Закон крови - Микулов Олег. Страница 117

Коснувшись рукой первого боевого лука, добавил:

– Грозное оружие! Не забывай его, отважный охотник!

Вдруг оттуда, где готовили погребальный костер для лашии, послышался крик:

– Великий вождь! Сюда! Скорее!

Если бы на нее наткнулись немного раньше, пока света было мало, – прикончили бы прежде, чем заметить ее отличия от самок лашии. Но она выползла из своего укрытия сама, в центр поляны, в круг света от многих факелов и от разгорающегося костра, так чтобы ее рассмотрели, прежде чем нанести удар.

Гор первым заметил чужачку и, уже готовясь пустить свою дубинку в ход (кто же, как не лашии?), вдруг остановился и закричал в удивлении:

– Эгей! Да что же это такое? Еще одна пленница?! Охотники замерли в изумлении.

Ибо перед ними была явно НЕ лашии. Голая. Исцарапанная. Ежащаяся в снегу, прижав к груди руки – то ли от холода, то ли от стыда. И человеческие глаза умоляюще смотрели на них с человеческого лица. И она улыбалась.

– Анго, ты не знаешь… – начал кто-то. Но он уже бежал к этой невесть откуда взявшейся женщине, упал перед нею на колени и закричал, по-человечески закричал:

– МАМА! МАМА!

А она обняла его, затормошила и залепетала что-то непонятное…

Тогда и позвали вождя.

– Великий вождь, это моя мать, – говорил Анго. – Сколько себя помню, мы были у лашии. Потом я стал сыном Мамонта. А она сказала сейчас: вчера наших детей хотела спасти, ее избили и сегодня должны были отдать в жертву тому … – Он махнул рукой в сторону леса. – Но мы пришли и спасли ее!

Женщина, поняв, кто здесь главный, подползла на коленях к вождю и принялась тереться лицом и облизывать его обувь. Отстранившись, он взял ее за предплечья, заставил встать на ноги.

(Сильная. Молодая. Мало рожавшая.)

И сделал то же, что некогда его сын: снял свою меховую накидку и набросил на голые плечи:

– Укройся, женщина. Нехорошо человеку ходить зимой без одежды.

Пораженное стрелами Вуула существо – теперь это было воистину Нечто, не имеющее даже определенной формы и не способное изменить свою бесформенность, пока! – лежало в глухой чаще и впитывало, жадно впитывало гавваг, льющийся щедрым потоком оттуда, где шел бой, где страдали, ненавидели, убивали и умирали. При всем своем могуществе, он мог испытывать что-то подобное человеческой боли, и та его часть, что неисчислимое время жаждала воплощения, сейчас наслаждалась этой болью, как и всем, что доступно телу, но недоступно даже самой могучей бестелесности. И собственной непреходящей ненавистью. Ко ВСЕМ вместе и к отдельным. К ним прибавился еще один. Вуул. И гаввагом… Хоть на что-то сгодились эти безмозглые твари. Эти лашии.

Там, в своем истинном обиталище, он не был самым могучим. Вовсе нет, одним из ничтожнейших! Но если Врата плотно заперты и под охраной, которой не страшны и сильнейшие… Там, куда не проникнет ни мамонт, ни тигролев, легко проскользнет муравей и блоха! А вернувшись назад, он уже не будет тем, чем был там!

Здесь же и ничтожнейший из обитателей Великой Тьмы воистину могуч! Тот же, кто еще и обрел телесность… Он млел от наслаждения, смешивая собственную боль с ужасом и мукой той своей частички, что была когда-то отделенной от него… И на тем горшие муки обрекал он эту жалкую частичку, чем острее ощущал: ей-то и обязан он тем, что обрел плоть! И лился гавваг с поляны лашии.

Он знал, что при таком потоке гаввага Сила вернется еще до рассвета – и он сможет ускользнуть отсюда неразвоплощенным. А здесь, посреди чащобы, останется мертвое пространство, которое стороной будут обходить звери, облетать птицы. Еще одно плохое место.

Людишки радуются своей победе – пусть их! Они и не догадываются, с какой алчностью впитывает сейчас плоды этой «победы» он, их извечный, заклятый Враг!

