Тупик, или Праздник Святого Габриэля - Михайлов Сергей. Страница 28

Скрипнула дверь, и в свете выглянувшей из-за горы луны на пороге хижины Питер увидел фигуру молодой женщины. Его мать!.. Сердце юноши бешено забилось. Он пригнулся и, стараясь остаться незамеченным, юркнул за стену небольшого сарая. Мать немного постояла, а затем подошла к мальчику. Питер-младший безмятежно спал. Женщина улыбнулась, осторожно убрала с его лба прядь волос и поцеловала в висок. Как хотелось Питеру подойти к ней! Но это было невозможно. Пока невозможно.

Женщина была молодой и красивой. В каждой чёрточке её лица, в каждом движении, порой едва заметном, в каждой детали нехитрой, простой одежды, он узнавал ту, которую оплакивал вот уже семь лет. И вот теперь она здесь, перед ним, в двух шагах — целая и невредимая! Это ли не счастье?

Женщина ушла. Питер постоял ещё несколько минут, с грустью глядя ей вслед, потом мысли его унеслись высоко в горы. Там, под самыми облаками, светился еле заметный огонёк. Это был охотничий домик, в котором жил отшельник Магнус. Он, видимо, не спал, словно предчувствуя надвигающуюся катастрофу. Теперь-то Питер знал, о чём думает этот странный, но такой дорогой ему человек.

До рассвета было часа два — два с половиной. Если он сейчас тронется в путь, то к утру как раз доберётся до хижины отшельника. Питер кинул последний взгляд на спящего мальчика и, подхватив дипломат, пошёл в горы.

Он шёл по тропе, по которой столько раз бегал со Стивом, где каждый камень, каждая травинка, каждый чуть заметный поворот тропы были ему знакомы. Сердце его замирало, когда очередной образ далёкого детства всплывал в его памяти. Детство… Он с грустью и печалью думал о нём. Да, он вернулся в детство, но это было не его детство, это было детство того тринадцатилетнего мальчика, который сейчас спал под сенью ночи. Он был властен над временем, но он был не властен над собой. Никогда ему больше не быть ребёнком. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что ему суждено остаться здесь, в прошлом, навсегда , что путь назад, в будущее, ему заказан, и он никогда не вернётся туда. Впрочем, он мог ещё вернуться в будущее, это было в его силах, но он не имел на это права. Он должен был довести дело до конца.

В пять часов утра он добрался до охотничьего домика. Сквозь окно было видно, как отшельник (или профессор) Магнус колдовал около какого-то прибора, который стоял на столе и занимал добрую его половину. Питер постучал. Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появилась долговязая фигура профессора Магнуса. То же длинное, умное лицо, тот же взгляд проницательных глаз, те же очки на остром носу, та же шевелюра вьющихся и нечесаных волос… Только седины в них меньше, да сам профессор выглядел несколько более подтянутым и стройным, нежели тот, которого Питер знал спустя семь лет.

— Вы ко мне? — удивился профессор раннему визиту незнакомца.

— Здравствуйте, профессор, — улыбнулся Питер. — Вы меня не знаете, но я вас знаю очень хорошо. Не бойтесь меня, я ваш друг.

— Бояться вас? — настороженно спросил профессор. — С какой стати?

— Вы сейчас всё поймёте. Прочтите вот это письмо. — Питер протянул конверт, предназначенный отшельнику Магнусу.

Профессор взял письмо, бросил взгляд на конверт и удивлённо вскинул брови.

— Гм… Интересно, — пробормотал он и, обратившись к Питеру, добавил: — Пройдите в дом, молодой человек.

Вслед за профессором Питер вошёл в охотничий домик. Весь дом состоял из одной единственной полутёмной комнаты. Длинная жёсткая кровать, небольшой книжный шкаф с книгами, стол, на котором стоял странный прибор, и пара табуреток — вот, пожалуй, и вся нехитрая обстановка этого помещения. Поистине, профессор Магнус жил отшельником.

— Присаживайтесь, — произнёс он, указывая на одну из табуреток, и вскрыл конверт.

Чтение письма затянулось минут на пятнадцать. С самой первой строчки удивление и интерес не покидали лица профессора, и лишь мимолётные пристальные взгляды, которые он бросал на раннего посетителя, отрывали его от письма. Прочитав письмо один раз, он прочитал его вторично. Затем, сложив его и убрав в карман, он подошёл к окну и некоторое время стоял неподвижно. Но вот он обернулся, подошёл к Питеру и крепко обнял его.

