Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха - Минутко Игорь. Страница 96

— …Словом, мы убеждены: постепенно вы найдете общий язык с вашим давним приятелем… позволю себе добавить: по оккультным и прочим делам.

— Во всяком случае, я сделаю все, что от меня зависит. . — Спасибо, Николай Константинович! Мы не сомневались, что вы согласитесь послужить России в столь ответственной и деликатной миссии. И в случае удачи Родина воздаст вам по заслугам.

…Наш главный сюжет не позволяет вдаваться в подробности дипломатических ухищрений советской стороны в переговорах с японцами и в анализ самого договора, в конце концов, подписанного после этих тайных встреч. Важен конечный результат. А он был блестящим.

Вот лишь краткая хроника дальнейших событий.

До отплытия парохода «Катари Мару» в Японию Николай Константинович жил в Париже в отеле «Лорд Байрон», тщательно изучая материалы с разработками предстоящих переговоров, которые были переданы ему «научным секретарем» Шибаевым. Горбун прибыл во Францию вслед за живописцем. Накануне его приезда Рерих, окончательно вошедший в дипломатическую роль, предложенную ему, в письме Владимиру Анатольевичу, отправленном в Берлин, писал несколько игриво: «Прошу вас прибыть в Париж и прихватить с собой смокинг». Тогда же были решены все финансовые вопросы: в парижском отделении банка «Американский экспресс» на Рю-Эжен-Скриб — один миллион долларов на продолжение Трансгималайской экспедиции был получен.

19 декабря 1925 года Рерих стал обладателем нового удостоверения личности, дающего право на оформление французских въездных виз.

23,декабря ему была вручена виза во французскую колонию Пандишери, а это, считайте, уже почти Индия.

24 декабря живописец и Горбун на скоростном «Голубом экспрессе» с Лионского вокзала — это был самый быстрый ночной поезд до Ривьеры — отправились в Марсель. Билеты на «Катари Мару» были уже приобретены.

28 декабря 1925 года — за бортом парохода уже растаял французский берег — в кают-компании встретились «совершенно случайно» все члены тайной советской делегации. Японцы, естественно, были тоже здесь, все восемь человек.

Есуко Мацуоко первым узнал Николая Константиновича и бросился к нему буквально с распростертыми объятиями, чуть не удушил живописца. «Маленький, — подумал тогда Рерих, — а такой сильный, из одних мускулов и жил». Весь вечер они проговорили на волнующие обоих вечные темы: буддизм, Шамбала, тайны Востока…

На следующий день начались переговоры. Они прошли, судя по конечным результатам, блестяще, прежде всего для советской стороны.

Во время стоянки в Порт-Саиде договоренность уже была достигнута — обе делегации, смешавшись с живописной толпой туристов, совершили совместную поездку к пирамидам, где было выпито несколько бутылок шампанского (один из тостов: «За вечную, нерушимую дружбу России и Японии!» Можно предположить возгласы: «Ура!», «Банзай!»), и всей группой сфотографировались. На этом экзотическом снимке Николай Константинович во втором ряду крайний справа, восседает на верблюде, а Есуко Мацуоко в первом ряду, в центре, сидит на стуле, он при галстуке, в шляпе-котелке.

…Нам бы сегодня в каких-нибудь «предварительных переговорах» таких дипломатов по проблеме Курильских островов. Здесь, пожалуй, надо сказать, что во время плавания на корабле «Катари Мару», помимо тайных переговоров с японцами в своей каюте, Рерих и его «научный секретарь» Шибаев обсуждали еще один, весьма важный вопрос: Владимир Анатольевич изложил живописцу цель его Трансгималайской экспедиции — когда она продолжится — как она ставится спецотделом при ОГПУ, притом те научные, художественные и прочие задачи, которые преследует Николай Константинович, ни в коем случае не отменяются.

— То есть у нашей экспедиции, учитель, — говорил Горбун, — как бы две цели: ваша, в которую мы включаем достижение Шамбалы, и… Назовем ее государственной целью Советской России. Не буду от вас скрывать, Николай Константинович, только в этом случае будет продолжено финансирование вашего предприятия.

И Владимир Анатольевич приступил к изложению цели спецотдела.

Рерих слушал, но больше отмалчивался, не давая ни отрицательного, ни положительно ответа.

Горбун нервничал…

7 января 1926 года, за сутки до прибытия «Катари Мару» в Коломбо, состоялся заключительный разговор на эту тему, безусловно, чрезвычайной важности.

Шибаев — в который раз! — пространно, убедительно говорил о задачах, которые должен решать Рерих во время продолжения Трансгималайской экспедиции — задачах, поставленных перед ним органами государственной безопасности Советского Союза.

— Итак, Николай Константинович, наша цель может быть решена двояко, в зависимости от того, как будут складываться обстоятельства…

— Понятно! — перебил Рерих. — Вы мне уже все растолковали. И вот я вам отвечаю: я готов к дальнейшему сотрудничеству, к достижению этой вашей цели. Но при выполнении одного моего условия.

— В чем оно заключается?

— Оно заключается в следующем…

…Этот диалог наших героев будет завершен через несколько страниц..

Восьмого января 1925 года в столице Цейлона Коломбо Рерих простился с господином Мацуоко и его коллегами. Японские друзья продолжили путь на родину, а Николай Константинович отправился на север Индии в княжество Сикким, где его с нетерпением ждали жена и сын. На этот раз его сопровождал «научный секретарь» Владимир Анатольевич, он же Горбун (для ОГПУ).

20 января в Пекине посол Советского Союза Лев Карахан и посол Японии Носадзава подписали конвенцию об основных принципах взаимоотношений. В ней нашли отражение все взаимные уступки, которые обсуждались на пароходе «Катари Мару».

1 марта 1925 года в Токио было открыто советское посольство. Пост первого секретаря полпредства СССР занял Георгий Александрович Астахов.

Лишь одно событие омрачает эту празднично-победную хронику.

Когда Николай Константинович с Шибаевым двадцать четвертого декабря 1924 года направлялись на Лионский вокзал, чтобы сесть в «Голубой экспресс» и на следующее утро быть в Марселе, их незримо сопровождали английские контрразведчики — вычислили-таки англичане неутомимого русско-американского путешественника. Они, естественно, наблюдали посадку Рериха и его горбатого спутника на судно «Катари Мару», отплывавшее в далекую Иокогаму. Сейчас ясно одно: английская контрразведка не разгадала замысла советской стороны (а может быть, не связывала Рериха с «русско-японским вопросом»). Во всяком случае, о предварительных переговорах на корабле она ничего не узнала. Живописец интересовал ее в связи с его Трансгималайской экспедицией и, скорее всего, именно поэтому был теперь «под колпаком»:' во всех портах, где делал стоянку пароход «Катари Мару», Николая Константиновича встречали британские агенты. Незримо.

И в заключение один любопытный Документ, свидетельствующий о том, что в операции по подготовке подписания советско-японской конвенции, в которой главная роль отводилась Рериху, инициатива принадлежала стратегам с Лубянки. В наркомате иностранных дел знали о ситуации лишь в общих чертах, и документ этот отражает постоянное соперничество, если не сказать — вражду советских дипломатов тех лет и спецслужб СССР.

1 марта 1925 года, то есть в день открытия советского посольства в Японии, была отправлена следующая депеша.