Одинокому везде пустыня - Михальский Вацлав Вацлавович. Страница 43

Мария перечла написанное. Натолкнулась на место, где она утаила от мамы мужа Мишу с детками из своего сна, смутилась, но не стала ничего поправлять. Не напишешь ведь маме, что этот паренек на одиннадцать лет моложе… стыдно. Да и не будет никогда ничего между ними, так, наваждение… А деточки сидели на коленях у синеглазого Миши, как ангелята. Потом вдруг вспорхнули ему на плечи, стали маленькие, как воробушки, только белые-белые… вспорхнули и улетели. Скрылись из виду, то ли в чащобе их старого сада, то ли в синем небе – она не запомнила, не уследила…

Мария заплакала, уткнувшись в маленькую подушку, набитую сухими лепестками роз. Эту подушечку подарила ей младшая жена Хаджибека Фатима, чтобы спалось лучше… Мария плакала долго, и вместе со слезами уходили из ее души щемящая боль и тяжесть, становилось все легче и легче. Так она и уснула. А когда проснулась, может быть, через полчаса или через час, то, еще не открывая глаз, почувствовала, что в душе все встало на место и голова почти не болит. Тут она услышала, как кто-то скребется в дверь, и угадала, что это мальчишки, и крикнула им радостно:

– Заходите!

И они влетели в комнату вихрем и кинулись ей на грудь с ликующим визгом и хохотом.

– Муса! Сулейман! – тут же ворвалась в открытую дверь их мать Фатима.

– Ничего! Ничего! – остановила ее Мария. – Мы играем! – И, обхватив малышей, она крепко прижала их к себе, расцеловала в лукавые мордашки и принялась хохотать и баловаться вместе с ними.

LXVI

На другой день рано утром на виллу господина Хаджибека позвонила Николь и попросила подозвать к телефону Марию.

– Так, – сказала Николь вместо «здравствуй» и сделала значительную паузу: как актриса она обожала держать паузу и умела это делать. – Так, через час за тобой придет машина, яхта под парами, разрешение папа дал (она имела в виду своего мужа), правда, посылает вместе с нами сторожевик, боится, что море сейчас слишком бурное. Ты меня поняла?

– Да, – отвечала Мария и тоже взяла паузу.

– Алло, ты что, не слышишь? Я спрашиваю: ты поняла, что мы отплываем?

– Да.

– Ну, слава Богу! Так, тряпок много не бери, я взяла всего два чемодана. Лучше в Париже купим. Я так мечтаю пройтись по магазинам! Целую. Тебя привезут прямо на пирс. Буду ждать.

– Хорошо, – сказала Мария, положила трубку и подумала, что, может быть, так оно и к лучшему. Перемена обстановки. Да и дело важное. Бумаги все готовы, лежат в портфеле, а что касается тряпок… Николь права.

Через два с половиной часа Мария уже была на пирсе бизертского порта. Тут она увидела… Яхта «Николь» стояла почему-то далеко в гавани – это ее смутило. Почему? Но тут ей подали ялик с гребцами, и скоро уже Николь приветствовала ее на борту. И сразу же моторы застучали на полные обороты, и яхта двинулась из створа бухты в открытое море. Мария даже сообразить ничего толком не смогла, лишь поняла по хитрым глазам Николь, что та не только что-то замыслила, но уже и осуществила.

– Спустимся в мою каюту, дует, – сказала Николь и почти силой потащила Марию за собой.

Обзор из каюты был потрясающий, и Мария на какое-то время забыла обо всем на свете.

LXVII

– Ну, моя любимая кузина, и что ты тут против меня задумала? – лукаво глядя на Николь, спросила ее Мария, когда яхта вышла в открытое море и стало слышно, как наверху ставят парус.

– Ха-ха-ха! – упав ничком на широкую кровать, захохотала Николь и, как девчонка, задрыгала от восторга ногами, так что туфли полетели в разные стороны. – Секрет! Секрет! Ха-ха-ха!

Мария села в удобное кожаное кресло напротив кровати и стала ждать, пока ее названная старшая сестренка успокоится.

Наконец Николь отсмеялась и по-детски хитро взглянула на Марию сквозь пальцы.

– Так говори же! – попросила ее Мария. – Говори, не тяни душу!

– Я, конечно, подлая, – отнимая от лица руки, сказала Николь, – но уж очень мне хотелось тебя развлечь!

