Винни-Пух - Милн Александр. Страница 8
Он проворчал эту песню три раза и внезапно всё вспомнил. Он же поставил горшок в Хитрую Западню для Слонопотамов!
— Ай-ай-ай! — сказал Пух. — Вот что получается, когда чересчур заботишься о Слонопотамах!
И он снова лёг в постель.
Но ему не спалось. Чем больше старался он уснуть, тем меньше у него получалось. Он попробовал считать овец — иногда это очень неплохой способ, — но это не помогало. Он попробовал считать Слонопотамов, но это оказалось ещё хуже, потому что каждый Слонопотам, которого он считал, сразу кидался на Пухов горшок с мёдом и всё съедал дочиста!
Несколько минут Пух лежал и молча страдал, но когда пятьсот восемьдесят седьмой Слонопотам облизал свои клыки и прорычал: «Очень неплохой мёд, пожалуй, лучшего я никогда не пробовал», Пух не выдержал. Он скатился с кровати, выбежал из дому и помчался прямиком к Шести Соснам.
Солнце ещё нежилось в постели, но небо над Дремучим Лесом слегка светилось, как бы говоря, что солнышко уже просыпается и скоро вылезет из-под одеяла. В рассветных сумерках Сосны казались грустными и одинокими; Очень Глубокая Яма казалась ещё глубже, чем была, а горшок с мёдом, стоявший на дне, был совсем призрачным, словно тень. Но когда Пух подошёл поближе, нос сказал ему, что тут, конечно, мёд, и язычок Пуха вылез наружу и стал облизывать губы.
— Жалко-жалко, — сказал Пух, сунув нос в горшок, — Слонопотам почти всё съел!
Потом, подумав немножко, он добавил:
— Ах нет, это я сам. Я позабыл.
К счастью, оказалось, что он съел не всё.
На самом донышке горшка осталось ещё немножко мёда, и Пух сунул голову в горшок и начал лизать и лизать…
Тем временем Пятачок тоже проснулся. Проснувшись, он сразу же сказал: «Ох». Потом, собравшись с духом, заявил: «Ну что же!» «Придётся», — закончил он отважно. Но все поджилки его тряслись, потому что в ушах у него гремело страшное слово — СЛОНОПОТАМ!
Какой он, этот Слонопотам?
Неужели очень злой?
Идёт ли он на свист? И если идёт, то ЗАЧЕМ?…
Любит ли он поросят или нет?
И КАК он их любит?…
Если он ест поросят, то, может быть, он всё-таки не тронет поросёнка, у которого есть дедушка по имени Посторонним В.?
Бедный Пятачок не знал, как ответить на все эти вопросы. А ведь ему через какой-нибудь час впервые в жизни предстояло встретиться с настоящим Слонопотамом!
Может быть, лучше притвориться, что заболела голова, и не ходить к Шести Соснам?
Но вдруг будет очень хорошая погода и никакого Слонопотама в западне не окажется, а он, Пятачок, зря проваляется всё утро в постели?
Что же делать?
И тут ему пришла в голову хитрая мысль. Он пойдёт сейчас потихоньку к Шести Соснам, очень осторожно заглянет в западню и посмотрит, есть там Слонопотам или нет. Если он там, то он, Пятачок, вернётся и ляжет в постель, а если нет, то он, конечно, не ляжет!…
И Пятачок пошёл. Сперва он думал, что, конечно, никакого Слонопотама там не окажется; потом стал думать, что нет, наверно, окажется; когда же он подходил к западне, он был в этом совершенно уверен, потому что услышал, как тот слонопотамит вовсю!
— Ой-ой-ой! — сказал Пятачок. Ему очень хотелось убежать. Но он не мог. Раз он уже подошёл так близко, нужно хоть одним глазком взглянуть на Слонопотама. И вот он осторожно подкрался сбоку к яме и заглянул туда…
А Винни-Пух всё никак не мог вытащить голову из горшка с мёдом. Чем больше он тряс головой, тем крепче сидел горшок. Пух кричал: «Мама!», кричал: «Помогите!», кричал и просто: «Ай-ай-ай!», но всё это не помогало. Он пытался стукнуть горшком обо что-нибудь, но, так как он не видел, обо что он стукает, и это не помогало. Он пытался вылезти из западни, но, так как не видел ничего, кроме горшка (да и тот не весь), и это не получалось.
