Весна в Карфагене - Михальский Вацлав Вацлавович. Страница 26

Сашенька вспомнила, что сестра-хозяйка их отделения неотложной хирургии Софья Абрамовна как-то хвастливо говорила о том, что Домбровский ей родня. Да, это было нынешней зимой, когда Георгия Владимировича, единственного в их большой больнице, наградили орденом "Знак Почета" [25]. В те времена орденами еще не разбрасывались, награжденных было немного, они так и назывались – орденоносцы. Главный врач больницы собрал по этому поводу весь коллектив и торжественно поздравил Домбровского. Начальство так расстаралось, что даже букет алых гвоздик преподнесло ему в декабре, среди стужи. Георгий Владимирович после собрания принес эти девять цветков в ординаторскую, и Сашенька подрезала их слишком длинные стебли и поставила гвоздики в литровую банку с водой в центр их обшарпанного стола, за которым они во время дежурства пили чай с ее пирожками. Вот тогда, на том торжественном собрании, и похвасталась родством Софья Абрамовна. Своим певучим наигранным голосом она сказала довольно громко: «А между прочим, наш орденоносец мне родня!» Многие ее услышали, в том числе и Сашенька.

"Она должна знать адрес, – решила Сашенька. – Интересно, что она запоет теперь?"

В каптерке у Софьи Абрамовны крепко пахло застиранным бельем, хозяйственным мылом, йодом, хлоркой – всем тем добром, которым она командовала. Софья Абрамовна сидела на стуле прямо у порога своего тесного обиталища. Белоснежный халат на ней был, как всегда, отлично выглажен, полные губы ярко накрашены помадой какого-то очень резкого карминного тона, лицо густо напудрено, а светло-голубые глаза навыкате светились обычным для нее неколебимым торжеством последней инстанции.

– Здравствуйте, – сказала ей Сашенька и тут же поняла, что ничего она не узнает, никакого адреса, – Софья Абрамовна была не одна, а с каким-то молодым человеком. Сашенька взглянула на него вскользь и даже не заметила, какой он, блондин или брюнет, низкорослый или высокий. С тех пор как она полюбила Домбровского, она перестала различать других мужчин, все они стали для нее на одно лицо, как китайцы. А в данном случае это особенно не имело никакого значения – Сашенька поняла главное: разговора с Софьей Абрамовной не получится.

– Проходи, проходи, деточка, – перехватила ее за руку и втащила в комнатку Софья Абрамовна. – Я догадываюсь, зачем ты пришла.

Сашенька смутилась, попыталась освободиться от рук Софьи Абрамовны, но та удерживала ее крепко и теперь уже двумя руками.

– От них все отвернулись, – тихо сказала Софья Абрамовна, и голос ее впервые не показался Сашеньке фальшивым. – Да, да, все отвернулись…

– Ну почему все? – неожиданно вступил в разговор молодой человек. – Ты же не отвернулась.

– Я? – вытаращила глаза Софья Абрамовна. – Так я адиётка!

– А я? – спросил молодой человек.

– Ты? Если ты имеешь в виду себя, то ты просто дурак, Марик, – ласково взглянула на него Софья Абрамовна и добавила, обращаясь к Сашеньке: – Между прочим, познакомься, это, между прочим, мой сын.

– Марк, – представился молодой человек.

– Александра, – в тон ему ответила Сашенька и впервые взглянула на него с интересом как на союзника. Оказывается, это был довольно рослый молодой мужчина, голубоглазый в мать, с курчавыми темно-русыми волосами, с высоким чистым лбом, этакий красавчик ашкенази.

– Между прочим, он дантист, между прочим, приличный врач, – сказала, кивая на сына как на неодушевленный предмет, Софья Абрамовна. – Это я тогда котенка брала у твоей матери для моего внука, а для его сына, Додика, помнишь?

Сашенька кивнула – еще бы ей этого не помнить, ведь она впервые увидела тогда Георгия, а Софья Абрамовна назвала его фамилию – Домбровский.

– Как он сейчас, я не знаю, – сказала Софья Абрамовна тихим, глухим голосом, видимо, своим настоящим, – не знаю, врать не буду, хотя, говорят, что пока в Москве. Тебе адрес, наверно?

– Да, мне адрес.

