Пять рассерженных жён - Милевская Людмила Ивановна. Страница 45

— Каких неувязок? — заинтересовался Евгений.

— А вот каких. Во-первых, слишком много совпадений. Я люблю шоколадные конфеты и случайно их дарит Изабелле какой-то Вадик.

— Мифический, — вставил Евгений.

— И я так думаю, — согласилась я. — Потом случайно покушаются на Полину, и она случайно сообщает об этом именно тогда, когда я сижу у Изабеллы. Причём покушаются на неё, тоже случайно, совсем рядом с Белкиным домом.

— Теперь ты видишь, какая ты доверчивая. Дурить тебя, одно удовольствие.

— Тебе видней, — огрызнулась я и тут же от новой мысли пришла в ужас: — Боже, ты мой! Это что же со мной было бы, съешь я те конфеты? Слушай, а где они взяли этот ботулинус?

Евгений усмехнулся.

— Что за вопрос? Это же проще простого: делаешь в консервной банке дырку и ждёшь, когда эти микробы разведутся. Потом берёшь готовую дрянь и вперёд.

Я усомнилась, но тут вспомнила про Зинаиду. Как же я забыла?

— Женька! — закричала я. — Это ты ещё не все знаешь! Этим стервам не надо дырявить банки. Ботулинусом их снабдила Зинаида. Думаю, у неё полно такой дряни, во всяком случае она знает где её достать.

И я подробно рассказала историю с котом. Евгений отнёсся к этой истории совсем не так как Тамарка. Он задумался и даже побледнел.

— Софья, — строго сказал он.

По опыту я знала, когда он называет меня Софьей, лучше ему не возражать.

— Софья, если покушались и на Тамарку, причём выбрали такой странный способ, хорошего не жди.

— Почему это, если на меня, так фигня, и ты не боишься, даже хихикаешь, а если на Тамарку, так сразу — хорошего не жди? — ревниво поинтересовалась я.

— Потому что за Тамаркой стоят «бабки» и немалые. А если речь заходит о «бабках», в деле обычно ребята крутые, совсем не интеллигенты.

— Крутые пришили бы Тамарку классически — в подъезде, как это обычно и бывает.

— Не всегда, — возразил Евгений. — Когда убивают в подъезде, мы все узнаем об этом, а сколько их умерло своей смертью? Якобы своей.

Я похолодела. Уже не знала что думать. Этот Евгений меня совсем запутал. Застращал. То Изабелла и Полина убийцы, теперь выясняется, что вообще какие-то крутые. Тогда я сваливаю. Почему мне сразу не сказали? Я и ввязываться не стала бы!

— Женька, — спросила я, — а Зинка, Полька и Белка, они что, с крутыми что ли спелись? И куда отнести Татьяну?

— Татьяна — разговор отдельный, а насчёт остальных, не думаю. Крутые могут сами по себе, а эти жены сами по себе.

И тут меня осенило.

— Да не какие не крутые, — сказала я. — Ты же главного не знаешь. Домработницу эту Тамарке присоветовала Зинка-пензючка. Тьфу! Совсем ты из меня мозги вышиб своими заключениями. Зинка домработницу посоветовала, Зинка и убийство это организовала, ну, дала домработнице это бешенство.

— Какое бешенство? Почему бешенство? — удивился Евгений.

— Вот вы все удивляетесь, а что потом скажете, когда выяснится, что я права? Кстати, перед твоим приходом я звонила Полине и Изабелле, так они негодуют, что я дома сижу. Татьяна тоже не чает меня на улицу выманить. Вот же стервы, до чего же не терпится им меня пришить. Совсем обнаглели. Но это что же выходит? Они все вчетвером из-за «бабок» спелись, чтобы избавиться от Тамарки, а я за ней прицепом, как лишний свидетель?

— Меньше нос свой везде совала бы, спокойней жила бы, — констатировал Евгений.

Я посмотрела на него с укором, мол что такое? Мол, сам же говорил, что я добрая.

Евгений сделал жест, мол давай не будем, давай о деле. Я не возражала. Хорошо, что мы с полувзгляда понимаем друг друга. Порой просто не надо тратить слов. Такая экономия.

— Зинка-пензючка у них верховодит, — сказала я. — Она уже и бухгалтера для компании подбирает и менеджера. Боже мой, — я ужаснулась, — мою Томку хотят погубить!

— Откуда ты про бухгалтера знаешь? — спросил Евгений.

