Стрела архата - Михайлов Сергей. Страница 30

— Именно к вам. Нет, разумеется, я приехал сюда по приглашению Анны Петровны — я просто не мог ей отказать. Это мой долг не только как ученого-соратника Петра Николаевича, но и как близкого друга их семьи. Я ведь гулял на их свадьбе — да, да, не удивляйтесь! — нам тогда было чуть больше двадцати. Петр заканчивал институт, а Анюта… Эх, как я ему тогда завидовал!.. Да-а, жаль человека. Ведь мог бы еще жить да жить, а главное — творить, но нет — нашлись подонки, которым он дорогу перешел. И ведь мало им его смерти — еще и грязью облили человека! И какого человека! Кристально чистого, наичестнейшего… Впрочем, вы все это знаете не хуже меня. Извините, я отвлекся. Так вот, по поводу моего приезда сюда. Меня, как близкого друга покойного и его коллегу по работе, привлекли к делу в качестве свидетеля. Следователь… забыл фамилию…

— Щеглов, — подсказал Чудаков.

— Щеглов? Да, кажется, Щеглов. Так вот, следователь Щеглов начал с того же вопроса, что и вы, Максим Леонидович: давно ли я знаю Петра? Знаю я его давно, но к тому делу, которое ведет Щеглов, это отношения не имеет. Как я понял, дело уже идет к концу — не без вашей помощи, дорогой Максим Леонидович, — и опрос подобных мне свидетелей осуществляется скорее из проформы, чем по необходимости. И тем не менее все, что я сообщил, было аккуратно запротоколировано. Уже в конце беседы, в неофициальной ее части, следователь вдруг упомянул ваше имя и посоветовал повторить для вас весь мой рассказ о профессоре Красницком. Меня этот совет весьма удивил, но, когда я узнал от Анны Петровны все подробности вашего участия в этом деле, я удивился еще больше. — Олег Александрович на мгновение запнулся и вдруг спросил, в упор глядя в глаза Чудакову: — Вы что, действительно надеетесь найти истинную причину смерти Петра Красницкого?

Чудаков смутился.

— Ну, это слишком громко сказано, — ответил он, потупив взор. — Но такую надежду не теряю. По крайней мере, буду искать, а уж найду ли — время решит.

После минутного раздумья Олег Александрович решительно произнес:

— Хорошо. Я расскажу вам все, что знаю. Вы мне внушаете уважение, Максим Леонидович, и смутную надежду в успехе вашего предприятия. А за то, что вы вступили в единоборство с убийцей моего друга, вот вам моя рука. — И он крепко пожал руку смущенному Максиму.

Рассказ Колганова затянулся часа на два. Но и спустя два часа Максим Чудаков ни на йоту не продвинулся вперед на пути к истине. Загадка осталась неразгаданной. Не забыл Олег Александрович в своем повествовании упомянуть и о недавней экспедиции, но особенно подробно он остановился на незапланированном заходе судна в небольшой восточный порт. Эту же историю, правда, в весьма урезанном варианте, Чудаков уже слышал от самого Красницкого, но сейчас она ему представилась совершенно в другом свете.

— Это произошло где-то у берегов Таиланда, — вспоминал Колганов. — С восходом солнца наше судно зашло в порт — не помню названия этого городка, — чтобы устранить незначительную поломку. Капитан сообщил нам, что весь день в нашем распоряжении, но к вечеру чтобы все были на борту, иначе судно уйдет, кого-то не досчитавшись. Но на берег спустились немногие: тропический зной и страшная духота портового городка, в котором совершенно негде было укрыться в поисках спасительной прохлады, не очень прельщали ученых мужей. На берег сошла только корабельная команда да несколько любопытных из числа участников экспедиции. Среди них был и Петр Николаевич Красницкий. Я же счел более разумным поплескаться в нашем бассейне. Надо заметить, что Петр в те дни был очень рассеян и одержим одной идеей. В этой части света ему удалось обнаружить некую бабочку, местом обитания которой до сих пор было принято считать исключительно сельву Южной Америки. Так вот, он выдвинул гипотезу… Впрочем, эта гипотеза не имеет к делу никакого отношения. Достаточно сказать, что я, как ученый, очень хорошо понимал и разделял его состояние. Его находка грозила переворотом в одном весьма важном направлении энтомологической науки. Не знаю, поймете ли вы меня… Одним словом, Петр — то ли по рассеянности, то ли по необходимости побыть одному — спустился на берег и… исчез на целый день. Появился он только около пяти — я видел его поднимающимся по трапу. Он прошел мимо, не заметив меня, и я понял, что его душа сейчас не иначе как в долине Амазонки порхает вместе со своей уникальной бабочкой. За ним подобное наблюдалось и раньше, поэтому я не очень-то и беспокоился за него. Однако где он был весь день, он мне так и не сказал. Правда, кто-то видел, как в то утро он брал напрокат в местном муниципалитете легковой автомобиль — Петр, кстати, великолепно водил машину, — но это, пожалуй, единственное свидетельство очевидца. Никто больше ничего не видел и не знает, а сам он, к великому моему сожалению, ничего сказать уже не может.

