Пять рассерженных жён - Милевская Людмила Ивановна. Страница 26

Да где там. Он так рассыпался, что это уже было невозможно.

— Мой Хрюздик! Мой Хрюздик! — вопила Изабелла. — Прости, что опять не уберегла тебя-яя!

«Да она спятила!» — ужаснулась я, потирая ушибленную ногу.

— Что за Хрюздик такой? — негодуя, спросила я. — И почему ты ревёшь? Ведь ничего же не произошло. Даже ваза цела.

— А Хрюздика-то нет уже! — горестно выла Изабелла. — И его не вернуть!

Каким-то невероятным образом ей удалось нащипать вместе с ковровой ворсой и немного пепла. Она высыпала эту ужасную смесь в вазу, накрыла её крышкой, жалобно подвывая, поставила вазу обратно на полку и нежно её погладила.

Я терялась в догадках, склоняясь все же к тому, что у Изабеллы большие нелады с её собственными мозгами, а если уж быть до конца откровенной — налицо первые признаки шизофрении.

— Как же ты так неосторожно? — смахивая слезу, с укором спросила у меня Изабелла.

— Неосторожно — что? — разозлилась я. — По сию пору я ничего не сделала, если, конечно, не прикажешь считать преступлением то, что я взяла с полки вазу и сняла с неё крышку.

— Ты высыпала моего Хрюздика, — искренне страдая, сообщила Изабелла.

— Что ещё за Хрюздик такой? — спросила я.

Я давно хотела знать.

— Это мой второй муж, — скорбно поджимая губы, сообщила Изабелла. — Я его вдова.

— О, боже! — я схватилась за сердце. — Ты хранишь его здесь? Почему не сдала в колумбарий?

— Мне приятно иметь его прах рядом, — призналась Изабелла.

«Звучит довольно-таки двусмысленно,» — подумала я и, содрогаясь, спросила:

— А что же в других вазах?

Изабелла подошла к полке и, нежно поглаживая вазы, начала перечислять:

— Вот в этой мой третий муж, Барбахвылька. Он был такой забавный, что я дала ему это прозвище. Вот в этой вазе мой четвёртый муж, Блямзик. Он тоже был милый. А вот в этой вазе мой пятый муж, Кузидябка.

— Ты же говорила на дне рождении, что поменяла четырех мужей? — возмутилась я. — Откуда же взялся пяты? И ещё есть живой, теперешний муж.

— Скромность женщину только украшает, — ответила Изабелла и продолжила: — Мой пятый муж Кузидябка. Он был немного ворчун…

Потрясение моё было велико.

— И что же, они все умерли? — с трудом переводя дыхание, спросила я.

Изабелла грустно кивнула:

— Увы, да. Фролушка мой единственный муж…

— Который улепетнул от тебя живой? — ядовито продолжила я за Изабеллу. — И ты решила исправить ошибку?

— Ну что ты! — испугалась Изабелла. — Это не я! Я никогда бы не рискнула. Я и ножа-то боюсь.

— Бог с тобой, — сказала я, — давай пить чай.

Мы уселись на диван, но разговор уже не вязался. Я хотела расспросить Изабеллу про акции, но после потери пепла Хрюздика она была в очень задумчивом настроении и почти меня не слушала.

А тут ещё к ней приятельница пришла с собакой. Собака прыгала на меня и все пыталась лизнуть, а её хозяйка уговаривала не пугаться и заверяла, что собака не кусается. Можно подумать, я боялась того, что собака меня укусит.

Порой меня раздражают эти собачники. Им почему-то всегда кажется, что нормальные люди только и мечтают о том, чтобы собака облизала их с головы до ног.

В общем, я поняла, что пора сматывать удочки и спросила:

— Изабелла, ты не против, если я возьму с собой эту коробку с конфетами?

— Конечно-конечно, — сказала Изабелла. — Ведь я тебе её подарила.

«А я тебе подарила пирожные,» — подумала я и отправилась домой, вовсе не собираясь эти конфеты есть. Уж я-то не дура, портить свою фигуру. Конфеты я взяла для своего сына Саньки.

Дома я у двери квартиры нос к носу столкнулась с Евгением. Он куда-то ужасно спешил.

— Ты куда? — спросила я.

— К Серому в больницу! — со всем трагизмом сообщил Евгений.

Серый — его друг. Довольно-таки бестолковый малый. С ним вечно происходят какие-то несуразности.

