Оборотень - Михайлов Сергей. Страница 12
— Страшно? — удивился я. — Так чего ж бояться, когда все уже позади?
— Позади? — Голос его зазвенел. — Что позади? Я что-то ничего не пойму.
— Ведь Хомяков задержан и дело, насколько я понимаю, подходит к концу.
— Хомяков? — Он пристально посмотрел мне в глаза, пытаясь, видно, заглянуть внутрь моей черепной коробки. — Так-так, интересно… Вот что, Максим, садись-ка вот сюда и расскажи мне все толком, с самыми мельчайшими подробностями, распиши буквально по минутам все три дня своего пребывания здесь, а если есть у тебя какие-либо соображения на этот счет, то я с удовольствием выслушаю и их — ты же знаешь, что твое мнение мне небезразлично.
Последние слова прозвучали для меня райской музыкой. Я был уверен, что в устах такого человека, как Щеглов, любая лесть является истиной в последней инстанции. Я рассказал ему все, все от начала до конца, стараясь не упустить ни единой детали, ни одной мелочи, — и, кажется, преуспел в этом. Щеглов сидел на подоконнике с закрытыми глазами, беспрерывно дымил своим неизменным «Беломором» и внимательно слушал, и лишь отдельные его кивки говорили о том, что он не спит.
— Неплохо, неплохо, — пробормотал он, когда я закончил.
Он несколько раз прошелся по комнате, в раздумье теребя гладко выбритый подбородок, прикурил новую папиросу от прежней, уже догоревшей, и наконец сказал:
— Я внимательно выслушал тебя, Максим, теперь послушай меня ты. Все, что ты мне сейчас рассказал, несомненно представляет определенный интерес и в основном соответствует тем фактам, которые уже известны следствию. Но в одном ты ошибся: убийца не Хомяков. Более того, преступник до сих пор на свободе и, вероятно, находится здесь, в доме отдыха. В самый короткий срок он должен быть найден и обезврежен, иначе от него можно ожидать всего, что угодно. К сожалению, нам неизвестны мотивы, толкнувшие его на убийство, и эта неизвестность во многом определяет сложность поставленной задачи. Следственная группа провела здесь целый день, но результатов не добилась. Следователь Васильев, которому было поручено это дело, смог лишь опросить обитателей дома отдыха — правда, сделал он это на совесть. Результаты опроса как раз и натолкнули его на мысль, что преступник — ты. Ознакомившись с материалами дела, я категорически отверг это обвинение, взяв на себя ответственность за твою честность и заявив, что достаточно хорошо тебя знаю — причем, лично, чтобы даже допустить мысль о твоей причастности к убийству.
— Благодарю вас, Семен Кондратьевич, но согласитесь, в таком деле, как это, полагаться на чувства и личные симпатии — непозволительная роскошь.
— Да, да, знаю. Знаю, что единственное наше оружие — это факты, неопровержимые, веские, уличающие, убедительные факты. Но именно этих фактов и не хватало молодому следователю Васильеву, чтобы окончательно уличить тебя, версия его была построена лишь на собственных, ничем не подкрепленных домыслах, а также на желании в рекордные сроки и с блеском распутать этот клубок и тем самым отличиться перед начальством. Молод еще, горяч, самонадеян…
— А Хомяков? — вдруг вспомнил я. — Как же так получилось, что под подозрением оказался я, а арестовали его? Что это — ошибка, недоразумение или тонкий расчет?
— Хомяков, говоришь? — Щеглов сделал неопределенный жест плечами и как-то странно посмотрел на меня. — Вот что, Максим, давай сразу же договоримся: Хомякова пока касаться не будем. Тут дело темное, мне самому здесь еще не все ясно, поэтому оставим эту тему на потом. Одно лишь скажу тебе со всей ответственностью: убийца не он. А вот кто, это мне и предстоит выяснить, за этим-то я и послан сюда, и я очень надеюсь, Максим, на твою помощь.
— Я к вашим услугам, Семен Кондратьевич! — воскликнул я с воодушевлением.
Он кивнул.
— Другого ответа я и не ожидал услышать, мой друг, но твое участие в этом деле возможно лишь при соблюдении двух условий. Во-первых, — он окинул меня строгим взглядом, — никакой самодеятельности. Слышишь? Все свои действия ты должен согласовывать со мной — это приказ. Во-вторых, ни одна живая душа не должна знать, кто я и зачем я здесь. Для всех я — инструктор по лыжному спорту, именно так я и представился местному директору. Боюсь, игра в открытую может спугнуть преступника.
