Правила игры - Аренев Владимир. Страница 60

Солнце теплым золотом переливалось на мельчайшей волне, одном лишь намеке на волну; летели, встревоженные громкими голосами и ржанием коней, рыболовчики – яркие длинноносые птицы размером с воробья-переростка; у дальних камышей выбирал сеть полунагой селянин в круглой соломенной шляпе. Деревянный мост, построенный чуть ли не самим Хреганом и с тех пор заботливо ремонтируемый, отражал лучи натертыми до блеска поверхностями статуй, укрепленных на перилах через равные промежутки. По мосту двигались люди и лошади. Сборщики платы за переход на тот берег (иначе – на какие средства обновлять мост?!) отошли в сторонку и сидели на бревне, лениво перебрасываясь между собой фразами. На солдат они завистливо косились: сколько денег можно было бы… Но не станешь же спорить с Пресветлым – пришлось пропустить так.

Вот по дороге, из-за спины Талигхилла, выехали два всадника на взмыленных скакунах, и сборщики мгновенно напряглись. Подскакавшие некоторое время пререкались с распорядителем переправы – тот не хотел пропускать до тех пор, пока на противоположном берегу не окажется все войско. Всадники отчаянно спорили.

Все-таки приехавшие договорились, так как пристроились к воинам и потихоньку начали продвигаться к мосту. Сборщики хотели было хоть с этих взять плату, но тот, что постарше, показал какую-то грамоту, и те отстали. Его спутник, одетый жрецом Ув-Дайгрэйса, на происходящее никакие отреагировал и все время, опустив голову, смотрел вниз, на воду.

Проехали.

Ниже по течению, за мостом, мыли «счастливчиков». Это прозвище цепко закрепилось за бывшими каторжниками, и теперь по-другому их называли редко. Те, впрочем, были полностью согласны с таким определением. Ведь и впрямь – счастливчики.

Их согнали к берегу прямо в том рванье, которое осталось после рудников, и велели входить в реку, а уж там – раздеваться.

Темные крошки насекомых сыпались на играющую бликами поверхность воды. Бывшие каторжники вздрагивали от прикосновения нагревшихся под солнцем волн и с наслаждением срывали грязные тряпки, которые вынуждены были носить последние… сколько месяцев? Люди отшвыривали рвань прочь, подальше от себя и от берега, драные лоскуты плыли, влекомые течением, переворачиваясь и опускаясь на дно, цепляясь за круглые, с вырезанной долькой, листья лотоса. Избавившись от этого последнего знака своей былой несвободы, «счастливчики» наклонялись к воде, чтобы, зачерпнув полные пригоршни золотистой, теплой жидкости, вылить себе на шею, на спину, омыть лицо; а потом, отыскав подходящий камень, принимались с остервенением отдирать с тела грязь, буквально въевшуюся в кожу. Воины, приставленные «приглядывать» за бывшими каторжниками, одобрительно косились на них, кое-кто зубоскалил, но несмело, скорее по привычке. Все-таки у людей праздник – им вернули жизнь, когда они и надеяться-то на это не смели. Чужое счастье солдат привык уважать.

Тэсса покачивалась в седле, полуприкрыв глаза тяжелыми от усталости веками: лишь бы не видеть. Тогин, как и прочие освобожденные, яростно срывал с себя тряпки и тщательно «мылся, разбрызгивая воду. Его тело, худое, с выступившими ребрами, все в шрамах и ссадинах… она отвыкла от его тела; она помнила Тогина другим – сильным и властным, насмешливым и ироничным, она… помнила ли? помнила ли его таким, каким он был на самом деле? Теперь странно смотреть на этого… человека. Тогин казался чужим; это пугало.

Ты сама, наверное, кажешься ему не менее чужой. Сильная, самоуверенная, сидишь на коне и – сверху вниз – наблюдаешь за его радостью, внешне бесстрастная, как одна из этих статуй на мосту. Когда-то ты была совсем другой.

Но… я ведь изменилась ради него! Чтобы спасти, чтобы…

Тэсса отвернулась и раздраженно тронула коня шпорами, отъезжая от берега. Она только сейчас заметила, что в сгрудившейся у реки толпе, которая наблюдала за моющимися, стоял и Кэн вместе с Кэйосом. Воительница спешилась и подошла к ним.

