Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов) - Михайлов Олег Николаевич. Страница 94

Едва Ермолов прибыл в край, как был завален жалобами текинских жителей. «Если бы моря обратились в чернила, деревья в перья, а люди в писарей, – говорилось в одной просьбе, – то еще бы не могли описать тех обид и бесчинств, какие причинили нам хойцы… Когда Джафар со своими подвластными прибыл в Шеки, хойцы были в таком виде, что и дьяволы от них отворачивались: на спинах было по лоскуту рубища, ноги босые, на головах рваные шапки. Но как скоро живот их насытился хлебом, они, как хищные волки, напали на жизнь нашу и имущество…»

Увидевшись с ханом 7 декабря 1816 года, Ермолов обошелся с ним крайне сурово. В селении Мингечаури, владениях Измаила, он публично, при всем народе, резко осудил его свирепые поступки и приказал, собрав всех несчастных и искалеченных, разместить их в ханском дворце и содержать там до тех пор, пока хан не обеспечит их семейства жильем. Русскому приставу вменено было в обязанность «немедленно восстановить равновесие между ханской властью и народной безопасностью».

Измаил-хан увидел в этих распоряжениях ограничение своей власти и стал искать поддержки в Персии и Дагестане. Скрываясь от русского пристава, он отсиживался в диване, куда допускались лишь приближенные, через которых велись все интриги и сношения. В то же время он начал отправлять свои богатства в Персию, куда намеревался бежать при первом удобном случае. Судьба, однако, распорядилась иначе. Летом 1819 года, когда генерал Мадатов собирал в дагестанский поход шекинскую конницу, Измаил-хан захворал и после восьмидневной болезни скончался.

«Жалел бы я очень об Измаил-хане, – с сарказмом писал Ермолов Мадатову, – если бы ханство должно было поступить такому же, как он, наследнику; но утешаюсь, что оно не поступит в гнусное управление, и потому остается мне только просить Магомета стараться о спасении души его».

Прямых преемников у Измаил-хана не было. Его мать, жена, а также родственники прежнего ханского дома, давно уже скитавшиеся в Персии, принялись интриговать каждый в свою пользу. Но все их попытки остались тщетными. При первом же известии о смерти Измаила Ермолов двинул в ханство войска. Сильный батальон пехоты, Донской казачий полк и два орудия заняли Нуху, и прокламация Ермолова возвестила шекинцам, что «отныне на вечные времена уничтожается самое имя ханства, и оное называется Шекинской областью».

Не прошло после этого и года, как решилась участь соседнего с Шекинским богатого ханства Ширванского. В то время им владел старый хан Мустафа, подозрительный и надменный. Высокомерие его не знало границ, и после князя Цицианова он не желал видеться ни с одним из русских главнокомандующих. Ни Тормасов, ни Ртищев не удостоились встречи с ним. К Ермолову, приезду которого предшествовала громкая молва, он, однако, выехал навстречу, и свидание состоялось 4 декабря 1816 года. «Со мною, – иронически вспоминал Ермолов, – хан поступил снисходительнее и был удивлен, когда я приехал к нему только с пятью человеками свиты, тогда как он сопровождаем был по крайней мере пятьюстами человек конницы. Он, однако же, дал заметить мне, что не каждому должен я вверяться подобным образом. И что он так же точно предостерегал покойного князя Цицианова. Хан не рассудил, какая между князем Цициановым и мною была разница. Он славными поистине делами своими был для них страшен, я только что приехал и был совершенно им неизвестен».

Ширванское ханство оказалось в лучшем положении, чем остальные: народ не был отягощен поборами, и хан исправно вносил в казну восемь тысяч червонцев дани. Столицею ханства был древний город Шемаха, но старый хан не жил в нем, а перенёс свою резиденцию высоко в горы, на Фит-Даг, где чувствовал себя безопаснее, чем на открытых шемаханских равнинах. Однако и в этом совином гнезде Мустафа оставался осторожным и подозрительным. Как только хан узнал о мерах, которые принял Ермолов, он понял, что самостоятельность его маленького государства продержится недолго. Он стал искать сближения с Персией, вмешивался в дела Дагестана, где у него были обширные родственные связи, и тем самым только ускорил развязку.

