КРЫСЫ НА ПЕСКЕ - Михайлов Сергей. Страница 10

-- И все они проделали этот путь через зеркало?

-- догадался я.

-- Именно. Причём произошло это не одновременно. Всё дело в том, что в момент проведения эксперимента все 96 Антонов Пустобрёховых переставали быть своими собственными отражениями или оригиналами, между ними нарушалось былое незыблемое соответствие, переставал действовать некий закон -- они превращались в независимые друг от друга существа. Иначе мы с тобой не сидели бы сейчас здесь, в этом зале. Эксперимент начался трое суток назад, в 12 часов ночи, и закончится сегодня, тоже в полночь. К этому времени ты должен вернуться в свой трёхмерный мир, как это уже сделал я. А вернувшись, передать эту информацию своему двухмерному двойнику. После полуночи всё снова должно быть подчинено закону зеркального отражения параллельных миров.

Возможность вернуться назад, в мой привычный мир, обрадовала меня.

-- Каким же образом я вернусь? -- спросил я.

-- Тем же, что и попал сюда. Через зеркало.

-- Я уже пытался -- не выходит. Зеркало непроницаемо.

-- Ну, это дело поправимо. Нужно всего лишь прочесть заклинание.

По поводу заклинания я тоже не удивился. Подумаешь, заклинание! Вот девяностошестимерный Антон Пустобрёхов -- это да! Это впечатляет.

Мой двойник тем временем щелчком пальцев вызвал из воздуха четырёхмерный оригинал халдея Миши (знал бы этот оригинал, что он тоже всего лишь отражение!) и бросил на стол горсть мелочи.

-- Прими расчёт, Михаил. Мы уходим. Спасибо за виски.

Одна монета укатилась на пол. Я поднял её. Это был гривенник, обыкновенный потёртый гривенник шестьдесят первого года выпуска. Но вот он превратился в миниатюрный кубик Рубика, потом поочередно в золотой перстень с бриллиантом, серебряную медаль "За храбрость" 2-й степени с изображением самодержца Всероссийского Николая Второго, заплесневевший хлебный сухарь, холостой патрон от трёхлинейки, гусеницу, обломок пуговицы, чей-то выбитый зуб с вывалившейся пломбой, засушенного скорпиона, божью коровку и... Впрочем, божья коровка была последней: ни во что не успев превратиться, она просто-напросто улетела.

-- Сейчас мы пойдём домой -- ко мне или к тебе, называй как хочешь, -- и там я провожу тебя в твой трёхмерный мир, -- сказал мой двойник, когда задастый Миша отвалил. -- Держись за мою руку, да покрепче, чтобы с тобой, не дай Бог, ничего не случилось.

-- А что со мной может случиться, -- невесело усмехнулся я, -- когда ты, мой оригинал, жив, здоров и невредим? Не может же твоё отражение попасть под колёса машины, а тебя в то же время сия судьба миновать?

Он как-то странно посмотрел на меня.

-- Не мудри. Держись -- и всё, а остальное не нашего ума дело. Ни тебе, ни мне этого не понять.

-- Ну почему же, -- ответил я со всё растущим раздражением, -- всё абсолютно ясно. Наша судьба предрешена. Как соизволит наш общий супероригинал поступить, так оно и будет для всех девяносто пяти, то бишь для нас и остальных, таких же как мы, подневольных, подопытных белых мышек. Ему-то что! Он эксперимент поставил, теорию свою дурацкую подтвердил, лауреата какого-нибудь получил -- и все дела. А нам каково? Каково нам теперь знать всё это? Об этом он подумал, этот твой гений, великий учёный? Как жить теперь дальше, он тебе сообщил через всех этих многомерных, полимерных Антон-Антонычей?

Теперь он уже испугался.

-- Пойдём скорее, -- сказал он тихо, хватая меня под руку и выволакивая из четырёхмерных "Коров", -- а то у меня дела срочные, некогда с тобой возиться.

Он боялся смотреть мне в глаза -- это мне-то, своему отражению! Вот потеха!

Домой мы вернулись без происшествий. Он всю дорогу молчал и хмуро косился на меня. Дома он поставил меня перед большим зеркалом (тем самым) и заявил:

-- Произнеси заклинание: "Сезам, откройся" и одновременно перекрестись, только слева направо, понял? -- Я молча кивнул. -- Ну, прощай, Антон Пустобрёхов, видать, не свидимся мы больше по одну сторону зеркала, -- произнёс он на прощание чуть дрогнувшим голосом и порывисто сжал мою пятерню.

