Хрустальный горизонт - Месснер Райнхольд. Страница 42

Как улитка, таскающая на себе свой дом, несу свой и я. Сегодня я поставлю его, переночую, потом сниму и снова понесу с собой, чтобы поставить на следующую ночь. Как у кочевников, у меня есть все. Запаса еды и топлива хватит на неделю. Разумеется, никаких дополнительных резервов нет. Через семь дней и ни на день позже я должен вернуться назад. Брать вторую палатку было бы слишком тяжело. Нечего и говорить о кислородном аппарате, который увеличил бы груз вдвое. Восемнадцать килограммов на этой высоте – так много, что отрезки между остановками сокращаются до 20—30 шагов. Часто, слишком часто я сажусь на снег, перевожу дух. И каждый раз огромным напряжением воли заставляю себя встать и идти дальше. «Ну пройди еще немного, ну постарайся», – говорю я себе вслух, чтобы усилить эффект. – То, что ты сумеешь пройти сегодня, не нужно будет идти завтра». Очень помогает то, что я заранее определил для себя дневную норму пути.

Отсутствие спутника я сейчас не воспринимаю как одиночество, изоляцию. Лишь иногда мне становится нехорошо при мысли о том бесконечно большом напряжении сил, которое мне еще предстоит. Если бы со мной был друг, партнер, мы могли бы с ним меняться, прокладывая путь.

Верхняя часть северного гребня и вершина Эвереста

Физически я несу всю нагрузку один. Психически же я время от времени чувствую рядом с собой помощника. Вон снова кто-то идет за мной! Может быть, это часть моего собственного «я»? Или человеческая энергия другого «я» заменяет мне партнера? Так кто-то сопровождает меня до высоты 7800 метров.

Утаптываю место для палатки, но оно мне не нравится. Лучше поставить ее возле скалы и застраховать на скальных крючьях. Ветер усиливается. В нескольких метрах выше вижу идеальное место. Опять колеблюсь, опять вроде не совсем то. Может быть, на несколько метров ниже. Наконец, вот здесь совсем хорошо. Сначала нет сил ни распаковывать рюкзак, ни ставить палатку. Я стою и смотрю в сторону нашего верхнего базового лагеря. Там, должно быть, тепло.

Три часа. Пора готовить еду. Внизу замечаю крохотную красную точку. Это Нена положила на крышу палатки спальный мешок, чтобы внутри было не так жарко. Или это сигнал для меня? Надеюсь, что она меня видит. Я не испытываю никакой тоски, просто знаю, что она внизу и ждет.

Подготовка первого бивака

Внизу досаждает не столько холод, сколько жара, хотя мороз на высоте нашего верхнего базового лагеря достигает по ночам 10° и более. Здесь сейчас, наверное, около 20° мороза.

Сухой воздух иссушает дыхательные пути. Вспоминаю, что у меня есть с собой маленький флакончик с маслом одного целебного японского растения. Беру две капли масла на язык. На некоторое время становится легче. Кроме аспирина это единственное лекарство, которое я принимаю в горах. Бедный кислородом воздух действует на гортань как терка. Каждый вдох сопровождается болью в горле и чувством липкости во рту.

Я не спешу ставить палатку. Я очень устал и рад тому, что наконец-то принял решение остановиться на ночлег. Уже само сознание того, что больше никуда не нужно идти, восстанавливает силы. Разве меня гонит вперед что-то извне, а не я сам, говорил я себе. Я опять владею собой, возвращается четкость мышления. Снова приобретаю способность воспринимать мир, а не просто бессмысленно смотреть вокруг. Наслаждаюсь великолепным видом на ледник, на снега. Далеко внизу темная масса Северной вершины, своей формой напоминающая человеческую голову. За ней расплываются мягкие волнистые линии горных цепей, а дальше – тибетское плоскогорье, люди.

Я долго ищу на западе среди моря вершин покрытую льдом пирамиду Пумори, вершину более 7000 метров. Она отсюда смотрится небольшим белым бугром на краю Ронгбукского ледника.

