Правила игры - Аренев Владимир. Страница 88

Юго-Восточная – это ведь только четверть задачи, стоящей перед ними. Да, из тылов постоянно прибывают новые подразделения, наскоро формируемые правительством. Да, использование желтых лепестков ша-тсу оказалось весьма и весьма результативным. Да, первая удача обязательно повлечет за собой следующие, и не далек тот день, когда падет и Юго-Западная, а затем…

Вот то-то и оно! «Затем»! А затем у Брэда просто-напросто закончатся люди. Юго-Восточная взята, но какой ценой! Непомерной, слишком дорогой, чересчур кровавой. Он не допустит повторения подобного. Ему еще воевать с северянами, с их проклятой державой, и башни – это не все, далеко не все.

Офицеры закончили отчитываться, и данн жестом дал им понять, что они вольны идти. Откланявшись, те покинули шатер.

Снаружи громыхнуло. Это катапульта обстреливала Юго-Западную. Еще днем Брэд приказал вывести на позиции свежие силы и не ослаблять напора. Он понимал, что этим мало чего добьется, но все же считал, что лучше такое действие, чем бездействие вообще. Пускай враг остается в постоянном напряжении, пускай его люди вздрагивают во сне от тяжелых ударов камней о стены башни, пускай…

Все это чепуха! Чепуха и пустяки, не способные решить проблему, – в этом данн мог признаться самому себе. Мы застреваем здесь, и все требования Берегущего…

В шатер вошел Собеседник. С неким внутренним злорадством Охтанг отметил, что жрец за последние дни здорово осунулся и похудел, въевшаяся пыль придавала коже землистый оттенок, более свойственный покойникам, нежели живым людям. Косица же растрепалась и тоже пропиталась грязью, напоминая теперь дохлую гадюку.

– Люди сегодня неплохо поработали, данн, – заявил Нол Угерол, изображая губами подобие улыбки.

Сейчас он скажет, что этого тем не менее мало.

– Но этого мало, к сожалению. И я отдаю себе отчет в том, что повторно воспользоваться тем же самым приемом мы не сможем – попросту не хватит людей.

– Это точно, – подтвердил Охтанг. – А время, как я понимаю, играет против нас?

– Да. И все-таки еще одну башню, уверен, мы возьмем завтра же. А может быть – сегодня ночью. Вот чертежи. – Он протянул Брэду несколько листов. – Пускай как можно скорее изготовят то, что здесь изображено. И… у тебя ведь есть еще желтые лепестки ша-тсу?

– Есть, – после непродолжительной паузы признался данн. – Но…

– Не беспокойся. Я же сказал, что понимаю: повторно воспользоваться тем же самым приемом мы не сможем. Как только будут готовы конструкции, пускай позовут меня – объясню, что с ними делать.

Жрец вышел. Брэд некоторое время разглядывал чертежи, которые принес Собеседник, а потом позвал раба и велел тому вызвать инженеров.

/смещение – раздуваемый в горне огонь/

Рана неожиданно открылась, и Тогин с досадой перебинтовывал ее. Куртка была безнадежно выпачкана в крови, а ведь она – демоны забери! – почти новая. Разумеется, испорченная куртка – не слишком высокая цена за собственную жизнь, но Шрамник тем не менее испытывал сильное раздражение. Мог ведь догадаться и снять.

В глубине души он понимал, что не мог. Впрочем, там, в той самой «глубине души», он понимал и кое-что другое: причиной раздражения была отнюдь не куртка. Совсем нет. Просто за последние несколько часов он наговорил и сделал много чего такого, о чем не мог думать, не испытывая едкой досады на самого себя.

Как только оказались в Северо-Восточной и сам Шэдцаль лично подошел к вернувшимся с вопросом: «Ну как, все ли в порядке?» – Тогина словно какой-то мелкий демон дернул за язык. «Нет, не в порядке, старэгх! Да и как что-либо может быть в порядке, когда отец мальчика сначала делает его своим оруженосцем, а потом – оставляет в осажденной башне, в то время как…» Тогда Шэддаль велел Тогину помолчать и зайти к нему через час. Мол, там и получит все объяснения на свои вопросы.

