Оборотень - Михайлов Сергей. Страница 27

— Не двигаться! — рявкнул он.

Луч фонаря упал на бледное лицо незнакомца. Это был Мячиков.

— Что вы, что вы! — пролепетал он, пятясь в холл. — Это же я, Мячиков! Опомнитесь, Семен Кондратьевич! Да что произошло, в конце концов?!

Щеглов сник и опустил оружие.

— Упустил, — глухо процедил он сквозь зубы.

— Вы видели здесь кого-нибудь? — быстро спросил я Мячикова. — Кто-нибудь пробегал?

— Нет… да… да-да! Пробегал! — вдруг заорал тот. — Как только я услышал выстрелы, сразу же бросился сюда. Вижу — сверху несется…

— Кто?!!

— Мужчина, плотный, высокий, седой, в длинном темном плаще, — затараторил Мячиков, вытаращив глаза. — А что, нужно было его задержать?

— Куда он побежал? — набросился на него я.

— Вниз!

Я резко повернулся к Щеглову.

— Семен Кондратьевич! Что же вы сидите…

В кромешной тьме я смутно различил его силуэт. Щеглов сидел на ступеньках с опущенной головой и совершенно безучастным видом.

— Поздно, — махнул он рукой. — Теперь уже поздно.

Снизу донесся топот множества ног и чьи-то приглушенные голоса. Щеглов резко поднялся.

— Уходим, — сказал он. — Нечисть полезла из «преисподней», и нам лучше убраться с ее пути. Мы еще не готовы к открытой схватке.

— Да-да, пойдемте скорее, — засуетился Мячиков, боязливо озираясь.

Еще не дойдя до своего номера, мы услышали, как несколько человек миновали лестничную площадку третьего этажа и умчались наверх.

— Зря торопитесь, ребята, — криво усмехнулся Щеглов. — Клиент уже отбыл. Проспали вы его.

— Ради всего святого, объясните, что здесь произошло? — взмолился Мячиков.

Мы как раз входили в наш номер. Глаза уже настолько привыкли к темноте, что дискомфорт от отсутствия освещения практически не ощущался.

Я вкратце рассказал ему о только что минувших событиях, хотя, честно признаюсь, сам не до конца понял их смысл.

— Ах, какая жалость, что он от нас ушел! — с сожалением воскликнул Мячиков. Мне показалось, что он заскрипел зубами.

— Артист — это пешка, — возразил Щеглов, — а вот Клиента мы упустили действительно зря.

— Ваша правда, — согласился Мячиков и вдруг застонал.

— Что с вами? — спросил я.

— Болит, — промычал он сквозь зубы. — Так болит, что… Я, с вашего позволения, покину вас, друзья. Мне лучше побыть одному.

— Конечно, идите, — ответил я, от всей души сочувствуя ему. — Если будет совсем плохо, дайте знать.

Мячиков ушел. Минут пять спустя Щеглов приложил ухо к стене, отделяющей наш номер от мячиковского, и прислушался.

— Стонет, — сказал он, садясь на кровать. — Несчастный человек.

— Еще бы! Зубы — дело нешуточное, — отозвался я.

Он вдруг вскочил, приблизился вплотную ко мне и шепнул в самое ухо:

— Запомни: зубы здесь совершенно не причем.

Я вопросительно уставился на него, но спрашивать ни о чем не стал: если нужно, Щеглов сам мне все объяснит. Но вместо этого он спросил:

— Кстати, кто, по-твоему, этот высокий, плотный, седой мужчина, которого видел Мячиков?

— Судя по описанию, это был седой доктор.

— Вот именно, судя по описанию. Ладно, Максим, ложись спать. Надеюсь, до утра больше ничего не произойдет.

Он оказался прав. Остаток ночи прошел спокойно, и тем не менее я долго не мог заснуть. В голове была сплошная каша, события, следовавшие одно за другим, совершенно сбили меня с толку. И лишь под утро я забылся тревожным, тяжелым сном, наполненным какими-то жуткими, сюрреалистическими сновидениями.

2.

Проснулся я поздно и сразу же вскочил с постели. Целый сонм дурных предчувствий не давал мне покоя. Щеглова в номере не было. Быстро одевшись, я вышел в коридор.

У раскрытого окна, того самого, через которое мы совершили ночную вылазку, спиной к коридору стоял Щеглов и курил. На подоконнике красовалось уже не менее полудюжины окурков.

— Встал? — покосился он на меня через плечо. — Отлично. Ступай к Сотникову и выпытай у него все до конца. Постарайся, Максим, сделать это, очень тебя прошу. И запомни: главное — истинное имя Артиста.

