Закон крови - Микулов Олег. Страница 123
А Лашилла, опустив глаза, ни на кого не глядя, удалялась с бурдюками к ручью за водой. Вода давно была предметом постоянных раздоров между Эйрой и Олой: чей черед нести? Обычно свара кончалась тем, что бурдюки незаметно брала молчаливая Лана. Бывало, уже и свежая вода на месте, а старухи все спорят, все ругаются! С появлением Лашиллы эти споры прекратились: поняв, в чем дело, она сразу взялась за бурдюки и с тех пор носила воду только сама.
Видно по всему: Лашилла всеми силами стремилась понять жизнь человеческой общины, войти в нее, стать полезной. Не всякое дело давалось ей, хотя и старалась. Попробовали учить шить одежду, да только рукой махнули. Зато тяжелая работа – пожалуйста, Лашилла первой старается: корм ли для очага в лесу наломать, новую слегу взамен старой, неудачно выбранной принести, сменить ли лежанку на свежую, – Лашилла все сделать готова, если втолковали как следует! И шкуры скоблить она научилась. А вот огня все еще побаивается: сама в стороне держится и кормить не решается.
Человеческий язык ей тоже с трудом дается. Расспрашивать любит – обо всем. Особенно Лану. А сама говорит плохо, путается часто… Не то что ее дочка: та на речь побойчее оказалась.
(Многие женщины так и считали Анго дочерью Лашиллы, которая только мужское платье по приказу Колдуна надела да с мужчинами якшается не по-бабьи, а как «свой». Перерождение? «Не понять мне этого! Колдовские штучки…» – могли бы повторить вслед за Туйей и Ола, и Эйра, и, пожалуй, даже Лана. Но, конечно, об этом помалкивали: в колдовские дела лучше нос не совать!)
Лашилла действительно любила расспрашивать именно немногословную Лану. Ее короткие, точные ответы легче понять, когда она могла ответить. Больше всего Лашиллу интересовали отношения между мужчинами и женщинами… И многое в них было очень трудно растолковать привыкшей к совершенно иным повадкам.
Долгими зимними вечерами сидят вдовы у очага, что-то шьют. И Лашилла рядом. Шить не может, но без дела не остается: шкуру скоблит или краску растирает. Ола вполголоса заводит заунывную песнь, чаще всего вспоминает мужа: «Любила, да на него хонку наслали! И не дознались – кто? А дочки в чужих общинах, с мужьями. А сыновей и не было вовсе».
Песня кончается. Молчание. И осторожный голос Лашиллы:
– Ола муж есть, нет? Бил?
– Нет у меня мужа! Ушел по ледяной тропе мой храбрый, мой ненаглядный, давно ушел…
(Ну! Теперь и не остановишь! И сколько пустых слов!..)
Поток иссяк. И Лашилла вновь спрашивает, уже у Ланы:
– Лана муж есть, нет?
– Нет.
– Мужчина есть много, муж нет Лана Ода Эйра. Лашилла не знает.
И вновь Ола разражается потоком слов, из которого удается даже кое-что выхватить. И припрятать на будущее.
– Мужчина один, женщина один, очаг один, дети, – так?
– Да.
– Вождь один, мой дочь один, очаг один – муж, Жена, – так?
– Нет.
Лана пытается объяснить, что Анго теперь перерожденный сын вождя, но запутывается сама, безнадежно машет рукой и смеется. Смех ее можно редко услышать а он красивый: мелкий, переливчатый…
(Так! Это лучше оставить. В этом они и сами ничего не понимают!)
– Лашилла знает: есть мужчина один, очаг один, есть женщина один, очаг один. Почему нет муж, жена?
Вздохнув, Лана уже в который раз принимается за почти безнадежные объяснения. На помощь приходит Ола. Время от времени и Эйра говорит что-то совсем непонятное… Пора замолкнуть и в постели, наедине с собой обдумать то, что удалось выхватить и припрятать.
Лашилла быстро уяснила: эти люди наложили на свою жизнь множество запретов. Сплошные запреты, особенно в том, что касается самого простого и самого нужного. Разбираться в этих запретах бесполезно: все равно ничего не понять! И не нужно: люди хитры. Они не только запреты наложили, но и обходить их научились! Вот это-то и есть самое главное!
Об этом Лашилла предпочитала говорить только с Ланой. И только наедине.