В то время, когда Ермолов строил крепость Грозную, а генерал-майор Пестель намеревался вступить в Каракалдаг и стоял в Кубе, Мустафа внезапно начал также готовиться к военным действиям, собирал войсска и приглашал к себе на помощь лезгин. Пристав донес, что хан намеревается бежать и что между ним и Аббас-Мирзой идет по этому поводу деятельная переписка. Из Персии, по словам того же донесения, приезжал какой-то чиновник с предложением дать сто пятьдесят тысяч туманов тому, кто поднимет на русских дагестанские народы. Во дворце Мустафы состоялось тайное совещание, после которого восемнадцать ширванских беков под видом купцов отправились к воинственному казикумыкскому хану Сурхаю, а Сурхай в свою очередь немедленно послал какие-то сообщения беглому Шейх-Али-хану Дербентскому. Наконец около сотни горцев с сыном акушинского кадия две недели гостили у Мустафы, и персидский посол лично объявлял им волю шаха и ожидавшие их награды.

Медлить было опасно, и Ермолов быстро двинул в Ширванское ханство войска, а казаки заняли все переправы через Куру, чтобы воспрепятствовать побегу Мустафы в Персию. Одновременно, желая смягчить резкость принятых мер, он сделал вид, что войска посылаются не против хана, а для его защиты. В письме Мустафе под видом дружеских упреков Ермолов писал:

«Вы не уведомили меня, что в ханстве Вашем жители вооружаются по Вашему приказанию и что Вы приглашаете к себе лезгин, о чем Вы должны были дать мне знать как главнокомандующему и как приятелю, ибо я обязан ответствовать перед великим государем нашим, если не защищу верность его подданных; а к Вам и как приятелю сверх того я должен прийти на помощь. Скажите мне, кто смеет быть Вашим противником, когда российский император удостаивает Вас своего высокого благоволения?

Не хотя в ожидании ответа Вашего потерять время быть Вам полезным, я теперь же дал приказание войскам идти к Вам на помощь. Так приятельски и всегда поступать буду, и если нужно, то не почту за труд и сам приехать, дабы показать, каков я приятелем и каков буду против врагов Ваших».

Страшась наказания, Мустафа начал готовиться к побегу в Персию. В то же время он посылал дружеские письма Ермолову, стараясь оправдать свое поведение и выражая чувства неизменной верности русскому государю. Однако в ответ на эти фальшивые заверения два батальона и восемьсот казаков под командой донского генерала Власова форсированным маршем уже шли в ханство. Ермолов полагал, что Мустафа будет защищаться в крепком фитдагском замке, но тот, вовремя предупрежденный, бежал 19 августа 1820 года в Персию. Он скрылся так поспешно, что оставил во дворце двух своих меньших дочерей, из которых одну, грудную, нашли раздавленной между разбросанными сундуками и пожитками.

Ермолов воспользовался всеми этими обстоятельствами, чтобы навсегда покончить с правлением хана. Проявив редкий такт, он приказал отправить к Мустафе его дочь в сопровождении почетной свиты, составленной из прежних ханских нукеров и жен тех ширванских беков, которые бежали с ханом. Им позволили взять все движимое имущество и даже часть прислуги. Этот поступок поразил персов, в подобных случаях дотла разорявших и конфисковывавших имущество беглецов. Тронут был возвращением маленькой дочери и старый хан. «А я, – добавляет Ермолов, – имел благовидный предлог избавиться от многих беспокойных людей, которые, оставаясь у нас, конечно, имели бы с ними сношения».

Вслед за тем прокламация Ермолова возвестила, что «Мустафа за побег в Персию навсегда лишается ханского достоинства, а Ширванское ханство принимается в российское управление».

Очередь была за Карабахом.

Карабах, то есть «черный сад», был одной из богатейших и плодороднейших провинций за Кавказом и некогда принадлежал Армении. Позднее им завладели персы, но после восстания 1747 года Карабах отделился и стал независимым ханством. Его властителем к моменту приезда Ермолова на Кавказ был Мехти-Кули-хан. Персидские нашествия совершенно разорили страну. Огромное число жителей было уведено в плен. На равнинах Карабаха, прилегавших к границам Персии, никто не осмеливался селиться. Повсюду виднелись развалины сел, остатки обширных шелковичных садов и заброшенные поля.