-- Будь, -- буркнул я и нехотя ответил на рукопожатие. Потом прошептал древние магические слова, перекрестился в нужную сторону, зажмурился и шагнул в зеркало. Переход состоялся без осложнений. Когда я открыл глаза, то в комнате уже никого не было. Да и сама комната стала теперь обычной, а не зеркальной. Но одно обстоятельство всё же смутило меня: зеркало было пусто. Ага, понял я, значит мой плоский двухмерный двойник, моё отражение ещё где-то плутает в ужасном и непонятном ему трёхмерном мире... Я не стану описывать здесь, как я нашёл его и что рассказал ему, как он среагировал на мой рассказ и чем всё это кончилось -- это неинтересно. Добавлю лишь, что перед своим соседом из восемнадцатой я мысленно извинился. А ровно в полночь я разбил своё большое зеркало, как, впрочем, и все остальные зеркала в доме. Пусть теперь попробуют эти шибко гениальные полимеры воздействовать на меня! Как же, не на того напали! Не хочу я быть ничьим отражением.

20 -- 24 марта 1990 года.

Москва

ТАКСИ-ПРИЗРАК

      -- Милиция! Где милиция?

      Мужчина растрёпанной наружности бежал побезлюдному вестибюлю станции метро "Красносельская" и взывал кблюстителям правопорядка. Добежав до конца подземного коридора,ведущего к платформе, он внезапно очутился у открытой двери вкомнату дежурного милиционера. Сержант безмятежно спал за письменнымстолом, удобно положив голову на согнутый локоть правой руки.Было начало второго ночи. Только что отошёл последний поезд всторону центра.

      -- Сержант! Проснись!

      Мужчина влетел в помещение дежурного ивнёс с собой беспорядок и суету. Сержант вскочил, ошалело хлопаяглазами.

      -- А? Что случилось? Вы кто такой?

      -- Машину у меня угнали! Только что, из-подсамого носа... Да проснись ты!.. Сажают здесь всяких...

      -- Машину? Вашу? -- Сержант, похоже, окончательнопроснулся и овладел собой. -- Когда? Где?

      -- Да здесь, на углу Краснопрудной и ВерхнейКрасносельской, три минуты назад. Таксист я. Стандартный моя фамилия,Иван Игнатьевич. Третий таксомоторный. Вышел из машины на двесекунды, кости поразмять, оглянулся -- и только хвост её увидал.И как быстро сработали, мерзавцы! Ведь только вышел...

      -- Так они что -- такси угнали? -- догадалсясержант.

      -- Ну так а я о чём толкую! Именно такси.Моё! На секунду выскочил, дай, думаю, разомнусь, а то, знаете,целый день за баранкой, устал, как собака, руки-ноги затекли,спина деревянная... А они тут как тут! И ведь не видел никого,когда из машины выходил. Пусто было на улице, клянусь!

      -- А от меня, гражданин Стандартный, вычто, собственно, хотите? -- спросил сержант, зевая.

      -- Как -- что? Помощи, разумеется. Вы жемилиция!

      -- Увы, помочь я вам не могу. Там, -- сержантткнул пальцем в потолок, -- не моя епархия. Вот если кто поездугонит или вагон отцепит -- тогда другое дело, тогда я обязан вмешаться.А тут...

      -- Тебе всё шуточки, сержант, -- зло блеснулглазами таксист Стандартный, -- а ведь дело серьёзное. Пока онине успели далеко уйти, их надо перехватить. Позвони, что ли, кудаследует...

      -- Позвонить я могу, -- согласился сержант.-- Позвонить -- это дело хорошее. Номер машины?

      Сержант снял трубку с телефонного аппарата...

      Стоял конец декабря. Метель гуляла по улицамночной Москвы, ветром воя в подъездах безмолвных домов. Сугробыросли и перемещались, словно барханы в пустыне. Одинокий пожилойчеловек, пряча лицо от колючего, обжигающего ветра, осторожношёл по скользкому тротуару, нащупывая дорогу лёгкой металлическойтростью. Он подошёл к краю дороги и поднял руку. Редкие машиныпроносились мимо, но ни одна из них не откликнулась на призыводинокого прохожего. Он не видел их, потому что был слеп, но онзнал, что среди них есть и такси. И наверняка таксистам хорошобыла видна одинокая фигура замерзающего человека у кромки шоссе,но ни у кого из них не шевельнулось чувство жалости к нему: ведьв минуте езды отсюда их ждали Три Вокзала -- богатые приезжимипровинциалами и щедрые на "левые" доходы, в десятки раз поройпревышающие доходы официальные.