Моя свекровь — мымра! - Милевская Людмила Ивановна. Страница 11

Она старалась не зря. Несомненно, сегодня она была мила. Это все отмечали. Все покупатели.

“Вам очень к лицу розовое,” — сказала пожилая женщина с печальными глазами.

Кстати, она выбрала для себя розовые махровые сенполии. А молодой человек, купивший для своей невесты фиолетовую малютку-Машеньку — она давала имена всем своим цветам — долго не хотел отходить от прилавка, явно стараясь произвести впечатление. Еле выпроводила его, уже начала сердиться, стыдливо и озабоченно поглядывая на дверь.

Впрочем, сегодня она весь день посматривала на дверь. Зачем? Будто ждала кого-то. Кого ей ждать? Она одна на всем белом свете. У нее нет ни близких, ни родных, только подружки-сенполии.

И все же она ждала. Ждала, поглядывая из окна своего крохотного магазинчика на двери метро.

Какая глупость!

Весь день высматривала и пропустила, пропустила его. В тот момент, когда он вышел, она была занята постоянной покупательницей, симпатичной статной брюнеткой, страстной любительницей всего и в особенности фиалок. На этот раз брюнетка купила Светланок. Светланки очень, очень хороши! Маленькие белые сенполии с серебристыми бархатными листочками. Просто чудо!

Пока она расхваливала брюнетке свой товар, из метро вышел высокий красивый мужчина средних лет с густой шевелюрой, едва тронутой сединой. Все в нем было респектабельно: и строгий костюм, и прическа, и галстук. В руках дорогой английский портфель. Такие мужчины ездят на “Мерседесах”, их нечасто встретишь в метро. Именно поэтому все обращали на мужчину внимание, некоторые оглядывались ему вслед, он же был задумчив и не замечал вокруг ничего.

“Почему меня не встретили?” — гадал он, проходя мимо цветочного магазинчика и бросая равнодушный взгляд на юную продавщицу, бойко расхваливающую свой живой товар разодетой брюнетке, весьма интересной даме.

На брюнетке он задержал на секунду взгляд и машинально отметил, что бабенка совсем ничего, даже очень и очень, вполне и вполне…

Отметил и дальше пошел, решая свою загадку.

“Странно, — думал он, — странно, что меня не встретили. Опять помощники все перепутали. Да это и хорошо, — порадовался вдруг он. — Как нормальный человек поброжу по городу. Сто лет так не бродил. А мне здесь есть что вспомнить”.

Он жадно глотнул городской воздух и сказал:

— Черт! Куда я спешу? Куда я все время спешу?

Проходившая мимо невзрачная женщина интеллигентно осведомилась:

— Простите, вы что-то спросили?

— Нет-нет, извините, я не вам, — смутился он, кланяясь ей и мысленно отмечая: “Тетка — синий чулок, но я ей понравился”.

Игривое настроение охватило его. Он почувствовал свободу и подумал: “Эх, хорошо, что меня не встретили. Времени навалом, аж до завтрашнего утра, даже до обеда. По городу поброжу, на девушек поглазею. Девушки здесь сумасшедше красивые! А какие здесь были денечки…”

Воспоминания нахлынули на него…

Хорошие воспоминания, но стало грустно.

“Совсем отвык от нормальных людей за этой кабинетной жизнью, — пригорюнился он. — Помнится, я бабником был, пламенел от любого девичьего взгляда, волочился за каждой юбкой… — Он удивился: — Куда все это ушло?

Куда? В песок. Все в песок, вся жизнь туда. Работа-работа, обязанности-обязательства, интриги…

Забыл уже, что я мужик. Настоящие чувства грязью дорогой подменил. Все какие-то фифы крутятся возле меня, какие-то задаваки, кривляки, алчные все бабенки. И дружно чего-то хотят от меня, требуют, топают, шантажируют… И угрожают.

Давно я не видел баб настоящих, тех, которые не охотятся, а живут. Красиво живут: правильно, творчески, умно, со вкусом к тому, что имеют, без иждивенчества, без идиотской погони за яхтами, замками, “мерсами”. Настоящая женщина знает: замок хотеть — это пошло. Хотеть можно то, что возможно собою объять. Остальное — мораль рабовладельца, что преступно, низко и дико — из начала нашей эры эта мораль”.

Он окинул мысленным взором свою непростую судьбину и удручился: “Да-аа, оторвался я от простых людей и попал в такое говно!

