Метатель ножей - Миллхаузер Стивен. Страница 33

Этот непрерывно меняющийся ландшафт аттракционов, представлений, экзотических пейзажей и воссозданных культурных диковин был опутан сложной системой фуникулеров, спроектированной Данцикером. Она оплетала весь парк, и с фуникулеров посетители могли одновременно наблюдать все многообразие развлечений. Еще Данцикер разработал уменьшенную модель метро, где ездили открытые вагоны размером с вагонетки американских горок, с настоящими моторами. В метро, протянувшемся под всей территорией парка, имелось двадцать четыре станции, обозначенные маленькими киосками в двадцати четырех разных стилях, включая шапито, готический собор, вигвам, персидскую беседку, бревенчатую хижину и дворец мавров.

Кроме замечательной системы транспорта внимание массовой прессы привлекли и другие особенности нового парка – в частности, группа из шестнадцати новых механических аттракционов, изобретенных Данцикером. Наибольшим успехом пользовался «Катящийся мяч» – ажурный чугунный шар двадцати футов в диаметре, который скатывался по крутому изогнутому желобу; посетители сидели внутри на двенадцати скамьях, которые сохраняли вертикальное положение, вращаясь на осях. Отмечали, что большинство классических аттракционов вступили в новую стадию: в «Двойных Американских Горках» специально сконструированные вагончики, заворачивая за угол, неожиданно срывались с рельсов и летели без опоры над опасными провалами к рельсам второго уровня, а громадные, стремительно вертящиеся «Качели-Аэроплан» беспрерывно выстреливали аэропланами, которые по воздуху летели в мощную машину-ловец, напоминавшую железного осьминога. Популярное «Дикое Колесо» считалось гибридом американских горок и чертова колеса: по извилистым рельсам катилось огромное железное колесо сорока футов диаметром; рифленый обод вращался вдоль пары металлических тросов, укрепленных на столбах из ковкого чугуна и телеграфными проводами тянувшихся по всей длине ныряющих и взлетающих рельсов; в проволочных клетках кабин на внутренней стороне колеса сидели около сотни пристегнутых пассажиров, которые переворачивались вместе с колесом.

Однако в механических аттракционах, в лучшем случае – остроумных версиях уже знакомых, – технические подробности были менее очевидны, нежели в способах транспортировки, в передовой водопроводной системе общественных уборных и в тонких деталях, вроде стаи механических крыс из «Дома Ужасов», вызвавшей массу восторгов. 

Новый парк превозносили и за множество дотошно реконструированных культурных достопримечательностей и чудес природы – подобные экспонаты «Луна-парка» и выставок казались топорными и несерьезными. Гости Сараби имели возможность посетить не только Альгамбру, но также Фарфоровую башню Нанкина [ 54], катакомбы Александрии, руины столицы инков Куско [ 55], висячие сады Вавилона и дворец Кубла-Хана [ 56], а также альпийское пастбище, фьорд, пещеру со сталактитами, пустыню с оазисом, лес секвой, айсберг, морской грот и бамбуковую рощу с настоящими пандами. Особенное восхищение вызывала копия Лаборатории Эдисона [ 57] в ВестОриндж, Нью-Джерси, – трехэтажное центральное здание, где располагались машинные цеха, лаборатории, стеклодувные и помещения для электрических испытаний, а также знаменитая библиотека высотой в сорок футов с громадным камином и экспозицией тысяч образцов руды и минералов в застекленных горках. Все здание и четыре пристройки были обнесены высоким забором, у центральных ворот дежурила охрана; в лаборатории имелся штат из шестидесяти актеров-ассистентов и самого Эдисона – его играл шекспировский актер Говард Форд, которому особенно хорошо удавался знаменитый Эдисоновский дневной сон, после которого он вскакивал освеженным и выдумывал фонограф или электролампочку. Однако мания Сараби к копированию достигла кульминации в громадном проекте, разработанном вместе с Отисом Стилуэллом. То был макет Парижа, Франция, размером шестьдесят на сорок футов, из дерева и картона – более восьмидесяти тысяч зданий и тридцати тысяч деревьев (тридцати шести различных видов), точная копия обстановки каждой квартиры, магазина, церкви, кафе и универмага, все фрукты и овощи в Лезалль и все рыболовные сети в Сене, все конные экипажи, авто, велосипеды, фиакры, конки, и трамваи, каждое надгробие Пер-Лашез, и каждое растение в Ботаническом саду, более двухсот тысяч миниатюрных восковых фигурок, представляющих все социальные классы и профессии, а в центре – точный макет Лувра, не только со всеми галереями, лестницами, оконными средниками и росписями потолков, но также точными миниатюрными репродукциями всех полотен (масло по меди) в рамах (бук), всех статуй (слоновая кость) и всех экспонатов – от египетских саркофагов до роскошных ложек восемнадцатого века, настолько микроскопических, что их нельзя было увидеть невооруженным глазом, и следовало разглядывать сквозь увеличительное стекло.