Совсем измучившись, он поднял голову (вместе с горшком) и издал отчаянный, жалобный вопль…
И именно в этот момент Пятачок заглянул в яму.
— Караул! Караул! — закричал Пятачок, — Слонопотам, ужасный Слонопотам!!! - И он помчался прочь, так что пятки засверкали, продолжая вопить: — Караул! Слонасный ужопотам! Караул! Потасный Слоноужам! Слоноул! Слоноул! Карасный Потослонам!…
Он вопил и сверкал пятками, пока не добежал до дома Кристофера Робина.
— В чём дело, Пятачок? — сказал Кристофер Робин, натягивая штанишки.
— Ккк-карапот, — сказал Пятачок, который так запыхался, что едва мог выговорить слово. — Ужо… пото… Слонопотам!
— Где?
— Вон там, — сказал Пятачок, махнув лапкой.
— Какой он?
— У-у-ужасный! С вот такой головищей! Ну прямо, прямо… как… как не знаю что! Как горшок!
— Ну, — сказал Кристофер Робин, надевая ботинки, — я должен на него посмотреть. Пошли.
Конечно, вдвоём с Кристофером Робином Пятачок ничего не боялся. И они пошли.
— Слышишь, слышишь? Это он! — сказал Пятачок испуганно, когда они подошли поближе.
— Что-то слышу, — сказал Кристофер Робин. Они слышали стук. Это бедный Винни наконец наткнулся на какой-то корень и пытался разбить свой горшок.
— Стой, дальше нельзя! — сказал Пятачок, крепко стиснув руку Кристофера Робина. — Ой, как страшно!…
И вдруг Кристофер Робин покатился со смеху. Он хохотал и хохотал… хохотал и хохотал… И пока он хохотал, голова Слонопотама здорово ударилась о корень. Трах! — горшок разлетелся вдребезги. Бах! — и появилась голова Винни-Пуха.
И тут наконец Пятачок понял, каким он был глупым Пятачком. Ему стало так стыдно, что он стремглав помчался домой и лёг в постель с головной болью, и в это утро он почти окончательно решил убежать из дому и стать моряком.
А Кристофер Робин и Пух отправились завтракать.
— Мишка! — сказал Кристофер Робин. — Я тебя ужасно люблю!
— А я-то! — сказал Винни-Пух.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой у Иа-Иа был день рождения, а Пятачок едва не улетел на Луну
Как- то Иа-Иа — старый серый ослик — долго стоял на берегу ручья и понуро смотрел в воду на своё отражение.
— Душераздирающее зрелище, — сказал он наконец. — Вот как это называется — душераздирающее зрелище.
Он повернулся и медленно побрёл вдоль берега вниз по течению. Пройдя метров двадцать, он перешёл ручей вброд и так же медленно побрёл обратно по другому берегу. Напротив того места, где он стоял сначала, Иа остановился и снова посмотрел в воду.
— Я так и думал, — вздохнул он. — С этой стороны ничуть не лучше. Но всем наплевать. Никому нет дела. Душераздирающее зрелище — вот как это называется!
Тут сзади него в ольшанике послышался треск, и появился Винни-Пух.
— Доброе утро, Иа! — сказал Пух.
— Доброе утро, медвежонок Пух, — уныло ответил Иа. — Если это утро доброе. В чём я лично сомневаюсь.
— Почему? Что случилось?
— Ничего, медвежонок Пух, ничего особенного. Все же не могут. А некоторым и не приходится. Тут ничего не попишешь.
— Чего все не могут? — переспросил Пух, потерев нос.
— Веселиться. Петь, плясать и так далее. Под ореховым кустом.
— А-а, понятно… — сказал Пух. Он глубоко задумался, а потом спросил: — Под каким ореховым кустом?
— Под которым орешки калёные, — уныло продолжал Иа-Иа. — Хоровод, веселье и тому подобное. Я не жалуюсь, но так оно и есть.
Пух уселся на большой камень и попытался что-нибудь понять. Получилось что-то вроде загадки, а Пух был очень слабоват по части загадок, поскольку в голове у него были опилки. И он на всякий случай запел загадочную песенку:
ПРО СОРОК ПЯТОК