Получил, ей-же-ей, получил!…

Следующий час Тогин честно проспал, забравшись в глухой угол, где никому не мешал он и никто не мешал ему. Солдатский организм, привыкший с точностью песочных часов отсчитывать минуты, заставил Шрамника проснуться ровно в срок, и «счастливчик» (если задуматься, теперь – после падения Юго-Восточной – дважды «счастливчик») отправился за объяснениями к Шэддалю. У того, как оказалось, все это время длилось совещание, на котором, среди прочих, присутствовали и Сог с Укрином. Пока Тогин стоял у дверей приемных покоев, он несколько раз слышал знакомые голоса, хотя слов так и не разобрал.

Наконец совещание закончилось и офицеры стали расходиться. Укрин негромко переговаривался с неизвестным «счастливчику» типом, но, заметив Тогина, Клинок оставил собеседника.

– Явись ко мне, как только освободишься, – велел Брат. – Ты ведь у нас теперь десятник без десятки, так?

Шрамник кивнул, поскольку Укрин и сам отлично знал ответ.

– Хорошо. Что-нибудь придумаем.

Вольный Клинок догнал неизвестного типа и продолжал о чем-то говорить.

Тогин же вошел в кабинет к Шэддалю.

Старэгх сидел за массивным каменным столом, уставившись в точку чуть ниже уровня глаз – уставившись так, словно там, в этом невидимом остальным людям центре, скрывается ответ на все вопросы, которые его мучают. Тогин догадывался, что в эти дни Шэддалю приходится очень тяжело – тяжелее, наверное, чем многим из них, потому что на плечах у бывшего сотника, а ныне – старэгха слишком много всего: чужие смерти, чужая боль, чужое поражение. Вернее, даже не так: свои смерти, своя боль, свое поражение. Тогину стало неловко оттого, что он отвлекает этого человека от более важных дел.

Но Шэддаль уже поднял взгляд на вошедшего и указал на стул у стены:

– Садись, десятник.

Тогин опустился на мягкое сиденье, не решаясь откинуться на обитую дорогой материей спинку, чтобы не запачкать ее. Он неловко пошевелился, выпрямляясь, и это было тотчас замечено старэгхом.

– Обернись, – велел он. – Ну же, обернись. Тогин послушно посмотрел через плечо.

– Видишь, материя уже выпачкана. Так что садись так, как тебе удобно, и не смущайся, десятник. В крайнем случае поменяют обивку. После войны, разумеется. Садись как удобно. – Он помолчал и проговорил приглушенно, скорее для себя, нежели для Шрамника: – Ложь, что нет незаменимых людей! Каждый – незаменим. А вот мебели в этом мире всегда будет предостаточно, пока остаются люди. – Старэгх сцепил пальцы в замок и поднял тяжелый, глубокий взгляд на «счастливчика»: – Я благодарю тебя, десятник. За то, что спас мальчика. Если бы Хранитель Хиффлос знал это, думаю, ему было бы легче умирать. Впрочем, я почему-то уверен, что Ув-Дай-грэйс передаст эту радостную весть господину Хранителю. Тогин поднялся:

– Простите, старэгх, я не знал…

– Разумеется, десятник, не знал. Теперь – знаешь. Где сейчас мальчик?

– Спит, наверное. Когда мы пришли, Укрин отправил его на кухню и велел, чтобы его накормили.

– Понятно. Насколько я знаю, весь твой десяток остался в Юго-Восточной?

Тогин склонил голову:

– Да, старэгх. И то, что я здесь…

– … совершенно ни о чем не говорит! – прервал его Шэд-даль. – Будь мудрее, десятник. Это война. То, что ты выжил, не лишает тебя твоей чести, отнюдь. А в том, что ты спас наследника Хранителя, я вижу знак небес. (Пускай даже небеса последнее время редко посылают нам знаки.) Я поручаю тебе заботу о мальчике. Отыщи его и сделай так, чтобы он выжил в круговерти тех событий, которые очень скоро навалятся на нас… Род Хранителей не должен прерваться. Кое-кто твердит, что это просто предубеждения, но я предпочитаю думать по-другому. И потом, зачем рисковать – верно?

– Верно, старэгх.

– Тогда изволь приступить к своим обязанностям, десятник.

– Слушаюсь.

– Ступай.

Вот так вот. А ты уж начал обвинять Хранителя Хиффлоса… Боги, но что мне теперь делать с мальчишкой?!

Тогин по-прежнему считал, что мало подходит на роль наставника. Но оспаривать приказ самого старэгха не собирался. Вот и угодил между двух огней… между трех – остаются еще Укрин с Согом.