Моя свекровь — мымра! - Милевская Людмила Ивановна. Страница 16

— В чем дело? — рассердилась “милиция”. — Почему вы молчите?

— Думаю, — ответила я, сомневаясь, что там понимают, что это такое.

Так и вышло, меня мгновенно спросили:

— Думаете?

Я пояснила:

— Раскидываю умом!

— Над чем?

— Над пагубным влиянием прессы на беззащитные молодые мозги.

— Вы сумасшедшая?

— Да, я современный писатель! Разве психически нормальный человек согласится наживать геморрой, портить зрение и гробить свой позвоночник за те гонорары, которые предлагают наши издательства? Разумеется, я сумасшедшая, потому что я соглашаюсь. Впрочем, и я не осталась в долгу: как платят, так и пишу.

“Трубка” прозрела:

— Так вы писатель?

— Само собой, и уж поверьте, это похуже, чем терроризм.

И еще будут мне говорить, что у нас тупая милиция! Вздор! Узнав, что я писатель, “мент” подобрел.

— Хороший писатель? — раздался вопрос.

Поскольку искренность не изменила мне, пришлось повиниться:

— Очень плохой.

— Не признают? — опечалилась “трубка”.

— Напротив, даже собаки читают меня.

Предельное изумление:

— Тогда почему вы плохой писатель?

— Статистика утверждает, что перевес на стороне дураков. Тут уж судите сами.

“Трубка” скорбно посетовала:

— И почему-то все дураки собрались в моем отделении.

— Среди нас, писателей, дураков не меньше, — призналась я, стопроцентно не имея ввиду себя.

— Да знаю, — ответила “трубка”, проникаясь ко мне симпатией.

Я тоже смекнула, что у нас зародилась беседа интеллигентов — тонкие души друг друга нашли и эстетически смотрят на жизнь единым мысленным взором.

“Теперь мне “трубка” пропасть не даст, — подумала я, — теперь мы друзья до гроба”.

Так и вышло. “Трубка” сказала:

— Вот что, девушка…

Я уточнила, слегка приврав:

— Мне сорок лет.

— А выглядите моложе.

— Это вы меня еще не видели! — восхищенно воскликнула я и подумала: “В знойной моей красе!”

— Надеюсь, увижу, — оптимистично заверила “трубка” и пессимистично продолжила: — Дело дрянь, если вас похитил Якудза. Против него здесь никто не пойдет, разве что не поступит приказ свыше.

Я поразилась:

— Неужели в вашей губернии налажена связь с самим Богом?

— Юмор люблю, — хохотнула “трубка”, — но мне не до смеха. Умеете вы задавать задачи, только решай. Ну, да попробую ненавязчиво разузнать к чему клонит Якудза.

— Да-да, разузнайте, — посоветовала я, — особенно упирайте на то, зачем Якудзе порнуха.

— Ну это я вам сразу скажу, — ответила “трубка”. — Порнуха — бизнес его. Как и все остальное.

— Да, но меня он зачем снимал?

— Видимо, у вас присутствую данные. Кстати, как ваше имя?

Доверие было мое уже таково, что я чуть не представилась, но вовремя сообразила, что это опасно как для меня, так и для “трубки”.

— Обстоятельства за то, — ответила я, — что нам лучше друг друга не знать. Мало ли как там будет в дальнейшем?

— Правильно. Если вас вдруг начнут пытать, а вы имя мое назовете, жена моя станет вдовой.

— А дети сиротами, — добавила я, радуясь, что нет у меня ни жены, ни детей.

И тут меня осенило: “Как — нет? А Санька — приемный сын! Чем он мне не дитенок?

А Роберт?

Муж не хуже жены! И что там “трубка” еще говорила? Пытать?

Меня будут пытать?!”

Мне стало дурно.

— Считаете, нас могут пытать? — пролепетала я, слабея от страха.

— Обязательно будут, — заверила “трубка”. — Якудза мастер в таких делах.

— Но я к его мастерству не готова!

— Так приготовьтесь. Времени мало осталось.

Я глупо брякнулась в обморок, внезапно обрывая важный деловой разговор.

Очнулась я на полу — Фрося тормошила меня со словами:

— Соня, что “мент” сказал?

С присущей мне сообразительностью я поняла, что в отключке прохлаждалась недолго.

— За дело приниматься пора! — воскликнула я, охваченная мыслью продолжить деловой разговор: должна же я точно знать что нам с Фросей вот-вот предстоит.

