Вся наша жизнь - Аренев Владимир. Страница 40

За ней не было ни темного коридора, ни комнаты с электро-факелами — ничего подобного.

Только черная шелковая занавеска на весь дверной проем чуть покачивалась из-за сквозняка, который я вызвал тем, что открыл дверь.

Я хотел было приподнять и занавеску, чтобы взглянуть за нее, но неуклюже пошевелился, споткнулся о порог и шагнул вперед. На одно-единственное мгновение мне показалось, что я окунулся во что-то невидимо-тягучее, но это длилось так недолго, что лишь позднее, анализируя свои ощущения в тот момент, я вспомнил об этой незримой тягучести. А тогда…

Комната была небольшой и создавала впечатление нежилой. И это при том, что имелись здесь и кровать (правда, очень узкая, без матраса, аккуратно накрытая сверху покрывалом), и письменный стол со стулом, и несколько полок с книгами на них. Стол стоял под небольшим стрельчатым окном, там же, под окном, стоял и высокий человек, повернувшись спиной ко мне и двери, через которую я вошел. Человек разговаривал, прижимая к уху массивную черную трубку. От этой трубки тянулся крученый провод — прямо к ящику, который располагался на письменной столе. Вот такая вот картина.

Человеком, кстати, был Мугид. Не узнать повествователя трудно — и голос, и фигуру старика сложно спутать с кем-либо еще.

— Послушайте! — говорил он, и я впервые слышал в голосе Мугида нотки раздражения. — Послушайте, как вы не понимаете?! Необходимо, чтобы сюда немедленно прибыли спасатели. Мы заперты в гостинице вместе с группой внимающих.

Что?.. Да, есть. Но это еще ни о чем не говорит. Психологически ситуация становится очень напряженной. Что? Молодой человек, вы, кажется, не совсем понимаете. Если спасатели не появятся в течении суток, я подам на вас в суд. На вашу компанию вообще и на вас в частности. И, не сомневайтесь, выиграю дело. Что значит выходные дни?! Вы же, сожри вас демоны, спасатели, а не продавцы мороженого! Какие могут быть выходные дни?! Что за чушь?! Я не волнуюсь.

Он раздраженно швырнул трубку на стол, и по шипению, доносившемуся из нее, я понял, что связь оборвалась.

— Идиоты! — прошептал Мугид. — Идиоты!..

Старик постоял немного, глядя в окно — для этого ему пришлось задрать голову, потому что оно располагалось почти у самого потолка. Я не мешал ему

— кто знает, на что способен повествователь в припадке священного гнева? Еще швырнет в меня один из ножей, которые висят у него на нараге, а потом скажет, что так и было. Я лучше подожду.

Вряд ли это оказалось таким уж разумным решением с моей стороны. Просто я не задумывался над тем, понравится ли старику, что его разговор подслушали. А когда задумался, Мугид уже поворачивался и правая его рука — как чувствовал! — легла на рукоять ближайшего ножа.

Не знаю, как я сохранил самообладание. Почему, например, не закричал дурным голосом и не попытался выпрыгнуть из комнаты, или не побежал крутить старику руку в надежде авось успею раньше, чем он метнет . Не знаю. Наверное, не верил в душе, что он на такое способен.

А он метнул. Чисто автоматически — в глазах уже отразилось понимание того, что ошибся, а рука не успевала оборвать движение, и клинок взвился в воздух.

Ить…

Нож вздрогнул в деревянной обшивке стены и шмякнул меня рукоятью по щеке

— чуть зубы не вышиб! Не знаю, каким немыслимым способом в последнюю долю секунды Мугид успел изменить траекторию броска, но он это сделал.

Своевременно.

— Какого демона!.. — прорычал старик. — Что вам здесь нужно? И как?..

— Только не швыряйте больше ножи! — крикнул я, увидев, что рука повествователя снова потянулась к нарагу. — Иначе вы рискуете остаться без ответов.

— Я жду, — мрачно напомнил Мугид. — Как вы здесь оказались?

Я пожал плечами:

— Вошел через дверь. А что, вы привыкли к тому, что гости влазят через окно — или посещают вас каким-нибудь другим экзотическим способом?

— Через дверь? — переспросил он.

А потом велел:

— Обернитесь.

Я обернулся.

Ну и что он хочет этим сказать? Висит черная занавеска, та самая, через которую я так неосмотрительно пролетел, споткнувшись. И что?

Мугид словно читал мои мысли.

— Приподнимите занавеску.

