Для радости нужны двое - Михальский Вацлав Вацлавович. Страница 42
Мария заснула и сладко спала до тех пор, пока он не тронул ее за плечо. Проснувшись, она увидела, что укутана пледом, а Антуан сидит уже в комбинезоне, смотрит на нее в упор, и глаза его сияют в призрачной полутьме.
– Привет!
– Привет! А Млечный путь совсем посветлел. Вон мой любимый Альтаир. Смотри, какой он яркий, звезда первой величины. А по бокам Вега и Денеб. На летнем небе они так и называются – Большой летний треугольник. А по-арабски Альтаир – летящий орел. Ты будешь у меня Альтаир.
– Если я – то летящий осел. Мари, а может, ты знаешь еще и созвездия, откуда эти звезды?
– Конечно. Альтаир – созвездие Орла, Вега – созвездие Лиры, Денеб – созвездие Лебедя.
– Все правильно. Я пилот, и мне полагается это знать, а ты?..
– Я? Я просто увлекалась звездным небом в юности… Был один человек…
– Через два часа рассветет. Вставай! А был человек или не было человека, сейчас неважно…
– Неважно для тебя. А для меня было, есть и будет важно навечно, – не дала она в обиду свою первую безответную любовь – адмирала дядю Пашу…
Перед дальней дорогой они выпили по глотку вина и двинулись в путь по шуршащей и выскальзывающей из-под ног гальке.
На первых порах шагать было легко, радостно. Ни сумочка с револьвером, ни плед, накинутый на плечи, не тяготили Марию.
– Ты суеверный?
– Конечно!
– А веришь в свою звезду?
– В последнее время вера моя ослабла, а сейчас опять укрепилась.
– Ты так витиевато намекаешь на наше приключение?
– Да, мадам. Шире шаг!
– Мадемуазель. Вы хотели сказать "мадемуазель"?
– Нет, мадам. Разве вчера, еще до полуночи, вы не стали моей женой?
– Я думала, мне приснилось…
– Нет, вы были в здравом уме и ясной памяти.
– Ты делаешь мне предложение?
– Ни в коем случае! Я сделал его еще вчера, только без лишних слов.
– Ах, да, прости мою девичью память! Теперь ты мой муж – объелся груш.
– Меньше болтай, дорогая, – это напрасная трата сил.
– Кошка сдохла – хвост облез, кто промолвит – тот и съест! – протараторила Мария по-русски и тут же перевела Антуану на французский.
– Договорились! – И они ударили по рукам.
Целый час шагали молча, то поднимаясь на взгорки, то спускаясь в ложбины, но везде было одно и то же: серир, серир, серир… "Вот и я неожиданно вышла замуж, – думала Мария, – не зря он спустился с небес. И, кажется, я совсем не против… Сколько в нем куража, сколько детства! Спасибо тебе, Господи! Пусть мы проживем всего сутки – все равно я буду счастлива. И в самую последнюю минуту ни за что не упрекну тебя, Господи!".
Скоро они взошли на вершину высокого холма. Звезды совсем потускнели и вот-вот должны были спрятаться в пепельно-серой толще небосвода, а вокруг, насколько хватало глаз, простирался все тот же безжизненный серир.
– Передохнем, – предложил Антуан.
– А вот и проиграл! А вот и проиграл! – радостно захлопала в ладоши Мария. Она загадала: если Антуан заговорит первым, значит, он действительно ее муж.
– Ну и какой твой интерес за проигрыш? Щелчок по лбу?
– Нет, пожалуйста, поцелуй меня как муж…
Он нежно обнял ее и поцеловал так бережно, так сладко, что у нее подкосились ноги и закружилась голова.
– Я поздравляю себя с хорошим мужем! – засмеялась Мария.
– Не преувеличивай! Впрочем, у меня есть и достоинства. К примеру, я дважды разведен.
– Чего же ты бросил своих жен?
– Я? Да они сами сбежали от меня с восторгом! Я ведь бродяжка, а они думали, что выходят за добропорядочного, солидного человека.
– А дети?
– К сожалению, детей нет.
– А у нас будут?
– Если выкарабкаемся – не исключено.
– Дай Бог!
– Дай Бог! – повторил он, как эхо, и они двинулись дальше, все так же шурша и оскальзываясь на еще влажной от росы гальке.
– Антуан, а может, мне полизать камешки? Они ведь в росе.