— К Серому? — удивилась я. — А что с ним?

— Он снимал с каруселей детей и поломал ногу. Парень за малым не совершил подвиг, — порадовался за друга Евгений.

Признаться, я удивилась и сказала:

— Да? Ну тогда передавай ему от меня…

Я замялась, борясь с собой, а Евгений тут же протянул руку, собираясь уже брать мою коробку с конфетами.

— Передавай ему от меня привет, — поспешно закончила я.

На лице Евгения отразилось разочарование. Мне стало жаль его, и в порыве щедрости я добавила:

— И вот эти конфеты.

Евгений схватил конфеты и убежал.

В общем, день прошёл бездарно. А ночью меня разбудил звонок Изабеллы.

— Что ты сучка мне принесла? — злобно вопила в трубку она.

Я ещё не совсем проснулась, а потому вяло отреагировала на «сучку». Точнее, вообще никак не отреагировала, а спросила:

— Что я тебе принесла?

— Пирожные! — задыхаясь от гнева, сообщила Изабелла. — Они отравленные!

— Ты что, умираешь? — испугалась я.

— Я-то нет, а вот собака — да!

— Какая собака?

— Та, которая была у меня в гостях. Она слопала твои пирожные, пока мы с приятельницей примеряли новое платье. Теперь хозяйка собаки через каждые пять минут звонит и ругает меня, и грозит, что за собаку я заплачу!

Я задумалась. Пирожные покупала в магазине, сразу же пошла к Изабелле. Отравленные? Как такое может быть? Тогда с той собакой перемрёт добрая часть города.

— Ты не ошиблась? — спросила я. — Может собака загинается от чего-нибудь другого?

— Собака уже загнулась и не знаю, может и от чего-нибудь другого, но блевала она твоими пирожными, и хозяйка утверждает, что кормит её только один раз в день ужином.

«Просто живодёрка какая-то! — подумала я. — Она сама-то хоть пробовала есть один раз в день? Я пробовала, думаю, это ещё хуже, чем загонять под ногти иголки.»

— Так ты говоришь, что собаку кормят один раз в день? — для верности переспросила я. — Не маловато? Ты ничего не перепутала?

— Нет, не перепутала! — отрезала Изабелла. — Эта собака тоже сидит на диете, поэтому её кормят только ужином, пропуская все остальное. До ужина она не дожила!

— Какой ужас! — только и смогла сказать я.

— Чтобы завтра утром ты была у меня! — чувствуя себя хозяйкой положения, приказала Изабелла и бросила трубку.

Я перевернулась на другой бок и уже не смогла заснуть до утра.

Утром я проводила на работу Евгения, не сказав ему о пирожных ни слова, чтобы не поднимать паники. Потом я привела себя в порядок. Много времени отнял «фарш». Я пыталась его загримировать, потому что не могла уже ходить в платке. Во-первых, резко грянуло лето, и стало жарко, во-вторых — все обращают внимание. Мучалась я долго, но «фарш» гримироваться не пожелал — на щеках появилась короста из крем-пудры и румян. Пришлось смириться с платком.

Я позавтракала и уже собралась ехать к Изабелле, как из прихожей донёсся панический звонок. Жутко нервничая от плохих предчувствий, я открыла дверь — на пороге стоял Евгений. Вид у него был чрезвычайно возбуждённый.

— Уже вернулся? — удивилась я.

— Ты что мне, блин, вчера дала? — явно психуя, спросил он.

— Что? — испугалась я.

— Конфеты! Те конфеты отравленные! Серый угостил ими медсестричку, бедняга выжила лишь благодаря тому, что под рукой оказалась реанимация!

С криком «ах, мой Санька!» я едва не упала в обморок, но на ногах удержалась и секундой позже уже ликовала. Я просто счастлива была, что подарила конфеты Серому, хотя заранее знала, что он подарит их какой-нибудь барышне. Простите за эгоизм, но если кому-нибудь обязательно надо отравиться, так пусть это будет лучше барышня, чем мой сыночек Санька.

— Серый уже даёт показания, — поставил меня в известность Евгений.

Я опешила:

— Какие показания?

— Правдивые.

— Кому?

— Да ментам, кому же ещё! — рявкнул Евгений.

Он почему-то сильно психовал.

— Серый даёт показания? — слегка занервничала и я. — Он же недотёпа! Бог знает чего он там сейчас наговорит!