Я приподнял. Вернее, отодвинул, потому что нож пришпилил черную материю (хорошо хоть, не меня!).

За занавеской была… Дверь там была! елки-палки… Заколоченная.

Я даже подергал за ручку, но две планки — крест-накрест — убедительнее всякого дергания доказывали: заперто. И пройти я здесь не мог, никоим образом.

Значит, еще одна тайна Мугида, в которую я неосмотрительно сунул свой нос.

И сразу между лопатками как огонь зажегся; я даже почувствовал небольшой крестик, нарисовавшийся там — и в точку пересечения невидимых линий этого крестика должен был полететь Мугидов нож. Слишком много тайн на меня одного, недостойного. Убить здесь — и дело с концом. Сам виноват, дур-рак! Сидел бы тихо-мирно, при первой возможности уехал, отдал бы кассеты и эскизы, получил деньги, на курорте каком-нибудь отдыхал с роскошной женщиной — так ведь нет, захотелось мне поиграть в сыщиков-разбойников. А разбойник-то не по тебе, господин сыщик. Вот и получи…

Повернулся.

— Теперь о том, что вы услышали, — невозмутимо продолжал старик. — Мне бы не хотелось, чтобы среди внимающих зародились панические настроения. Это усложнит жизнь не только мне, поверьте. Так что прошу вас хранить все в тайне.

— Минуточку, — произнес я, слабея в ногах от собственной дерзости. — А как же я сюда попал?

Мугид улыбнулся.

— А это, любезный господин Нулкэр, вам лучше знать.

Ха-ха. Очень смешно.

Повествователь указал на отверстие в центре комнаты, прямо у моих ног:

— Может, вы просто поднялись сюда по лестнице, как все нормальные люди?

Спирально закрученные ступеньки уходили вниз, и только в этот момент я догадался: комната, в которой мы находимся, — не на первом этаже башни.

И даже не на втором. Она где-то под самым потолком — потому и небо здесь, в окошке, другое. Высотное, так сказать, небо.

— Да, — сказал я. — Наверное, вы правы. И я поднялся сюда по лестнице.

Он неопределенно кивнул, давая понять: разговор окончен, темы исчерпаны.

Я стал спускаться. Спустившись по пояс, вспомнил о том, что привело меня сюда, и остановился.

— Скажите, господин Мугид, где находится комната Карны? Я слышал, ей нездоровится. Хочу проведать, а слуг не нашел — ни единого, — и поэтому показать мне, куда идти, некому.

— Третий этаж, девятая комната. Всего доброго.

— До свидания. Простите за беспокойство.

В ответ старик рассеянно угукнул и отошел к окну; похоже, до меня ему уже не было никакого дела.

Лестница оказалась на редкость неудобной: ступеньки выгибались вниз, а спиральные витки прилегали друг к другу слишком близко, так что приходилось идти согнувшись.

Кстати, создавалось впечатление, что ходили здесь не часто. С одной стороны — пыли на ступеньках не было, со стен не капало и других характерных признаков запустения не наблюдалось, а с другой — мышиный помет, паутина… И ведь не похоже, чтобы с помощью паутины и помета пытались придать окружающему соответствующий антураж древности, как это сделано на первом этаже. Во-первых, вряд ли эти места предназначены для частых посещений туристами (нами то бишь), а во-вторых, если бы хотели придать дух , нацепили бы псевдофакелы. А то — помет…

Несерьезно как-то. Что же они его, специально разбрасывают? — Хорошо, тогда чем объясняется эта странность? — А ничем. Она пока вообще не объясняется, как и большинство здешних странностей.

В результате подобных дискуссий с самим собой я очутился на небольшой площадке с единственной дверью. Потолок здесь почти касался моих волос, и с этого потолка, как и на всей лестнице, свисали сопли старой паутины. Я инстинктивно пригнулся, чтобы не нацеплять на голову этой дряни, и шагнул в дверной проем, наружу.

Влево и вправо тянулся обычный кольцевой коридор. Здесь было тихо и пустынно, закрытые двери стояли безмолвными стражами, а несколько псевдофакелов, находившихся друг от друга на приличном расстоянии, придавали всему окружающему мрачное сумеречье. Вот здесь сохранилась та атмосфера, которую столь безуспешно пытались воспроизвести владельцы гостиницы. Я это почувствовал — тот необъяснимый, неуправляемый трепет в груди, который возникает при соприкосновении с чем-то по-настоящему древним. Как будто совершил скачок во времени.