Опасная игра - Миллз Анита. Страница 32

Ей сейчас вовсе не помешало бы встать и прогуляться по вагону, чтобы размять ноги, но она стыдилась лишний раз показываться на глаза людям. Она даже не выпила утром кофе, боясь, что в таком случае ей бы пришлось воспользоваться туалетом, прежде чем они доедут до Колумбуса. Ей очень хотелось надеяться, что, после того как она сойдет там с поезда, ее уже больше никогда не увидит никто из попутчиков. Хотя, конечно, было одно исключение: без Маккриди она осталась бы совершенно беспомощной и одинокой.

— Вам, наверное, нехорошо? — еще раз попыталась она завязать разговор.

— Ничего, со мной все будет в порядке, — ответил он, чуть подавшись вперед, чтобы расправить онемевшие ноги. — Знаете, будь у меня голова на плечах, я купил бы себе в Галвестоне лошадь и предоставил бы вам самой разбираться со всей этой публикой — вот как мне нужно было поступить.

— А я вас и не просила со мной ехать.

— «Как безумен род людской!» [15] — иронически пробормотал он.

— Шекспир, Сон в летнюю ночь, — поспешила вставить она, улыбаясь.

— Не самая моя любимая пьеса, — продолжал Маккриди, — но мысль очень верная. Я и впрямь был безумцем, когда, впервые увидев вас, решил, что смогу в вашем обществе приятно скоротать время.

Он криво усмехнулся и добавил:

— Если бы вы отнеслись к такой перспективе так же, как я, то, несмотря ни на что, наше совместное путешествие было бы действительно приятным.

— Не очень-то привлекательная перспектива — по крайней мере, на мой взгляд.

— Знаете, когда мужчина видит хорошенькую женщину, меньше всего на свете он задумывается о том, какой у нее характер — если, конечно, таковой не отсутствует у нее полностью. Нет, — решительно произнес он, снова садясь прямо, — мне следовало с самого начала выйти из игры.

— Ну и что вы собираетесь делать теперь? — спросила она напрямик, хотя и после некоторых колебаний.

— В Колумбусе, что ли? Собираюсь сойти с этого треклятого поезда.

— Я имею в виду — после того?

— Первым делом хочу добраться до ванной с настоящей горячей водой и, вооружившись куском добротного мыла, смыть с себя пот и грязь. Ну а потом буду искать место, где можно будет перекинуться в покер и промочить горло теннессийской самогонкой.

— Самогонкой?

— Ну да, это такое виски, и, кстати, неплохое — из тех, которые и пить приятно, и в голову здорово ударяют. — Он осторожно дотронулся до поврежденной челюсти и добавил: — Я сейчас с удовольствием осушил бы бутылочку.

— Но вы бы сделались совсем пьяным.

— Я это и имею в виду.

— А потом бы расплачивались за это.

— Все мы, Рена, так или иначе расплачиваемся за что-то, — медленно проговорил он, затем откинулся на спинку сиденья и сдвинул шляпу на лоб, — даже вы.

— Вы по-прежнему намерены ехать в Остин? — перевела она разговор на другую тему.

— В общем, да, — солгал он. — Должны же в столице штата быть такие места, где играют по-крупному. А что?

— Да ничего; если это все, чего вы хотите от жизни, что ж, тогда в добрый час!

Она пристально взглянула ему в лицо, вернее в ту его часть, которая выглядывала из-под шляпы, и неожиданно призналась:

— Знаете, вы меня вчера удивили.

— Вот как — чем же это?

— Понимаете, судя по тому, как изысканно вы одеты, вы мне сначала представлялись кем-то вроде…

— Альфонса [16]? — закончил он вместо нее и, снова сдвинув шляпу назад, открыл глаза. — Говорите прямо, не стесняйтесь. До сих пор вы не очень-то со мной церемонились.

— Нет, я не это имела в виду — точнее, не совсем это. Достаточно было увидеть, как вы обращаетесь со своим револьвером, чтобы понять — вы не тот, каким кажетесь сначала. Я скорее хотела сказать: мне трудно было представить, что вы так умеете драться. Вы мне казались таким опрятным, таким… — она остановилась в поисках нужного слова, — таким привередливым по отношению к своей внешности…

— А я такой и есть, — с некоторым вызовом заявил он. — Не выношу пота и грязи. А что касается умения драться, то, когда растешь младшим в семье и у тебя несколько старших братьев, умению постоять за себя учишься с раннего детства.