— Да случайно на телефонный звонок ответила и выяснила, что Зинка-пензючка уже и объявление дала. Кстати, это она пыталась всех ввести в заблуждение с той машиной, которая у подъезда покойного стояла. А труп вывезли совсем на другой. И тащили его две высокие женщины. Все! Я окончательно уверена, это Зинка и Белка. Полька вряд ли смогла бы покойного поднять, а вот Татьяна запросто утащила бы труп и одна, если волоком. Она девка сильная, у такой рубль не отнимешь.

— Да-а, ну и гнездо, — вздохнул Евгений и нервно заметался по кухне.

Чайник закипел, отключился и, наверное, остыл, но нам уже было не до кофе.

— Жень, я вот только не пойму, что с Татьяной? Её с нами хотят убить, ну, со мной и Тамаркой, или она в этой шайке-лейке, то есть убийца сама?

— Этого не знаю. Здесь надо думать, — ответил Евгений и нахмурил лоб, чтобы я видела что он уже думает.

— Дело симпатий, — сказала я. — Татьяне и к нам и к ним прибиться выгодно, но я подозреваю, что её действительно под колёса толкали.

— Почему?

— Потому, что она моей Тамарке симпатизирует, просто уважает её, и лютой ненавистью ненавидит Изабеллу. Вряд ли она спелась и с Полькой. Зинку-пензючку она тоже терпеть не может. Она их всех презирает. Но Белку особенно.

Евгений слушал меня с интересом.

— А Белку почему особенно?

И вот тут-то я допустила ошибку.

— Татьяна простить ей не может своего унижения, — сказала я. — Когда Татьяна была замужем за Фрысиком, Изабелла раскрутила нашего Фрысика на десять процентов. Татьяна, узнав об этом, подняла бунт, но все равно больше пяти процентов от Фрысика не добилась. Кто такое потерпит? С этого разлад отношений у них с Фрысиком и пошёл, а потом он влюбился в Полину. Татьяна затаила на Изабеллу большую обиду и вряд ли будет играть с ней в одной команде. А Полина для неё вообще соперница. Ведь на Полину же Таньку Фрысик променял. Теперь Танька Полину просто ненавидит.

Говоря все это, я не смотрела на Евгения, а зря. Он уставился на меня, и вся богатая палитра, рождённых мною чувств, отразилась на его лице. Предельно голодный хищник не сгодился бы ему и в подмётки.

— Жень, ты чё? — растерялась я, ознакомившись, наконец, с этой палитрой.

— Повтори, что ты сказала?! — прорычал он.

Я и вовсе оторопела:

— Что повторить? Что ли все? С самого начала?

— Все, но начни с Фрысика! — прогремел он. — С вашего Фрысика!

«Надо же, — удручилась я, — как не повезло, проболталась-таки. Сколько верёвочки не виться, кончик все равно найдётся.»

— Женечка, — заюлила я, — ты не так меня понял. Это я в шутку сказала так, ну чтобы было смешно. Надо же нам расслабиться.

— Сейчас расслабишься, — пообещал он.

— Женечка, не начинай, это не по-христиански — ревновать к покойникам. Женечка, между нами ничего не было, уверяю тебя. Он только подарил мне шляпу и все. Шляпу давно поломали, она там, под Санькиной кроватью валяется.

Я говорила и понимала сама, что звучит неубедительно, но от страха, как назло, в голову лезла одна глупость. И ведь не было же у нас ничего с этим чёртовым Фрысиком, может с кем и было, но только не с ним. И надо же мне, невинной, так вляпаться. Евгений разошёлся не на шутку. Таким я не видела его никогда. И что он привязался-то к этому несчастному Фрысику?! Можно подумать я большего повода ему не давала! Нет, Фрысик его только и злит!

Так всегда: когда врёшь — тебе верят, а стоит раз в жизни правду сказать, и тут же уличат во лжи. Вот хоть бери и только ври всю жизнь. Сами меня на это толкают.

— Женечка, — пятясь к стене, пролепетала я, — я говорю тебе только правду…

Я уже влипла в эту стену вместе со стулом, на котором сижу.

— Женечка, абсолютную правду…

В этой бедной стене уже отпечаток, наверное, на всю жизнь останется. В знак памяти об этом безтормозном ревнивце.

— Ты должен мне верить, Женечка.

— Чем докажешь? — рявкнул он.

«Господи! Чем же я докажу? Фрысик-то мёртв уже! А его жены потопить меня всегда будут рады. Особенно Татьяна. Она Женьку уже зайчиком называет.»

— Ну, хочешь, я тебе поклянусь. Чем хочешь поклянусь.