Дверь ближайшего номера отворилась, и из нее показался Мячиков. Ночью из-за темноты я не мог его хорошо разглядеть, но сейчас… Сейчас перед нами стоял человек, лишь отдаленно напоминавший того жизнерадостного, вечно улыбающегося Мячикова, которого я знал всего лишь сутки назад. Григорий Адамович был не то что бледен — он был зелен, зелен до желтизны, щеки его ввалились, глаза горели лихорадочным огнем, губы дрожали.

— У вас жар! — кинулся я к нему.

— Нет! — выкрикнул он и предостерегающе поднял руку, как бы останавливая меня.

— Да что с вами? Я позову врача.

— Не надо врача! — Голос его срывался. — Никого не надо. Это вы во всем виноваты. Вы… вы… Простите, мне очень плохо, я вряд ли дотяну до вечера. Еще раз простите.

Шатаясь, он прошел в туалет.

— По-моему, он бредит, — шепнул я Щеглову, но тот отрицательно покачал головой.

— Нет, Максим, это не бред.

— Что же это тогда?

— Ступай к Сотникову, — вместо ответа сказал он. — И будь осторожен.

Как я и предполагал, медпункт оказался на замке. Я спустился в биллиардную, но не рискнул заходить в само помещение, дабы не встречаться с алтайцами, опознавшими меня накануне, а притаился у входа, в темной нише, где меня никто не мог заметить. В первую очередь я прислушался к голосам, доносившимся из биллиардной, и без труда узнал тех, кого я здесь, собственно, и ожидал встретить. Это были алтайцы, все четверо. Они громко спорили, совершенно не заботясь о том, что их может услышать кто-то посторонний. Их слова без искажений долетали до меня, и мне оставалось только слушать.

— Ты все-таки думаешь, что этот чертов Клиент где-то здесь?

— Почем я знаю! Но в том, что Артист встречался с ним, не сомневаюсь.

— Мне кажется, Артист на крыше был не один. Никто не слышал выстрелов?

— Крестись, если кажется.

— Я слышал, но точно утверждать не могу.

— Что же это может значить? Баварец божится, что в тот час дрых без задних ног и абсолютно ничего не слышал, а когда прибыл туда со своими парнями, вертолета и след простыл. Можно ему верить?

— Кто ж его разберет? Впрочем, я скорее поверю, что он дрых, чем в то, что всю ночь продежурил на крыше, карауля Клиента.

— А я ведь его предупреждал, что Клиент может объявиться в любую минуту!

— Кто ж знал, что тот воспользуется вертолетом!

— Да ты высунь свой нос наружу — на чем же еще сюда доберешься?

— Что верно, то верно. Но кто же тогда носился по крыше?

— А ты у Артиста спроси, он тебе скажет, с кем он там в кошки-мышки играл.

— Вот сам и спрашивай, а мне еще жизнь дорога.

— Ха-ха-ха!

— Эй, Самсон, хорош дрыхнуть, сгоняй к Лекарю за пойлом!

Я насторожился. Теперь было ясно, что доктора Сотникова здесь нет, зато был Самсон, которого я во что бы то ни стало должен увидеть. Интересно, кто же им окажется?..

Из глубины биллиардной послышалось чье-то кряхтение, сопение и бормотание — и снова требовательный голос одного из алтайцев:

— Вставай, вставай, боров жирный! Заодно пустую посуду снеси, чтоб здесь не маячила. Во, нализался!

— Иду, иду, — проворчал кто-то в ответ.

Я вжался в стену, слившись с темнотой, и стал ждать. И вот наконец мимо меня, шатаясь и чертыхаясь, с пустой четырехгранной бутылью в руке, проковылял сам директор дома отдыха. Вот так штука! Выходит, он и был Самсоном!

Я решил подождать, когда он вернется. Интересно, достучится ли он до Сотникова?..

Самсон вернулся на удивление быстро. Он пронесся мимо меня, совершенно трезвый и с выпученными от ужаса глазами.

— Лекарь повесился! — крикнул он с порога.

В ответ раздалась длинная, густая, аж до самых пят пробирающая брань.

Я выскочил из своего укрытия и бросился наверх. В кабинете врача хозяйничали Щеглов, седой врач и две женщины из отдыхающих. Тело Сотникова к моменту моего появления уже сняли с петли, и теперь оно покоилось на очищенном от хлама столе. Щеглов бросил на меня хмурый взгляд и промолчал. Лицо его было серым и злым. Смотреть на несчастного Сотникова я не мог, поэтому с пристрастием осмотрел петлю. Петля была сделана из тонкой капроновой веревки и крепилась за вентиляционную решетку под самым потолком в углу кабинета. Она висела достаточно высоко, и я непроизвольно начал шарить глазами в поисках какой-нибудь табуретки или стула, с которых можно было добраться до нее, но ничего, кроме кресла у письменного стола, не обнаружил. Я вопросительно посмотрел на Щеглова и встретил его многозначительный взгляд.