— А как же Мячиков? — перебил я его. — До сих пор у нас не было друг от друга секретов. Может быть, стоит посвятить его в наши дела, а, Семен Кондратьевич? Он принял такое деятельное участие в расследовании убийства, развил столь бурную деятельность, что, думаю, принесет пользу и сейчас.
— Мячиков… — задумался Щеглов, весь утонув в облаке табачного дыма. — Зря, конечно, ты рассказал ему обо мне, теперь он и сам без труда поймет, кто я на самом деле. Впрочем, твоей вины здесь нет… Это он сообщил тебе об аресте Хомякова?
— Да, он, — удивился я. — А какое это имеет…
— Пока никакого. Просто хочу составить себе портрет человека, которого намерен завербовать, — так, кажется, это звучит в лексиконе шпионских детективов? Еще один вопрос: он показывал тебе свой пистолет? — Я ответил, что да, показывал; Щеглов, похоже, ответом остался доволен. — Что ж, Максим, я был бы рад обрести еще одного верного помощника в этом сложном и опасном деле. Так ему и передай. При случае сведи меня с ним, будь так добр, и лучше, если этот случай представится как можно быстрее.
— Обязательно! — обрадовался я. — Обязательно сведу! А хотите, прямо сейчас? Я как раз собирался заглянуть к Григорию Адамовичу вечерком, он наверняка ждет меня.
— Отлично, Максим, — согласился Щеглов, — я жду его здесь. Кстати, ты не очень будешь возражать, если я поселюсь в твоем номере?
— Да я сочту это за великое счастье, Семен Кондратьевич! — воскликнул я, ничуть не кривя душой.
— Я так и думал, — лукаво сощурился он, — когда объявил директору о своем желании поселиться именно в этом номере.
— Позвольте, Семен Кондратьевич, — в недоумении спросил я, — а откуда вы узнали, в каком я номере?
— Вот-вот, — улыбнулся он, — именно такими незатейливыми фокусами и покупают доверчивых читателей коварные авторы детективных романов. А все проще простого: будучи в кабинете директора, я бросил всего лишь один-единственный взгляд на книгу регистрации отдыхающих, которая в тот момент лежала на его столе и была открыта на нужной мне странице. Теперь ясно?
— Ясно.
6.
Мячикова я застал в той же позе, в какой оставил его перед ужином. Он был бледен и выглядел неважно. Желая как-то расшевелить и приободрить его, я сразу же выложил ему все, что со мной приключилось в последние два-три часа, а напоследок объявил о предложении великого сыщика Щеглова сотрудничать с ним. Мой рассказ подействовал на него ошеломляюще. Мячиков побледнел еще больше и до крайней степени разволновался. Он судорожно тер лоб и растерянно бормотал:
— Такая ответственность, такая ответственность… Не знаю, справлюсь ли… А что он сказал по поводу моего пистолета? Не грозился привлечь?.. Ну слава Богу…
Наконец он собрался с духом и сказал:
— Я чрезвычайно польщен возможностью сотрудничать с таким человеком, как капитан Щеглов, и бесконечно благодарен вам, Максим Леонидович, за вашу рекомендацию. Пойдемте к нему, я готов предстать пред его грозные очи.
Туман дымовой завесы надежно скрывал Щеглова от наших взглядов, и мы не сразу обнаружили его на фоне темного ночного окна.
Я представил их друг другу, после чего покинул номер, решив дать им возможность побеседовать наедине. К тому же от табачного дыма у меня снова разболелась голова, и мне необходима была основательная порция свежего воздуха, чтобы не дать ей расколоться пополам. Надо будет намекнуть Щеглову, подумал я, чтобы он не дымил в номере, но только как-нибудь эдак поделикатнее, а то он, не дай Бог, обидится… Последнее, что я успел заметить, покидая номер, был неподвижный взгляд Щеглова, которым он просвечивал своего визави, и Мячикова, от смущения не находившего себе места. Он сидел на самом краешке стула, положив руки на колени, и был похож на школьника, которого вызвали к директору на «ковер». В глазах его читался испуг.