядя на Си, — не ответила на мой вопрос о том, сильно ли Иван искажает слова.

Арлетт подняла руки и объявила:

— Прежде чем я отвечу на ваши вопросы, мне хочется обратить ваше внимание на одно обстоятельство: Иван уверенно обращается с самыми отвлеченными языковыми символами. Например, он умеет говорить right, left, in, out [3] и безошибочно их употребляет. Он пользуется глаголами go, come, listen, look, speak [4] и употребляет их вполне сознательно.

— В таком случае мне неясно, — удивился Си, — что же ограничивает ваш опыт…

— Сейчас скажу, — продолжала Арлетт. — И заодно отвечу мистеру Фойлу.

— Наконец-то! — обрадовался Фойл.

Арлетт улыбнулась ему:

— Начну с менее важного: как и следовало ожидать, Иван сильно дельфинизирует человеческие звуки. Голос у него резкий, гнусавый, визгливый, и понимать его не всегда легко. К сожалению, кроме этих маленьких недостатков, есть нечто куда более серьезное. Она сделала паузу, потом продолжала:

— Ивану удается произносить только односложные слова — вот что ограничивает наш опыт. Когда мы пытаемся его научить слову из двух слогов, он запоминает лишь последний слог, безразлично, ударный или безударный. Так music [5] превращается в zic, Ivan — в Fa, listen — в sen. И тут мы сталкиваемся с трудностью, которая, по мнению профессора Севиллы, в настоящее время тормозит всякое продвижение вперед: Иван не умеет складывать слоги.

— Разрешите, я возьму у вас стакан, мистер Си? — осведомился Боб.

— С удовольствием, — ответил Си, адресуя ему заговорщическую улыбку, но не глядя на него.

Боб изящно скользнул к нему, с приветливым видом взял стакан и захватил стакан Фойла. Все это он про делал, слегка поклонившись и жеманно выгнув руку. Арлетт молчала: она была обижена тем, что ее прервали, а еще более тем, что Си сразу же не продолжил разговора, не задал нового вопроса. Боб нарочно перебил ее, чтобы понравиться Си, а Си нарочно за молчал, чтоб ее смутить.

— Мисс Лафёй, — начал Фойл, — вы сказали, что Иван не умеет складывать слоги.

— Но есть и более серьезное препятствие, мистер Фойл, — с благодарностью взглянула на него Арлетт. — Иван не умеет складывать слова. Он может сказать и понять слово give. Он способен понять и сказать fish [6], но еще не может сказать give fish. Если Иван этого добьется, то, по мнению профессора, он сделает решающий шаг.

— Другими словами, — подхватил Си, — Иван заговорит, когда он перейдет от слова к фразе.

— Правильно.

Наступило молчанье.

— Но ведь и то, что он научился произносить односложные слова, уже великолепное достижение. — сказал Фойл.

— Да, — подхватила Арлетт, — совершенно согласна с вами, мистер Фойл, это действительно великолепно.

Си вынул из кармана портсигар, протянул его Фойлу, который отрицательно махнул рукой, взял сигару Алман и закурил.

— Я полагаю, — заговорил он, — что Се вилла кое-что предпринял, чтобы преодолеть трудность, о которой вы нам рассказали…

Его фраза могла показаться безобидным вопросом, однако он произнес ее каким-то неуловимым тоном укора по отношению к Севилле.

— Конечно, — ответила Арлетт, — и я очень хорошо помню, как это было. Однажды профессор Севилла собрал нас в лаборатории и сказал нам следующее — Боб исправит меня, если я ошибусь. «Представим, — сказал он, — что я в плену у каких-либо животных, превосходящих развитием человека, где со мной очень хорошо обращаются, я нахожусь в приятном, но охраняемом месте. Мои сторожа предлагают мне работу, которая требует громадного напряжения умственных сил. Я стараюсь ее выполнить. Разумеется, меня содержат в прекрасных условиях. У меня всевозможные удобства, отличная пища, и я окружен любовью своих сторожей. Однако я не чувствую себя вполне счастливым. Потому что я, как говорится, «единственный в своем роде». Мне не хватает спутника, вернее, спутницы. Теперь предположим, что мои благожелательные сторожа дают мне эту спутницу, что она мне нравится, что я влюбляюсь в нее. Все тогда меняется. Моя жизнь обретает новый смысл. У меня появляется мощный психический стимул, который развивает мою веру в себя, предприимчивость и творческие порывы. Не думаете ли вы, что от этой перемены в моей жизни прежде всего выиграет моя работа?».

— Браво! — шумно зааплодировал Боб Мэннинг, искоса взглянув на Си. — Вы прекрасно повторили речь Севиллы!

Он произнес слово «речь» с еле уловимой насмешкой.

Арлетт с возмущением посмотрела на него:

— Мне казалось, что вы были согласны с этой, как вы говорите, речью.

— Но я и сейчас согласен, — сказал Боб, адресуя мистеру Си уклончивую улыбку. — Откуда вы взяли, что я не согласен?

Какой-то резкий смешок неожиданно вырвался у Си, который, казалось, очень хотел его сдержать. — Если я правильно понимаю, — нарочито серьезно начал он, — профессор полагал, что присутствие самки помогло бы Ивану решить его языковые проблемы. В конце концов почему бы и нет? — спросил он, простодушно оглядывая присутствующих. — Почему бы не быть связи между филологией и сексуальностью?

Боб взглянул на Си так, словно он тоже подавил желание прыснуть со смеху, и с пафосом подхватил:

— Почему бы нет?

Фойл с любопытством скользнул взглядом от Боба к Си, затем его взгляд задержался на Арлетт. Фойл заметил, что Арлетт очень раздосадована, и он великодушно попросил:

— Мисс Лафёй, расскажите нам, как же закончился эксперимент.

Арлетт улыбнулась ему:

— Самым неожиданным образом… Действительно, становилось ясно, что Ивану все тяжелее переносить одиночество. Он был взволнован, возбужден, рассеян, гораздо меньше внимания уделял своим голосовым упражнениям; можно даже сказать, что он ленился. Кроме того, он начал вести себя с нами, как с самкой, потому что ему случалось принимать перед нами S-образную позу, которая является характерным признаком эротического поведения дельфина во время ухаживания за самкой. Все чаще, например, он терся о нас грудными плавниками, ласкал нам головы, кусал за ноги и за руки. Его эротические действия учащались, становились резче, и дошло до того, что мы больше не осмеливались плавать с ним, боясь ранений от его укусов — сколь бы приятными они ни были, я полагаю, для самки-дельфинки…

Фойл улыбнулся.

Си поднял сигару.

— С кем же из вас он так себя вел?

— Я отвечу на этот вопрос, — ухмыльнулся Боб, подмигивая Си. — Первое время почти со всеми. Потом чаще всего с Арлетт.

— Я его понимаю, — заметил Фойл.

Арлетт посмотрела на Боба Мэннинга и нахмурила брови.