– Догадываюсь. – Мария взглянула на нее с улыбкой, а у самой сердце похолодело: "Неужели она сделала то, что мне кажется?"

– Да, – вставая с кровати и подбирая разбросанные по ковру туфли, подтвердила Николь, – от тебя не скроешься. Но, извини, мне правда очень хотелось тебя развлечь! Ну что, пойдем на палубу?

– Давай еще посидим здесь, – помедлила Мария, собираясь с духом.

– Ладно, – охотно согласилась Николь. – Знаешь, я все эти дни так за тебя переживала! Мне очень понятно то состояние, которое у тебя было и еще чуточку осталось. Я испытала похожее, когда меня вышвырнули из марсельского варьете, и тут же умерла мама, и отец запил горькую. Со мной тогда тоже случилось что-то подобное. Хотя это другое, я понимаю… но жить не хотелось. А потом все прошло, и я опять втянулась, как сказал бы мой муж, встала в строй.

– Спасибо, дорогая сестренка. – Мария взглянула на Николь с благодарностью и подумала, что та далеко не такая простенькая капризная барынька, как думают о ней многие. К сожалению, почти все люди живут искаженными представлениями друг о друге. Дело, наверное, в том, что львиную долю фактической, этической и всякой другой информации каждый человек получает от того самого человека, о котором и составляет свое мнение. Не зря ведь говорят: как ты сам себя преподносишь, так люди о тебе и думают. Иногда наступают прозрения… но это уже совсем другая тема. Хотя и прозрения могут быть основаны на ложной или, во всяком случае, деформированной основе, но это мало кто учитывает, особенно из прозревающих.

Николь подошла к окну и стала смотреть в море и в небо – картина завораживала, и она замолчала надолго.

А Мария тем временем думала о своем новом положении: понятно, что там, наверху, на палубе, Михаил и, наверное, его отец инженер-механик. Конечно, в пути они не помешают, море неспокойное, сильный боковой ветер. В такую погоду с парусом могут управиться только очень ловкие и опытные, а про команду яхты этого никак не скажешь. Так-то оно так, но…

– Ой, смотри! – прервала ее размышления Николь. – Смотри, как закипает вода, цепочками, вон там, слева по борту. Это то, о чем нам рассказывал мсье Пиккар. И чайки кричат! Ты слышишь?

– Слышу? Как я могу услышать через стекло? Вижу – да, они там прямо кишат!

Яхта проходила мимо рифов вблизи бывшего Карфагена. Вода действительно вскипала там цепочками, словно кто-то силился вынырнуть. А крики чаек, наверное, были похожи на отчаянный зов о помощи.

– Это те самые юноши и девушки из знатных семей Карфагена, которых римские легионеры столкнули за борт своих галер, – тихо проговорила Мария. – Боже мой, как все связано в этом мире! Потянешь за одну ниточку, а вытянешь целый клубок.

– Да, – сказала Николь, – красивую историю рассказал нам мсье Пиккар. Кстати, он вполне ничего… У тебя как с ним? – Она добавила это таким тоном, как будто бы и не настаивала на ответе. Но Мария все-таки ответила:

– Трудно сказать. Сейчас я вообще ничего не знаю.

Они помолчали. Каждая о своем. А потом, не сговариваясь, двинулись к двери.

Ветер на палубе свистел пронизывающий, и оголтелый крик чаек доносился от рифов довольно громко.

– Как они противно кричат! – поморщилась Мария.

– Выхватывают друг у друга добычу – вот и возмущаются, – ответила Николь. – О-ля-ля-ля! Холод собачий, я пошла одеваться, – и она тут же спустилась в свою каюту.

А Мария осталась на палубе.

Было ли ей холодно?

Она этого не замечала. Она видела перед собой только инженера-механика Груненкова Ивана Павловича, светловолосого, голубоглазого, ладного, еще молодого мужчину. Он улыбался ей на все "тридцать два" и кланялся.

А она стояла, как истукан, а потом вдруг у нее сорвалось с губ:

– А где ваш Миша?

– Миша? – Инженер-механик как-то растерялся оттого, что вопрос был задан почти трагическим шепотом. – Миши здесь н-нет… Миша…

– Да-да-да, простите, я сейчас, – и Мария застучала каблучками вслед за Николь, но уже не в ее, а в свою каюту.