Глава 24

ЛАШИЛЛА

Они трудились почти до рассвета. Из лашии-самцов не спасся никто, – так сказал Анго. В отношении самок и детенышей он был не так уверен, но решили: если кто и вырвался, все равно обречен, не страшно. Пылало огромное пламя, чадило сгорающей плотью, и таял снег, и было светло, как днем…

Женщина сидела закутавшись в плащ Арго, хотя холод ей был нипочем, это ясно;, выискивала глазами…свою? своего? – как тут скажешь, если у нее была дочь, а пришел сын, и к тому же не ее?! Анго вместе со всеми трудился над погребальным костром, подтаскивал, швырял в пламя мертвых лашии, помогал сооружать снежные заслоны: лесной пожар не нужен никому! Она с явным интересом следила за происходящим – намучилась, должно быть, от этих тварей! Покормить бы, да нечем: в сражение еду с собой не берут!

К рассвету стало ясно – костер будет гореть еще долго, но огонь дальше не распространится: снежные валы постарались устроить повыше, особенно с наветренной стороны, и теперь ровное пламя даже не выбивалось из-за них. Можно уходить.

Арго еще раз придирчиво осмотрел сыновей Мамонта. Убитых четверо, для них приготовлены носилки. Раны – почти у всех, кто сражался врукопашную, но в основном не опасные. Только у Ауна рука висит безжизненно, еле его отбили! Морт действовал в самой гуще, но отделался легко: прокушена левая ладонь, разорвана щека… Дойдут все!

От Таны не осталось ничего. Голову Ойми похоронит Колдун, Нага не должна ее видеть.

В эту ночь в стойбище детей Мамонта спали только малыши да старухи. Горели общие костры, понуро сидела стража, стараясь не смотреть на бормочущих заклинания женщин. Мужчин, что остались, никто не упрекнет: так распорядился вождь, они необходимы здесь, чтобы в случае опасности защитить детей и женщин. Но все же…

У костра появился Колдун.

– Идите спать! – увещевал он. – Вернутся завтра ваши мужья и братья, – кто и как их встретит? Идите все равно вернутся они не раньше чем утром. Поздним утром. А может, и позднее.

– Могучий Колдун, – робко заговорила Туйя, – что духи вещают? Как там… – Она хотела сказать «Дрого» но удержалась. – Как там наши мужья?

– Все хорошо, все хорошо! Они побеждают!

Женщины зашевелились. Посыпались вопросы, вначале робкие, затем все более настойчивые. Нага, сидящая рядом со своей племянницей Туйей, в обнимку с женщиной, потерявшей первую дочь, не спрашивала ничего. Но ее взгляд, обращенный на Колдуна, был молящим и почти безумным. Старик ударил посохом оземь:

– Стойте! Замолчите, женщины! Не о том вы спрашиваете, и не то пришел я вам передать! Духи говорят: «Если женщины хотят добра своим мужьям и братьям, сыновьям Мамонта, они должны разойтись теперь по своим жилищам. А наутро быть готовыми к встрече». Такова воля духов и предков!

Вскоре у костров остались только стражи и Колдун. Старик сел на прикрытую шкурой колоду, опустил подбородок на руки, опирающиеся на рукоять посоха, и уставился в огонь. Нет, духи вновь не явились на его призывы, и внутреннее око остается слепым. Но порою и в пламени можно увидеть нечто, касающееся судьбы общины.

…В пламени открылся проход, а в нем факелы и пламя то ли костра, то ли пожара… А вот – пожар, настоящий пожар, пожирающий все на своем пути, и он охватывает их полукольцом… И еще пожар: пылает какое-то громадное жилище, не виденное ни разу и все же странно знакомое…

Колдун сморгнул, все кончилось.

Нет, такие видения мало о чем говорят! Почти ни о чем; если так и будет, то где и когда? И чем это может помочь их Роду здесь и теперь?

Они вернулись, когда тени уже удлинились и многие женщины, замученные бессонницей и ожиданием, начали тихонько всхлипывать, теряя надежду. Радостную весть принесли подростки, дошедшие по тропе до самого спуска, откуда далеко просматриваются окрестности.