— Мне всегда хотелось иметь брата, — грустно сказала она.

— Иногда у нас с ними бывали настоящие потасовки. Всякий раз, как мы начинали ссориться, отец выставлял нас за дверь, и мы сами выясняли отношения между собой. Поскольку я был самым маленьким, мне приходилось и кусаться, и бодаться, и лягаться — словом, сражаться изо всех своих силенок, иначе они бы все у меня забирали.

— Какой ужас! — пробормотала она.

— Как знать, может, это было и к лучшему. Потом мы все же научились находить общий язык. Черт возьми, еще и как научились! К тому времени, когда мне исполнилось десять, а может, чуть попозже, мы уже были одной командой, готовой противостоять всему остальному миру. В школе нас просто боялись трогать.

— Что ж, должна вам сказать (если это хоть как-то может вас утешить), что вчера им от вас досталось гораздо больше, чем вам от них. Я видела это собственными глазами, и если мне в вашем случае достаточно было ограничиться примочками в ушибленных местах, то жене шерифа пришлось накладывать швы на раны некоторым из ваших противников.

Все-таки трудно ее понять. Еще вчера она мечтала поскорее избавиться от него, а сегодня, когда ее желание вот-вот должно сбыться, изо всех сил старается вовлечь его в разговор, как бы давая понять, что не хочет с ним расставаться. Будь у него подходящее настроение, он, возможно, и стал бы разбираться в ее мотивах, но он был не в том настроении, да и не в том состоянии. За короткое время знакомства с ней он имел одни только неприятности и был ими сыт по горло.

— А вам никогда не надоедает играть в карты? — неожиданно спросила она. — Неужели у вас не возникает желания заняться чем-то более стоящим?

— Надо ли это понимать как просьбу остаться с вами?

— Я могу обойтись и без посторонней помощи, — покачала она головой. — С тех пор как умерла мама, я привыкла сама решать свои проблемы.

— Вот увидите, все будет хорошо, — сказал он, сам не веря в то, что сказал.

— И, кроме того, вам, наверное, действительно нужно ехать в Остин, — добавила она.

Это был не вопрос, на который он уже ответил, а просто констатация факта. Готовность смириться с судьбой, прозвучавшая в ее словах, не могла не тронуть его не совсем еще уснувшей совести. Он попытался улыбнуться, однако это вызвало такую боль, что он ограничился кивком головы:

— Да, нужно.

Опустив вниз глаза, он увидел, как она нервно вертит кольцо на пальце.

— Знаете, а почему бы вам не возвратиться в Галвестон и не написать этому вашему адвокату, что вы передумали ехать?

Слегка поменяв позу, чтобы высвободить ноющее ребро, он сунул руку в карман пиджака и вынул толстую пачку свернутых вдвое банкнот.

— Вы сами сказали, что ферма вашего отца почти ничего не стоит, — сказал он, отсчитывая двести пятьдесят долларов. — Вот, держите — поезжайте домой и забудьте обо всем.

От изумления Верена даже лишилась дара речи, а затем недоверчиво спросила:

— Неужели вы предлагаете мне деньги за мою ферму, мистер Маккриди? Вы хотите купить ее?

Пока она не сказала этого, ему такое и в голову не приходило. Но теперь, когда неожиданная мысль о приобретении фермы была произнесена вслух, он невольно начал ее обдумывать, перебирая в голове разные возможности. Вообще-то у него не было ни малейшего желания возиться с какой-то фермой. Но еще меньше его прельщала мысль забраться в такое малопривлекательное место, как Хелена, а уж в Остин он и подавно не собирался ехать, что бы он ей ни говорил. Конечно, можно биться об заклад, что ферма Джека Хауарда — это всего лишь какой-нибудь крошечный, грязный клочок земли, затерявшийся в жуткой глуши, и все же что-то в этом было. В таком месте хорошо скрываться от полиции, там никто не станет искать Мэтью Моргана.