Парк 1917 года повсюду называли самой полной, самой удачной формой современного парка развлечений, его окончательным и классическим выражением, которое можно варьировать и расширять, но невозможно превзойти. Оставался единственный вопрос: куда Сараби двинется дальше?

Пресса воздавала почести классическому парку, а Сараби, по слухам, планировал следующий, и стал как никогда скрытен. Примерно в то же время он начал терять интерес к старым паркам, отданным в управление совету из пяти человек, которые должны были отчитываться перед Сараби всего дважды в год. Они сосредоточили свое внимание на первых двух подземных парках и пасторальной прослойке между ними, по большей части забросив верхнюю территорию, которая продолжала разваливаться. Пятна ржавчины расползались по опорам мостов, на каруселях отслаивалась краска, под американскими горками и в проходах между киосками росли сорняки; имелись и более серьезные признаки запустения. Патрули с некоторых участков верхнего парка были переведены вниз; оставшиеся потеряли бдительность, а потому все активнее заявлял о себе преступный элемент. Компания актеров, видимо, вжившихся в свои роли, скиталась по аллеям, где, говорят, возникали убогие бордели; поступали жалобы на банду гномов-головорезов, что бросили «Дорогу Кошмаров» и поселились в дальнем углу парка, названном Гномтаун, где никто не рискнул бы оказаться после заката.

Новый парк Сараби, открывшийся в 1920 году под классическим парком 1917-го, озадачил поклонников и спровоцировал детальную переоценку его карьеры балаганщика. Здесь он одним ударом расправился с четырьмя главнейшими чертами современного парка развлечений – аттракционом механическим (американские горки, «Шейкер»), аттракционом экзотическим (копии деревни, рынка, сада, храма), представлением («Разрушение Карфагена») и карнавальными забавами (паноптикум, игровой павильон) – и заменил их царством абсолютно новых увеселений.

Эффектно отказавшись от тщательного копирования, на новом подземном уровне Сараби подарил своим гостям безупречно фантастический мир. И тут уже трудно говорить определенно, поскольку Сараби запретил там фотографировать, и историки вынуждены исходить из часто противоречивых отчетов, временами подпорченных слухами и преувеличениями. Поговаривали о сказочных ландшафтах с жуткими гигантскими цветами и мнимыми летающими животными, о неуловимых колоннах и съедобных дисках света. Были сообщения о неожиданно являющихся лестницах, ведущих в подводное королевство, об исчезающих городах, об огромных сложных сооружениях, не похожих ни на что на свете. Видимо, широко использовались иллюзорные эффекты, ибо рассказывали о внезапно тающих высоких стенах, о метаморфозах и исчезновениях, а также об устройстве, которое произвело громадное впечатление: прыгающий монстр, который внезапно замирал в полете, точно замороженный, а потом растворялся в воздухе. Из этого последнего факта можно сделать вывод, что и для создания других эффектов Сараби использовал скрытые кинопроекторы. Весь парк точно полностью отрицал не только концепции копии, воссоздания, экзотической имитации, царившие в парках развлечений с самого начала, но и механические аттракционы, что самой природой своей заявляли о родстве с реальным миром железа, динамомашин и электричества, пусть и превращая этот мир в игру. Новое детище Сараби, напротив, вцепилось в нереальность и иномирность парков с аттракционами, и довело фантастические эффекты до беспрецедентных высот. Однако Сараби старательно избегал традиционных фантастических элементов, знакомых и уютных. Поэтому ничего не говорилось о простых созданиях вроде драконов, ведьм, привидений и марсиан, или даже о таких привычных деталях фантастической архитектуры как бельведеры, башни и зубчатые стены. Все странно, тревожно, даже зыбко – рассказывали о световых эффектах, благодаря которым иными казались целые здания, о зловещих переменах и превращениях, напоминавших смену театральных декораций.