– Попробуй. Так делают фенеки, маленькие пустынные лисы. Но, чтобы подкрепиться, они успевают облизать до солнца тысячи камешков, а потом целый день прячутся от жары в своих глубоких норах.
Мария все-таки лизнула несколько плоских камешков. Росы на них почти не было, а на языке остался неприятный привкус.
– Невкусно. Дай глоток настоящей воды.
Антуан подал ей флягу. Мария отвернула пробку, сделала большой глоток, и в тот же миг фляга выскользнула из ее руки и покатилась по склону. Антуан нагнал ее в два прыжка и поднял над землей. В тех местах, где расплескалась драгоценная жидкость, камни отчетливо потемнели.
– Там хоть что-то осталось? – жалобно спросила Мария.
– Меньше половины. – Он сделал свой глоток и плотно закрутил крышку.
– Боже, какая я растяпа! Преступница!
– Поменьше пафоса. Где тонко, там и рвется – нормально. Еще не все потеряно.
То, что Антуан не вспылил и даже не рассердился на нее, тронуло Марию. Она убедилась в том, что рядом с ней действительно широкий человек и такой же фаталист, как и она сама.
Остатки прохлады еще держались в воздухе, и идти было не очень трудно, хотя они прошагали километров пятнадцать. В ночи слышались непонятные шуршания, шорохи, всплески осыпающихся камней, какие-то придавленные писки и подобие стонов – пустыня жила; даже серир, вопреки всякой видимости, оказывается, не был безжизнен, и его обитатели спешили до солнца подкрепиться, сегодня и еженощно охотясь друг за другом. Но вот пустыня совсем затихла, и даже Вега, Альтаир и Денеб исчезли с небосклона.
Посветлело мгновенно от горизонта до горизонта. Лучезарные торжествующие волны света все ярче и ярче заливали округу и вдруг вселили в душу Марии такую щемящую надежду, что слезы сами собой покатились из глаз.
– Не плачь, – полуобнял ее Антуан.
– А я и не плачу. Это так, от красоты…
Первый час утреннего пути обошелся без приключений, если не считать увиденного ими остромордого лопоухого фенека, который присматривался к ним как к возможной добыче.
– Вот он, воспетый моим тезкой в "Маленьком принце" мудрый маленький лис, а на самом деле обыкновенный хищник. Видно, старшие выслали его в дозор, проверить, поспеем ли мы к завтраку их стаи.
Они шуганули зверька так весело, с таким улюлюканьем и свистом, что маленький хищник буквально провалился сквозь землю. После семи солнце стало припекать яростней, и Антуан надел на голову шлем, а Марии велел накинуть плед поверх повязанной под подбородком широкополой Улиной шляпы. Берберские сандалии на толстой подошве надежно спасали ноги, хотя плоская галька давно побелела и накалялась все сильней и сильней.
– Эй, жена! – шутливо окликнул Антуан. – Сколько еще протопаешь?
– Не меньше, чем ты, мой дорогой муж, – безо всякого наигрыша отвечала Мария. Слово «муж» было настолько ново для нее, что как бы осталось на ее пересохших губах, и еще долго она ощущала его терпкий вкус.
– О, посмотри, там, вдалеке, темная полоса! Скорее всего это вади – русло пересохшей речки. Если это оно, мы найдем там укромный уголок. Русла бывают глубокие, и берега нависают надо дном, как карнизы.
– Ты разболтался!
– Молчу, молчу.
Идти было все тяжелее, ноги разъезжались на гальке. Антуан даже упал, споткнувшись, но тут же поднялся. Вскоре они наткнулись на белый скелет верблюда.
– Плохо, – сказала Мария.
– Нет, хорошо, – возразил Антуан, – это значит, что здесь ходят караваны, то есть мы где-то на кромке серира.
В восемь они подошли к вади. И через шлем, и через плед солнце так жалило головы, что перед глазами начали летать золотые мушки – первый признак того, что силы на пределе.
В семь тридцать в кабинете губернатора закончилось оперативное совещание, и дожидавшийся в приемной командир авиаотряда наконец доложил о чрезвычайном происшествии.
– За темное время суток был сделан один вылет. Мне сообщили, что на шоссе у осыпей найден автомобиль вашей сестры… сестры Мари вашей жены, – запинаясь, докладывал командир. Как и многие военные, он боялся начальства больше рукопашного боя.