А жизнь идет. Жизнь мимо проходит”.

В этот момент он вдруг ощутил, что его томит, томит какое-то чувство, чем-то брезжит эмоция, откуда-то из глубины сознания исходит таинственный интерес… Вот только к чему?

Он покопался в себе и обнаружил там много приятного, целый пласт, но все это ощущения… Даже не так — остатки эмоций, а вот каких? Он не знал.

Начал вспоминать. Так в детстве бывало, когда играя с большим увлечением, вкусное что-то съедал. Про лакомство уж и забыл — и на языке не осталось, а приятное впечатление сохранилось, испытываешь удовольствие и не знаешь уже от чего.

Так бывало и позже, когда красивая девушка улыбку дарила. Ее лицо давно из памяти стерлось, и не помнишь уже о ней самой, а настроение все хорошее…

Стоп! Девушка! Где я видел ее? Где?

В метро!

Нет, позже…

Что было позже?

Он оглянулся — от метро ушел не далеко. “Вернуться? Вернусь”.

Медленно побрел в обратную сторону, посматривая вокруг и напряженно пытаясь припомнить, отыскать эту мысль, что так растревожила.

Когда показался цветочный магазинчик, он встрепенулся: вот оно! Вот! Шаг стал шире. И в памяти брюнетка всплыла.

“Нет, не то”. Поморщился. “Совсем не то”.

Напротив магазинчика двери метро.

Он остановился, подумал: “Дальше глупо идти, я там не был”.

И все же пошел, побрел к магазинчику, остановился у самой витрины, бессмысленно поглазел на цветы. И вдруг словно молнией ослепило: она! Продавщица фиалок! Тонкими гибкими пальцами достает с верхних полок горшки, встала на цыпочки, изогнулась, сама как прекрасный цветок. Лиана — стройна, высока, нежна.

“Вот оно что, — радостно он подумал. — Это она, та самая девушка, из-за которой я настрадался мальчишкой. Да-да, это она. Смешно ловила коленями мяч, любила грызть кончик косы своей пепельной и бегала, шлепая, босиком. По лужам! По лужам! И хохотала! Смех высокий и звонкий”.

Сердце бешено заколотилось.

“Успокойся, — сказал он себе, — Да, это она, та, что любила в дождь босиком бегать по лужам. Подол приподнимет и шлепает. И смеется. А смех звонкий, тонкий — очень заразительный смех. Да, это она, ну и что?”

А вот что: душа ожила и восстала, а память просто взбесилась — за секунду одну пронеслось все, что было длинною в юность и казалось давно забытым, похороненным под монументами побед и руинами поражений.

“Но как же я сразу ее не заметил? — удивленно подосадовал он. — Старею. Старею…”

И тут же порадовался: ”Но молодой еще глаз у меня. От меня один глаз и остался. Мозгами все не то замечаю, фотографирую все какую-то чушь, ерунду, а глаз выхватил, выхватил нужное, выхватил и запомнил”.

Он смело вошел в стеклянную дверь под звон колокольчика. Девушка так увлеклась цветами, что не услышала звона. Сидела на корточках, нежно перебирая листочков велюр, грустная и задумчивая, погруженная в мысли.

Он кашлянул и сказал:

— Я бы хотел…

Она испуганно вздрогнула, вскочила, едва не уронив горшок, но ловко поймала его, воскликнув:

— Ах, простите, увлеклась, не заметила как вы вошли. Вы что-то хотели?

— Да, я бы хотел…

Она глянула в его добрые глаза и стушевалась, впервые за этот день не посмотрела за окно и на дверь.

— У меня прекрасные сенполии, — от смущения залепетала она. — Самая лучшая коллекция. В городе. А может быть и в стране. Таких нигде не найдете.

И протянула горшочек с бледно-сиреневыми цветами. Он покачал головой:

— Нет-нет, вы не поняли, я бы хотел…

Расстроилась:

— Не нравятся?

В ее руках мгновенно появился другой горшок.

— Вот еще один экземпляр. Редкий цвет, голубой-серебристый. Правда, похожи на незабудки?

Он опять покачал головой:

— Нет, я бы хотел…

Она, снова обрывая его, ловко достала с верхней полки горшок и воскликнула:

— А вот эти! Посмотрите. У них очень красивое имя: Лаура. Правда чудо? Вы кому собираетесь их дарить? Жене? Сестре? Подруге? А может быть просто девушке?