Начинаю распаковывать вещи. Сначала на снег кладу рюкзак так, чтобы он не мешал и не упал вниз. После каждого самого незначительного движения делаю передышку, выпрямляюсь и смотрю наверх. Еще один небольшой взлет, потом огромная мульда и дальше выход на кант гребня. Теперь я совершенно уверен в том, что раньше было лишь предположением: я дойду до вершины за следующие два дня! Мне кажется, что уже не будет никаких серьезных препятствий. Вторая ступень – единственный участок, который мог бы внушать опасения, но там давно уже набиты крючья и навешены веревки. Как хорошо, что я это знаю.

По-моему, впереди под снегом породы желтого цвета. Форма скальных островов свидетельствует о том, что геологически здесь произошел горизонтальный сдвиг пластов.

По моей раскладке в первый день надо было подняться вверх на 1200 метров. Я поднялся самое малое на 1300. На Нангапарбате в 1978 году в первый день удалось пройти 1600 метров, но там это был перепад 4800—6400, а это дьявольская разница – работать на высоте 6000 или 7000 метров над уровнем моря. Здесь, почти на 8000 метров, каждое движение мучительно.

Моя крохотная палатка, выдерживающая штормовые ветры со скоростью до 100 км/час, не весит и двух килограммов и требует для установки совсем немного места. Она как раз такого размера, что я могу поместиться в ней с согнутыми коленями. Но уходит уйма времени, чтобы подготовить для нее место. Лопаты у меня нет. Ботинками ровняю снег, плотно утаптываю его. Палатка не должна стоять наклонно. Долго борюсь с ветром, пытаясь натянуть полусферу палатки на металлические рейки. Наконец мне это удается, чувствую удовлетворение. Растяжки креплю с помощью лыжных палок, ледоруба и единственного имеющегося у меня скального крюка. Потом кладу на пол пенопластовый матрац в палец толщиной, вталкиваю неразобранный рюкзак и залезаю сам. Некоторое время просто лежу. Ветер налетает равномерными порывами, швыряет ледяную крошку на стенки палатки. Ветер северо-западный, и это хорошо.

Надо готовить пищу. Надо. Снова приказ, который мобилизует все во мне и вокруг меня. Однако никак не могу собраться с силами: суета с устройством бивака утомила меня. В последний раз вылезаю из палатки, набираю снега в маленькую алюминиевую кастрюльку и смотрю вниз, в долину. Я как бы оттягиваю время, чтобы не заниматься стряпней. Все пространство к югу от Эвереста забито облаками. Сильно похолодало. Ветер усиливается. Если бы Уилсон дошел до этого места, вдруг пришло мне в голову, он дошел бы и до вершины. Решительный и талантливый Уилсон должен был переносить одиночество мужественнее, чем я.

Дальнейший путь вверх кажется действительно легким, и Уилсон вполне мог его пройти, по крайней мере до северо-восточного гребня. Не оттого ли я так хорошо понимаю этого безумца, что сам одержимый? Или в его упорстве я вижу поддержку своему романтическому стремлению что-то доказать? Не могу сформулировать точно, что это такое, меньше всего это можно объяснить логически. Когда я пытаюсь разобраться в своих чувствах, я кажусь себе безумцем, который для самовыражения играет на самом сокровенном. Ни на какой другой горе не отрешаешься так от всего на свете, как на Эвересте. С этой мыслью я залезаю внутрь палатки. Пространство вокруг меня стягивается до одного кубометра, и я быстро забываю, где нахожусь. Засунув ноги в спальный мешок, разжигаю горелку, ставлю топить снег. Пока что ем сыр, скатанный в маленькие шарики, грызу южнотирольский крестьянский хлеб. За этим занятием засыпаю. Когда просыпаюсь, первая порция воды уже теплая. Ем безвкусный суп. Снег растапливается бесконечно долго.

Бивак на высоте 7800 м

Я окружен таким спокойствием и в то же время так возбужден, что мне хочется кого-нибудь обнять. Хотя я с самого утра ничего не ел, голода не чувствую. Пить тоже не хочется, хотя потребность организма в жидкости здесь огромна. Я должен заставить себя выпить по меньшей мере четыре литра. Это для меня сейчас так же важно, как знание маршрута и данные о погоде.