Загадка Прометея - Мештерхази Лайош. Страница 83

Что для Кузнеца было весьма небезразлично.

Ведь чем жил микенский Кузнец?

Своим трудом, ответил бы человек наивный, например историк.

Однако я пристально изучил этот вопрос с привлечением широкого круга лучших специалистов — наших венгерских ремесленников-частников — и пришел к следующим выводам.

Кузнец жил, разумеется, обработкой выданного ему металла, то есть действительно жил своим трудом. Если можно назвать это жизнью.

Жил он также трудом помощников своих, главным образом трудом предоставленных в его распоряжение рабов. Если опять-таки это можно назвать жизнью, поскольку за использование рабочей силы с него взимали высокие налоги.

Кузнец покупал металл на черном рынке у людей, оказавшихся в стесненных обстоятельствах, это был уже его собственный металл, из которого он и выделывал, тоже для черного рынка, различную утварь, этим он жил.

Кузнец знал множество трюков, с помощью которых умудрялся экономить выделенное ему сырье. Сэкономленный металл шел на изделия для левой продажи, на это он тоже жил. Очень любил, например, работать со сплавами. Если заказывали электрон, золота использовал больше, а серебра меньше — главное, чтобы общий вес выходил какой нужно. (Серебро, как мы знаем, тогда ценилось выше. Кстати, припомним: все это было за добрых тысячу лет до Архимеда!) Весьма уважал облицовочные работы, где вес использованного металла установить невозможно. Так, на форштевнях военных галер по кромке припускал меди потолще, середину же обивал совсем тонким слоем. Кто его выведет на чистую воду? А ведь таких заказов сверх головы, но помалу да помалу и птичка гнездо свивает!

Главное же: у Кузнеца были приходящие работники, — вот этим-то он и жил.

Таким приходящим работником был Прометей. Работником, идеальным по многим причинам. Во-первых, у него имеется государственная рента — профсоцобеспечение, — во-вторых, он любитель, дилетант, работает не за деньги. А значит, Кузнец не обязан заявлять о нем, платить за него налог. Да если бы и обязан был! Работает-то он для самых высших кругов — и где тот народный контролер, у которого хватит духу совать нос в такие дела! (Если вообще в Микенах хоть один народный контролер куда-нибудь совал нос!)

Наконец, Прометей делал исключительной красоты вещи, в прямом смысле слова — «божественные вещи». И Кузнец на этих «божественных вещах» божественно наживался. Ибо нетрудно догадаться: все хотели иметь их — для себя, для мужа, для сына. «Все» — примерно в том же смысле, в каком у нас «все» желают иметь машину западной марки. Поэтому Кузнец мог оценивать работы Прометея как бог на душу положит.

Теперь, скажет любезный Читатель, я мог бы хоть и вовсе отложить перо, закончить свой тяжкий многолетний исследовательский труд: «И с тех пор работал Прометей у Кузнеца, жил тихо да мирно, пока не умер». Ибо жизнь титана в тех обстоятельствах, с которыми мы только что познакомились, и в самом деле могла продолжаться уже спокойно, без конфликтов.

Так нет же. Увы, нет, я и по этому вопросу консультировался с самыми выдающимися — действительно, выдающимися — специалистами, придя в результате к следующему выводу.

Прометей неминуемо, иначе говоря, закономерно, оказался в конфликте с Кузнецом по трем вопросам сразу. Столь же закономерно назревал между ними еще и четвертый конфликт, в котором заложена развязка нашей истории. Слово «закономерно» подчеркиваю, ибо с этого момента ввиду отсутствия достоверных документов нам придется делать выводы, опираясь только на непреложные закономерности.

Итак, посмотрим!

В Микенах известно было довольно широко, какие чудеса творит Прометей в мастерской Кузнеца. Знали это решительно все, в том числе и те, кто никогда бы не приобрел изделия Прометеевых рук для себя. Люди, вообще говоря, только одно предпочитают собственной работе: смотреть, как работают другие. Даже если речь идет о такого рода деятельности, которую человек, по трезвом размышлении, и правда охотнее выполнял бы сам. Так что вокруг Прометея всегда крутились «болельщики». Один заглянул вроде бы поговорить насчет заказа, другой зашел к Кузнецу по-соседски, что-то продать, о чем-то спросить, чьи-то слова передать — уловки известные! — а сам так и прилипал к месту, не сводя глаз с работающего Прометея.

Хозяину это очень не нравилось. В мастерской ступить негде от ротозеев, только под ногами мешаются, злился Кузнец.

Отчасти, быть может, он злился по той же причине, по какой у нас — например, в автосервисе — не любят заказчиков, готовых «здесь и подождать, пока сделаете». Машину-то ведь не смазывают, неисправность не устраняют, добротные детали растаскивают. К чему тут глаз непосвященного?! И заказчика гонят прочь, ссылаясь на трудовую дисциплину и соответствующее указание министра.

Отчасти же и главным образом причина была та, о которой я уже говорил: любой умелец всячески старался спрятать от чужих глаз секреты своего мастерства.

Кузнец ворчал: «Чего сидят, проходу нет от них», — Прометей заступался, говорил примирительно: они же в сторонке держатся, никому не мешают. В конце концов, не выдержал Кузнец, высказался (цитата не дословная):

— Сударь, вся моя наука от отца моего, его наследие. И я передам ее сыну. Ведь это мой хлеб, этим я живу! А он тут постоит, поглазеет, подсмотрит, дома сам попробует делать по-моему, а там и пустится подхалтуривать, клиентуру мою отобьет! Мастерство — дело великое, одаривать им направо-налево негоже.

А Прометей ему: он всем людям равно даровал ремесла.

Видел Кузнец — есть вещи, которые Прометею не втолкуешь. Тогда-то он и придумал запрятать его в самый дальний угол — «вам, господин мой, здесь будет куда удобнее!» — возле каменной стены, огибавшей его усадьбу. В помощники подсылал к нему сыновей да кого-нибудь из рабов половчей, посмышленей — эти-то пусть учатся. Зато другим возле Прометея попросту не оставалось места. Причем доброжелательный бог, я думаю, и не заметил подвоха. Этот конфликт был улажен.

Второй конфликт состоял в том, что Кузнец волей-неволей начал поторапливать Прометея. Заказы на «божественную» работу так и сыпались, Кузнец мечтал и на складе иметь хоть немного этих поделок про запас, но какое там! — уже в очередь приходилось устанавливать заказчиков (знатных из знатных, сливки города!), номерки им выдавать да то и дело оправдываться, прощения просить за задержку.

Он показал Прометею целый ряд хитроумных уловок: как ускорить чеканку, как пошире высверливать винтовые стыки, делать нарезку поплоще, паять кое-как, для виду — «и так продержится, сколько нужно, зато быстрее!» — как, варьируя несколько готовых шаблонов, создать видимость совершенно оригинального, неповторимого изделия. И так далее. Перечислять все эти трюки не буду, вдруг да сыщется среди них такая хитрость, какую еще не освоили наши мастера. Не мне же подавать им идею на основании моих микенских изысканий!

А Прометей объяснял, что, во-первых, работать имеет смысл лишь добротно, красиво, тогда и сам человек будет получать от своей работы удовольствие. Затем: хорошее качество работы хороших людей создает, а хорошие люди и все житье-бытье устраивают по-хорошему. «Если я подсовываю другому несовершенную работу, этот другой тут же соображает: ага, значит, сходит и так. И уже сам выполняет свою работу спустя рукава. Если завтра ты переселяешь, скажем, рабочего-корабельщика в новое жилье, а в этом новом жилье пол стоит горбом, дверная ручка при первом же прикосновении отлетает, окна и двери толком не закрываются, — все это не просто для корабельщика того неприятность, это становится общественным злом, которое наваливается на всех, словно лавина! И послезавтра корабельщик такое судно сляпает, что Пилос тут же вернет его нам, даже смотреть не станет — я Нестора знаю, — а кто тогда у нас его купит, разве что Аркадия, на свои-то гроши! Ты, Кузнец, пойми: я такие вещи хочу выпускать из рук моих, чтобы тот человек, кто станет ими пользоваться, завтра стал бы лучше, чем он есть сегодня. Чтобы, только взглянув на эту вещь, он тотчас уразумел: человеку должно сравняться с богами, стать совершенным!»