Однажды, уже ближе к исходу зимы, Лашилла поранила левую руку: огнем обожгла. Больно! А тут – за водой идти! Лана сказала:
– Сама схожу! Теперь мой черед.
– Нет! Нет! Лашилла нет здесь! Лашилла может! После споров решили: пойдут вместе. Один бурдюк понесет Лана, другой – Лашилла.
По пути Лашилла продолжала свои расспросы.
– Великий вождь жена нет. Так?
– Так. Умерла.
– Лашилла видеть: Лана ходить великий вождь – так?
– Так.
(А что еще скажешь? Что о таком не принято говорить? Не поймет.)
– Великий вождь, Лана – муж, жена, – так?
– Нет. Не так. Муж и жена живут вместе. У них дети. У меня детей не было. И не будет. Такие не годятся в жены. Но вождь потерял жену. Мужчина не может один. Я прихожу к вождю для этого. И все.
Лашилла почувствовала, что теперь лучше помолчать. У ручья говорила о чем-то совсем другом. Постаралась так исковеркать речь, чтобы было посмешнее. (Она уже достаточно хорошо понимала, как нужно говорить, хотя и не все, конечно.) Только на обратном пути, когда остановились отдохнуть, вернулась к прежней теме.
– Великий вождь мог взять любой женщина, так?
– Нет, не так. Из тех, кто здесь живет, он может спать только с немногими. Может с Олой, с Эйрой. Еще с некоторыми. Я лучше. Моложе.
(Ничего себе! Как же такое может быть? Они совсем себя заморочили!)
– Если великий вождь другой взять – что тогда?
– Плохо. Всем будет плохо. Ему – хуже всех.
(Как Малу.)
Лашилла долго колебалась, прежде чем задать самый важный для себя вопрос.
– Великий вождь спас Лашилла от еда. Великий вождь взять Лашилла. Лашилла благодарить великий вождь хотеть не знает. Великий вождь может взять Лашилла? Запрет есть нет?
Лана внимательно взглянула Лашилле в лицо, затем ответила:
– Нет. Запрета нет. Но это решает великий вождь.
Лашилла грустно вздохнула:
– Лашилла хотеть очень благодарить великий вождь! Очень! Лана сказать может? Лашилла хороший, для великий вождь Лашилла хороший!
Лана улыбнулась наивности этой несчастной:
– Хорошо, я скажу вождю.
(В самом деле, а почему бы и нет?)
– Когда вернетесь?
Вождь, не скрывая, любовался сыновьями. Почти одного роста, ладные, подтянутые, и одежда, и оружие – все подогнано как надо! Костяные нашивки блестят под весенними лучами. Одежда – это уж Туйя постаралась для обоих, а с оружием они вдвоем вчера провозились. Вождь тайком наблюдал за Анго и был рад: все получается! Наконечники, правда, еще неуклюжие, но приделывает к древку как заправский охотник!
– На четвертый день, отец!
(Дрого решил, что к сроку, названному Анго, нужно прибавить хотя бы день. На случай.)
– Все взяли? А обереги?
– Все взяли!
(Нет уж! После той ночи он без оберега – ни шагу! Нежить не показывается? Ее и тогда не было слышно и тогда все думали, что самое страшное уже позади! Сухой прошлогодний чеснок, да еще заговоренный Колдуном, не только сплетен с ремешками их охотничьих оберегов, прикручен к копьям. Дрого и о запасе позаботился. На случай.)
Их провожали не только отец и Туйя. Полукругом немного поодаль собрались ребятишки. Женщины, покинув жилища, вроде бы занимались своими делами, но тоже поглядывали на охотников. Прошли, позабылись времена (давно ли было? И года не прошло!), когда такие отлучки казались обыденным делом… Когда-то возродится нормальная жизнь – с соседями и свадьбами, с Большими охотами и долгими походами за добычей? Или за кремнем… А теперь вот двое мужчин идут на охоту, – что такого? А их провожают, словно на подвиг!
Туйя молодец. Не задержала, лишнего не говорила. Улыбнулась, коснулась щекой щеки и шепнула в самое ухо:
– Возвращайтесь поскорее!
Дрого и Анго двинулись вверх по уже подсохшей тропе. Уходящие не прощаются, руками не машут, – дурная примета! Но у поворота Анго все же оглянулся и заметил: Лашилла у входа во вдовье жилище из-под руки смотрит им вслед.