Игнорируя изумление подруги, я быстро набрала 02 и спросила:

— Как нас будут пытать?

Мне ответили:

— Разницы нет.

— Ха! Это смотря кому! Мне разница есть! Может, я лучше сама повешусь! Оно как-то надежней, чем доверяться Якудзе.

Кто-то меня заверил:

— Якудза не подведет.

— Думаете?

— Точно знаю!

И с ужасом я осознала, что голос совсем не тот: злой и холодный, без прежней дружеской нежности.

Мне стало дурно: “Неужели собеседника подменили?”

Дальнейшее показало, что я права. Секунду спустя был задан жестокий вопрос:

— Дамочка, вы что, шалите?

— Какой там шалю, — промямлила я, понимая, что надо сворачивать разговор.

Я поступила разумней — я разговор оборвала и воззрилась на потолок с такой усердной задумчивостью, что Фрося настороженно спросила:

— Сонечка, что с тобой?

— Случилось ужасное, — воскликнула я, — “трубка” куда-то пропала, а ведь она очарована мной была, она мне почти уже помогала.

Ефросинья, сосредоточенно вглядываясь в мое лицо, растерянно возразила:

— Сонечка, ты трубку не потеряла, ты ее держишь в руке.

— Если бы! Но это не так, “трубка” пропала, — заверила я и с потрясающей стены легкостью вскарабкалась на подоконник.

Меня привлек шнур, висящий у штор. Хороший шнур, ладный и длинный. Я вцепилась в него, испытывая на прочность, Фрося же возопила:

— Сонечка! Что ты делаешь?

— Разве не видишь, — ответила я, — собираюсь повеситься, а ты мне мешаешь.

— Это я еще не мешаю! — завопила подруга и, схватив меня за ноги, начала активно мешать.

Глава 12

Если бык и в самом деле упрямый, то, уверяю вас, я гораздо упрямей — когда во что-то упрусь, сдвинуть меня невозможно. Я решила повеситься чего бы мне это ни стоило! И баста! Пусть Якудза придет и увидит: моя взяла! Изверг на пытки настроился, а кого он будет пытать? Мой труп? Сколько угодно! Пожалуйста!

Главное, только успеть!

Этой мыслью я и была охвачена: “Успеть повеситься раньше, чем Якудза к пыткам приступит!”

Фрося же, словно взбесилась: назойливо ко мне приставала, липла к ногам и мешала. Я пару раз лягнула ее, но бесполезно — вижу, не помогает.

— Зачем ты залезла на подоконник? — вопит.

Пришлось отвечать — не отстанет же. Я ей говорю:

— Ефросинья, времени мало, просто в обрез. Чем хватать меня за ноги, лучше себе веревку ищи. Или жди когда освободится моя, но она не освободится, если будешь виснуть на мне.

Тут до подруги дошло чем я собралась заняться, и начался сущий кошмар. Я раньше не знала, что у Фроськи силищи столько скопилось — пора отдавать девку замуж. Ох, как терзала она меня, как терзала и свалила-таки с подоконника. Прижала к стене и даже не задохнулась, а на мне ни одной живой косточки нет.

“Еще немного и точно задавит, — порадовалась я, — так даже лучше: принять смерть от любимой подруги”.

Но Фрося разочаровала меня — не стала давить, а строго спросила:

— С чего ты, дура, вешаться собралась?

Я гневно ей отвечаю:

— Говорю же тебе, “трубка” пропала и надежда последняя с ней!

Фрося вдруг психанула и, отпустив моей знаменитой башке подзатыльник, рявкнула:

— Дурища, трубку ты держишь в руке!

Я глянула — точно, держу в руке.

Вот она цивилизация — скоро в гроб будем ложиться с мобильными: даже драка не выбила из меня эту чертову трубку!

А Фрося смотрит на меня уже подозрительно: ну примерно так, как смотрит врач-психиатр на своего пациента. Я, желая рассеять дым подозрений и чтобы ясность внести, ей говорю:

— “Трубка”, узнав, что я писатель, восхитилась и подобрела. Она очарована мной была и уже подписалась нам помогать.

Подозрительность взгляда Фроси усилилась — я разозлилась и брякнула:

— Ты мне здесь из себя не строй великого психиатра Ницше!

— Ницше философ, — ядовито заметила Фрося.

Я с гордостью заявила: