Глория - Михальчук Вадим. Страница 67

Мы были готовы...

Наш день настал. Храм закрылся с наступлением утра. Мы подождали три часа, чтобы народ как следует успел разгуляться. Химик отдал команду по радио и через установленные им же видеокамеры мы увидели, как открываются вентили на баллонах с газом. Газ действовал почти мгновенно, но мы выждали пятнадцать минут. Я подогнал вездеход к западной стене и начал пробивать стену. Через двадцать минут стена рухнула и мы въехали прямо в храм. Джек и Химик уже были в сервах и выскочили из вездехода сразу же, как я открыл люк.

Они начали разрезать статую лазерами. Со стороны казалось, что красные лучи просто проходят по металлу и куски отваливаются как бы сами собой. Парни резали статую аккуратными кирпичами и складывали их в контейнеры. Один режет, другой собирает и относит полные контейнеры в грузовой отсек вездехода.

Моя задача — сидеть в вездеходе и ждать, когда они закончат. Я сильно нервничал, сердце билось, как сумасшедшее, я даже ногти грызть начал — плохой признак.

Работа была уже почти закончена, когда наша удача повернулась к нам задом. В дыре, проделанной нами в стене храма, появились черные фигуры местных полицейских. Не знаю, как они пронюхали про ограбление. Сейчас, я склоняюсь к той мысли, что в храме была установлена еще одна система сигнализации, о которой не было известно Джеку. Замешкались полицейские только потому, что от ближайшего города до храма было полчаса ходу по асфальтной дороге, да еще пока они разобрались, что к чему, да пока вызвали отряд быстрого реагирования — прошло больше часа.

Джек с последней партией груза возвращался в вездеход, Химик убирал оставшееся оборудование. Я следил за дырой и успел крикнуть им по радио:

— Опасность!

Джек побежал и полицейские, ворвавшись внутрь, начали стрелять из гранатометов. Не знаю, были ли эти полицейские нормальными людьми — ведь стрелять из гранатометов в закрытом тесном помещении — это просто самоубийство. Рассердились они на нас крепко. Еще бы им не рассердиться. Если бы французы в Париже увидели, как какие-то уроды их Эйфелеву башню курочат, так и порвали бы французы таких уродов в клочки, просто руками бы порвали и все. А тут дело было еще серьезней.

В общем, влетело внутрь трое и начали стрелять. Все три выстрела попали прямо в Химика. Серв разлетелся на куски, я успел заметить, как мелькнула, отлетая вверх, металлическая лапа, а внутри нее — рука человеческая оторванная, пальцы еще ручку управления сжимают. Химика они убили да и сами не уцелели — взрывная волна их просто по стенке размазала. В видеокамеру заднего вида я видел, как Джек подбегает к вездеходу. В отверстии в стене появилось еще двое. Они выстрелили, но в Джека не попали, попали в пол рядом с ним, потому что сразу после взрывов я почувствовал глухой удар в грузовом отсеке и увидел, как Джек запрыгнул в вездеход. В этот момент в вездеход влепили, тряхнуло так, что челюсти мои клацнули. Хорошо, хоть язык не откусил.

Я включил силовое поле и порадовался, что мы установили генератор на вездеход. Тут же вездеход качнуло еще два раза — они продолжали стрелять. Я крикнул Джеку:

— Держись! — и резко сорвал вездеход с места.

Выскочил вездеход наш из храма, полицейские от него разлетелись в разные стороны. Вижу — огненная полоса чиркнула справа и вспышку яркую, разбившуюся о пузырь силового поля. «Ого», думаю, «реактивный противотанковый гранатомет, не иначе». Еще раз удар почувствовал и дал полный газ.

— Что же вы такие злые? — сквозь зубы сжатые прошипел я.

Посмотрел на показатели генератора силового поля и зубами заскрипел: «Мощность поля — тридцать два процента». Да, потрепали они нас. Но ничего, прорвемся! Надо прорваться.

Нет времени, посмотреть, где Джек, что с ним — нет времени. Может, ранен он, может, убит. Но не могу я остановиться. Сейчас спасение наше — только в бегстве, безостановочном бегстве. Если поймут, куда я еду — подгонят ракетную установку к кораблю и разорвут его на части. Газу, газу!