В седеющем Брате, поддерживающем ее в этом предприятии, наметились перемены, но Тэсса только сейчас это заметила. Он стал… даже не знаю – светлее, что ли? В нем появилась какая-то искра, которой раньше не было. Он как старая комната, куда вернулся былой хозяин. Этот хозяин первым делом открывает скрипучие ставни, стряхивая с них пыль, и солнечные лучи заливают все вокруг.

Кэн улыбнулся воительнице и похлопал по плечу Кэйоса:

– Мы вот решили покамест не переправляться, подождать… Он не сказал, чего именно подождать, – все было ясно и так.

Тэсса кивнула:

– Понимаю.

Они молча стали смотреть на то, как вымывшиеся «счастливчики» выходят из воды и надевают новую одежду, выданную им по приказу Талигхилла. Потом бывших каторжников построили и повели к мосту, на переправу.

Тэсса и Кэн проводили уходящих долгими взглядами, и только Кэйос продолжал насупленно смотреть перед собой. Ему не нравилась затея Брата с Пресветлым; если говорить точнее, ему не нравилась та уверенность, с которой вели себя Тэсса и Кэн. Почему-то они считали, что теперь опасность им не угрожает, Кэйос же понимал: присутствие правителя в башнях ничего не меняет, даже наоборот. Вот только никто не хотел его слушать. Он бы рассказал Укрину, но тот, кажется, не посвящен в эту тайну, а подводить Тэссу Кэйос не хотел.

Парень оглянулся и посмотрел на холм, с которого следил за происходящим сам Пресветлый. Кэйосу показалось, что их взгляды пересеклись; потом правитель отвернулся и стал смотреть на мост, по которому шагали его солдаты.

Раскаленное солнце сползало к реке.

/блик на воде – смещение/

Переправляться закончили темной ночью, когда жертвенный серп луны взрезал небо, орошая его брызгами звезд. Талигхилл миновал мост одним из последних, и ему, если честно, было сейчас не до поэтических сравнений. «Чуден Ханх…» Да демоны с ним, с Ханхом! Авангард войска, растянувшегося сейчас чудовищной пыльной змеей, уже входил в тоннели, ведущие к башням, скоро там окажется и он, правитель Ашэдгуна. Путь во тьму, путь к смерти. Тут не до поэзии. Да и спать хочется, до рези в глазах.

Талигхилл зевнул и покачнулся в седле, когда конь неосторожно ступил на оброненный кем-то дырявый башмак. Ехавший рядом Тиелиг внимательно посмотрел на правителя, но промолчал, хотя во взгляде и самом движении читалось неодобрение. Пресветлый и сам понимал, что следует отдохнуть, но торопил людей, а в этих условиях… Короче, приедем в башни, там отдохнем… если будет время на отдых.

Жрец повел головой (не понять: то ли непроизвольно, то ли преднамеренно качнул, выказывая неодобрение). Сзади еле слышно вздохнул Джергил, не спавший вот уже вторые сутки.

Стук копыт.

Подъехал Сог, костлявый едкий Клинок, один из помощников Тэссы.

– Пресветлый, согласно распоряжениям, отданным еще в Гардгэне, войска сейчас разделяются и входят в Восточный и Западный коридоры. Но в оных распоряжениях ничего не сказано о «счастливчиках»… – Брат поперхнулся и поправил себя: – Об освобожденных Клинках. Как с ними быть?

– Пускай ждут, – отмахнулся Талигхилл. – Приеду – решим.

– Как будет угодно Пресветлому. – Сог поклонился и ускакал вперед.

Скрипела сбруя, хрустел под копытами песчаник, всхрапывали лошади из-под надетых на морды мешков с овсом. Кормили их прямо в дороге – торопились попасть в башни.

– Позволено ли мне будет вмешаться? – произнес из тьмы голос Тиелига.

– Оставьте эти любезности, – раздраженно велел Пресветлый. – И вмешивайтесь сколько вам угодно.

– Благодарю, – невозмутимо сказал жрец. – Речь пойдет о «счастливчиках».

– Я внимательно слушаю вас.

– Разделите их, – посоветовал Тиелиг. – Так будет лучше… и безопаснее. Насколько я понимаю ваш замысел, им отведена роль жертв. Что же, не самое плохое из возможных решений. Но я бы на вашем месте думал на несколько ходов вперед – как в махтасе. В данном случае стоит предусмотреть вариант, в котором жертвы догадаются о своем предназначении. Разумеется, участь «счастливчиков» разделят и другие.. вы понимаете… но эти – особенные. После того, что они пережили на рудниках, эти… господа способны на многое.