— Питер, — произнёс он с волнением, — вы не представляете, какое большое дело вы затеяли. Большое и трудное. Но, как бы трудно вам не было, знайте: я с вами.

— Спасибо, дорогой профессор, — с благодарностью ответил Питер. — Но я вас очень прошу: обращайтесь ко мне на «ты». Я привык к этому, ведь там профессор называл меня именно так.

— Хорошо, Питер, — согласился профессор. — А теперь расскажи мне обо всём сам. Всё-таки в письме всего не передашь.

Питер поведал (в который раз!) профессору Магнусу свою историю. Профессор внимательно слушал его, не перебивая. Когда юноша закончил, профессор задумчиво произнёс:

— Значит, сегодня в одиннадцать. Гм… Ладно. Не боишься?

— Если честно, то боюсь, — ответил Питер, — но страх этот, по-моему, чисто подсознательный, так как ни на чём не основан. Я ведь буду проводить эту акцию при остановленном времени, значит, абсолютная безопасность гарантирована. Никто помешать мне не сможет.

— Хорошо, если так, — сказал профессор и тут же, спохватившись, добавил: — Ты, наверное, голоден, Питер? Прости, что сразу не подумал об этом.

Тут только Питер вспомнил, что не ел с самого утра, только вот с какого утра, он никак не мог понять. Легче было бы сказать, что в последний раз он ел двадцать пятого мая семь лет спустя. Понятие «давно» здесь явно не имело смысла, так как к будущему это понятие никак относиться не могло. Пожалуй, самым верным свидетельством в этом вопросе могло быть только свидетельство желудка, а желудок свидетельствовал и требовал настолько настойчиво, что Питеру стало совершенно ясно: сей важный орган пустует уже часов восемь — десять.

— Вижу, что голоден, — сказал профессор, заметив нетерпеливое движение юноши. — Сейчас поставлю чай.

Профессор разжёг небольшой камин в углу комнаты и загремел старым закопчённым чайником.

— А у меня тоже кое-что есть, — сказал Питер, доставая из дипломата полиэтиленовый пакет с провизией. — Кстати, это для меня приготовил ваш двойник, профессор Магнус.

— Вот как? — Профессор с любопытством приблизился к Питеру. — Да, узнаю свою руку: сыр бы я порезал именно так… А это что? — профессор указал на перевязанную стопку бумаги. — Никак, «Трактат о тупике»?

— Он самый, — ответил Питер. — Возьмите, он ваш.

— Оставь в дипломате, Питер. Чуть позже, когда будет время, я прочту его.

Полчаса спустя, после лёгкого завтрака, юноша начал прощаться.

— Мне пора идти, дорогой профессор, — сказал Питер. — Сейчас шесть часов утра; часов в восемь я буду в деревне. Хочу повидать мать перед ответственной операцией. Мало ли что может случиться…

— Нет, Питер, — уверенно сказал профессор, — ничего случиться не должно. Помни, ты принадлежишь миру, человечеству, и на бессмысленный риск идти ты не имеешь права. Будь осторожен, и тогда всё будет хорошо. Я верю, мы ещё встретимся. А теперь иди, Питер, и помни, что у тебя есть друг, который думает о тебе и беспокоится за тебя.

— Прощайте, профессор!

— До встречи, дорогой друг!

Питер вышел на порог охотничьего домика. Молодое утреннее солнце ударило ему в глаза. Юноша невольно зажмурился. Вид, открывшийся ему с высокой скалы, всколыхнул в его душе дремавшие где-то в глубине сознания чувства. Роса, превращённая в лёгкую дымку, медленно поднималась навстречу первым лучам солнца, далеко внизу всё чётче и чётче проступали контуры его родной деревни, где-то высоко над головой царил хозяин гор — старый орёл, зорко озирая свои необъятные владения. А вокруг вздымались огромные скалы, лишённые растительности и жизни, но всё равно такие родные и знакомые; казалось, они стремятся ввысь, к небу, и именно это стремление придало им остроконечную форму.

Питер судорожно вздохнул. Чувства, захлестнувшие его, не подлежали определению… То ли это была грусть по ушедшему детству, то ли радость из-за возвращения на родину, то ли ещё что-то, что Питер смутно чувствовал, но не мог объяснить… Лишь одно слово, охватывающее весь набор чувств, приходило на ум юноше: ностальгия. Ностальгия по родине, ностальгия по детству…