– Адрес я не помню. Жену его зовут, как и меня Софочка. Она, между прочим, Марика троюродная сестра. Живут они в центре, возле Собачьей площадки, такой большой дом со львами, а номер квартиры я не помню и подъезд не помню, кажется третий, а этаж, кажется, второй.

– Найду! – обрадовалась Сашенька.

– Ты ей можешь сказать, что это я тебя послала, я разрешаю.

– Спасибо.

– Хотите, Александра, я вас провожу? – вызвался Марк.

– Нет-нет, я найду сама. – Сашенька чмокнула Софью Абрамовну в густо напудренную щеку и убежала.

– Ну вот, а ты говоришь – все отвернулись, а кто не отвернулся, тот дурак. Значит, и она дура? – с вызовом обратился к матери Марк.

– Она? – Софья Абрамовна чуть призадумалась, забитые пудрой морщины на ее лице разгладились, выдавливая пудру, в ее голубых глазах вдруг пропал неколебимый свет последней инстанции, и она сказала очень тихо и очень печально: – Она? Она – другое дело. Ты тут у меня не путай Божий дар с яичницей. У нее любовь, этого тебе еще не понять, ты еще, между прочим, не дорос, Марик, это не твоя беготня за каждой юбкой.

ХХ

Со временем Сашеньке открылась удивительная закономерность: если замешана Софья Абрамовна, то хочешь не хочешь, а жди – что-то будет… Софья Абрамовна то наяву, то во сне возникала накануне самых главных моментов ее жизни, самых узловых, когда завязывалось что-то новое, определяющее дальнейшую судьбу, когда обозначался какой-то новый поворот, какая-то новая черточка в линии жизни. Мама научила Сашеньку премудрости гадания по руке, но ей самой не гадала никогда.

– Научить научу, – сказала мама, – а гадать не буду. Я поклялась никогда больше не гадать – после того, как убили твоего отца. Еще когда мы были жених и невеста, я нагадала ему, что его застрелит крестьянский паренек лет семнадцати. Тогда это прозвучало дико и неправдоподобно, а вот сбылось.

Но Сашенька все-таки умолила маму сказать "хоть слово, хоть самую чуточку". Мама внимательно поглядела на ее ладони и сказала:

– Если чуть-чуть, то линия жизни у тебя хорошая, жить ты будешь долго, далеко за восемьдесят… Ты еще поживешь в двадцать первом веке!

– Ой, мамочка, да ты что! – засмеялась Сашенька. – Что ж, я буду как старуха из "Пиковой дамы"? Спасибочки! Этого мне не надо.

– Надо, не надо, а будет так, – сказала мама. – Это сейчас тебе кажется, что в старости люди не живут. Привыкнешь, еще и понравится. Тем более что старость у тебя будет вполне приличная, в смысле здоровья.

Дом со львами на Малой Молчановке Сашенька знала хорошо – она любила бродить по старомосковским улочкам и переулкам и около этого дома бывала не раз, как будто предчувствовала, что здесь живет ее будущий избранник. Львы сидели по обеим сторонам подъезда – серые, наверное, бетонные, очень внушительные, хотя на боку одного из них было написано мелом непечатное слово, а на боку другого – "Лев Моисеивич". Сашенька обратила внимание на ошибку в написании отчества, усмехнулась и подумала, что писавший не слишком грамотен. В подъезде было чисто, в те времена трудящиеся еще не приладились справлять в подъездах малую нужду. Сашенька поднялась на второй этаж и стала читать многочисленные таблички на дверях коммуналок. Нет, на втором этаже знакомой фамилии не было, а вот на третьем она увидела ее в первую же секунду: "Домбровские. 2 звонка".

Она звонила долго, упорно. Наконец высокая крашеная масляной коричневой краской дверь приоткрылась, насколько позволяла наброшенная изнутри цепочка.

– Тебе чего? – спросила повязанная белой косыночкой старуха.

– Домбровский здесь живет?

– Георгий Владимирович? – переспросила старуха с видимым участием в голосе. – Жил, деточка, жил, забрали…

– Я знаю, – сказала Сашенька. – А его жена?

– Софья? – переспросила старуха. – Софья съехала с детками к кому-то на дачу. Лето сейчас, милая, лето…

– Спасибо.

– За что же, деточка? С Богом! – И старуха перекрестила ее в темную дверную щель. – Спаси и сохрани!