На этом Колганов прервал свое повествование. Максим Чудаков поблагодарил его и выразил надежду, что эта информация послужит делу установления истинной причины смерти профессора Красницкого, но, к сожалению, пока она не дает возможности высказать даже предположение на этот счет. А про себя Максим отметил, что Олег Александрович не упомянул о футболке, купленной Красницким в том порту; впрочем, он мог этого и не знать или просто забыть. Но зато теперь Чудакову было ясно, почему Красницкий сделал тогда эту покупку, на первый взгляд совершенно ему не нужную. Да потому, видимо, что произошло это машинально, по рассеянности; подвернись ему тогда слон, он бы, наверное, купил и слона.

И тут он вспомнил о голубой стреле. Может быть, показать ее Колганову? И стрелу, и тот пергамент с таинственными письменами?.. Что, если это наведет Олега Александровича на какую-нибудь мысль, догадку, поможет вспомнить выпавшую из общего рассказа незначительную, но важную деталь? Да, пожалуй, стоит рискнуть… Извинившись, Чудаков отлучился в соседнюю комнату, где не только взял свою недавнюю находку, но и переоделся в привезенную профессором Красницким футболку — так, на всякий случай. Маневр удался: Олег Александрович сразу заметил это и быстро проговорил:

— Да, да, вы вправе упрекнуть меня за невнимательность, дорогой Максим Леонидович, я действительно забыл рассказать об этой футболке. Он купил ее в том порту у какого-то торговца.

— Что вы, Олег Александрович, — возразил Чудаков, — у меня и в мыслях не было вас упрекать. А история этой футболки мне известна — от самого профессора Красницкого. Но это единственное, что он мне рассказал. Правда, он еще говорил об Алфреде Мартинесе, который купил такую же…

— Да, я уже слышал эту историю, — печально кивнул профессор Колганов. — Надеюсь, мерзавец получит по заслугам.

— Не сомневаюсь. Но я сейчас хотел бы обратить ваше внимание, Олег Александрович, на нечто иное, — продолжал Чудаков. — Вот что я нашел несколько дней назад на даче покойного профессора.

С этими словами Максим выложил на стол голубую стрелу и таинственное послание на непонятном языке, а затем подробно рассказал Колганову об обстоятельствах своей находки. Олег Александрович проявил необычный интерес как к рассказу Максима, так и к принесенным предметам. С дотошностью ученого он обнюхал сначала стрелу, потом клочок пергамента и наконец поднял глаза на Максима, но тут… Глаза его округлились, нижняя челюсть отвисла.

— Что с вами? — испугался Чудаков.

Колганов не мигая смотрел на Максима, вернее, на его грудь, потом вдруг впился взглядом в пергамент, затем вновь поднял глаза…

— Это… не может быть… — бормотал он, тыча стрелой в грудь Чудакову, — поразительно! Те же буквы… Да поглядите же сами!

Чудаков опустил голову. Футболка! Вот оно что! Только теперь он вдруг со всей ясностью понял, где уже видел прежде эти буквы. Да на футболке, черт возьми, на той самой роковой футболке, которая сначала принадлежала покойному профессору, потом помогла найти его убийцу, а теперь… Надписи на футболке, стреле и пергаменте были сделаны одними и теми же буквами . Вот так открытие!