Десять минут мне осталось по шоссе гнать, всего десять минут, когда я увидел я перед собой кордон полицейский — пять машин дорогу блокируют и людей вокруг них много. По обе стороны от дороги — лес непроходимый, свернуть никак нельзя. Я уже ни о чем не думаю, только ногой педаль газа — в пол. Стрелять по мне начали, от первой ракеты мне удалось отвернуть, а вторая прямо бы мне в лобовое стекло влетела, если бы поле ее не остановило. Удар был очень сильный, в двигателе что-то стучать начало. Дело дрянь, «Мощность поля — десять процентов». Кричу я что-то, кричу до хрипа, а передо мной машины полицейские в размерах увеличиваются. Я сжимаюсь весь, как перед прыжком с обрыва. Удар, скрежет. Трясется мой вездеход, вздрагивает, как будто его под пресс бросили. Разлетаются обломки в разные стороны и тела в черной полицейской форме. Кричу я:

— Да вы что, идиоты сумасшедшие, что же вы делаете, психи?! — а в голове мысль: «А что же ты, Аль, делаешь, что же ты делаешь? Ты же сам сумасшедший, а не они».

Нечего мне на это ответить, я все еще чувствую, как вездеход подпрыгивает, переезжая через что-то, раздавливая это что-то своей массой многотонной. Что-то или кого-то...

Сгорел мой генератор поля, сгорел, как свечка копеечная. Выскочи сейчас на меня кто-то с гранатометом — так бы я и лег. Но некому выходить, все позади остались, кто живой, кто мертвый. Знаю я, что убил я минимум троих, видел я это, своими собственными глазами видел. Сворачиваю я на грунтовку, что к нашему кораблю ведет, притормаживаю и рвет меня немилосердно, рядом с приборной панелью, зеленой желчью рвет противной и воздухом. Больше нечем — ничего я утром не ел и хорошо, что не ел. Рот рукой вытираю и снова вперед. Двигатель ревет, как смертельно раненый бык, сил уже у него не осталось, как будто у меня они остались.

Вот впереди корабль наш показался. Отрываю я аппарель, завожу вездеход в трюм. Все, приехали. Теперь лететь надо. Бегом в рубку, завожу двигатели и взлетаю. Убираться отсюда надо поскорей. Включаю силовое поле, пробиваю атмосферу — и вот перед глазами знакомое черное небо с точками белыми — звездами. Снимаю поле, форсаж! Курс выбран, все равно какой, лишь подальше отсюда. Бросаю корабль на компьютер и бегу в трюм, медицинского кибера вызываю по дороге. Открываю главный люк вездехода и пробираюсь к Джеку.

Лицо у него цветом на землю черную похоже, глаза закрыты, грудь еле заметно подымается и опускается — жив. Раструбом диагноста вожу по его телу, зажатом в серве. Господи, боже ты наш милосердный! Сплошные переломы, внутренние кровотечения, такое впечатление, что ни одной целой косточки в теле в не осталось. Как он жив до сих пор — не знаю. Медробот мой стоит на месте, что делать не знает. Ну, не знает он, что делать, когда труп живой перед ним лежит. И я ведь не знаю.

Тут Джек глаза открывает.

— Получилось? — спрашивает.

— Да, — хриплю я.

— Мой пароль — двадцать восемь, семнадцать, сорок пять, «генерал», — еле шевелятся его посиневшие губы, его рука крепко сжимает мою руку, а я плачу, глядя на него.

— Молчи, Джек, молчи, тебе нельзя говорить, — мычу я сквозь слезы, а он продолжает:

— Не повезло, не повезло... Запомни пароль — двадцать восемь... семнадцать... сорок пять... «генерал»... «генерал», — его глаза закрываются, в его шепоте уже ничего нельзя разобрать.

Его губы продолжают шевелиться и я знаю, что он хочет, чтобы я пароль его запомнил, чтобы на встречу с покупателем вышел, чтобы товар столкнул. Он умирает, но хочет довести наше дело до конца.

— Прости меня, Джек, — всхлипываю я, ладонью грязной глаза вытирая, — прости.

Он не слышит меня, он уже не может меня слышать, но я продолжаю просить у него прощения за то, что в первый же день, когда я взломал бортовой компьютер, я уже все знал — и координаты, и время встречи. Джек просто не мог знать, что у капитанов кораблей привилегии такие, что нельзя от нас ничего в компьютере спрятать. Он об этом не знал, а я знал. Я хотел его испытать, узнать, раскроет ли он по завершению дела свои секреты или выкинет какой-нибудь фортель. Я испытывал его и он не подвел меня. Он истратил все свои силы на то, чтобы не умереть и сказать мне свои коды доступа. Он тянул на друга, на настоящего, надежного, как скала, друга. Я давно хотел, чтобы у меня был такой друг, как Джек, и вот теперь он мертвый лежит передо мной.