Сад мучений - Мирбо Октав. Страница 25

– Я довольна, что ты сегодня был сильнее всех! Ешь! Ешь! Я еще проведаю тебя. Прощай.

Она отпустила боя, который теперь был ненужен. Мы пошли посередине коридора торопливым шагом, несмотря на массу народа, избегая глядеть направо и налево.

Колокол все продолжал звонить. Но его колебания все ослабевали, ослабевали, были теперь похожи только на дыхание морского бриза, на легкий стон ребенка, заглушенный занавесью.

– К чему этот колокол? Откуда несется этот колокол? – спрашивал я.

– Как? Ты не знаешь? Но это колокол Сада Мучений! Представь себе: какого-нибудь осужденного связывают и помещают его под колокол. И звонят изо всей силы до тех пор, пока вибрации колокола не убьют его!.. И когда приходит смерть, звонят тихо, тихо, чтобы она не слишком быстро наступала! Как сейчас. Слышишь?

Я хотел говорить, но Клара закрыла мне рот развернутым веером.

– Нет, молчи! Ничего не говори! И слушай, мой милый!. И думай об ужасной смерти, какой должна быть смерть под колоколом, от вибраций воздуха. И иди за мной. И не говори больше ничего, не говори больше ничего…

Когда мы вышли из коридора, колокол казался только пением насекомого, едва различимым жужжанием крыльев в отдалении.

V

Сад Мучений занимает в центре тюрьмы огромное квадратное пространство, заключенное в стены, камень которых не виден от густого слоя лозовидных кустарников и вьющихся растений. Он был основан в середине прошлого века Ли-Пе-Хангом, под-индентантом императорских садов, самым сведущим ботаником, какой только был в Китае. В коллекциях музея Гиме можно найти многочисленные работы, прославляющие его, и очень любопытные рисунки, воспроизводящие самые знаменитые его труды. Великолепные киевские сады – единственные, которые удовлетворяют нас в Европе – многим обязаны ему как с технической точки зрения, так и с точки зрения цветочной орнаментовки и пейзажной архитектуры. Но они еще очень далеки от чистой красоты китайских моделей. По словам Клары, им недостает очарования высшего вкуса, в котором к садоводству примешаны мучения, к цветам – кровь.

Почва, песчаная и каменистая, как вся эта бесплодная равнина, была глубоко срыта и заменена девственной землей, перевезенной с огромными расходами с другого берега реки. Рассказывают, что свыше тридцати тысяч кули погибло от лихорадки во время гигантских земляных работ, продолжавшихся двадцать два года. Надо бы, чтобы эти гекатомбы пропали не напрасно! Примешанные к почве, как навоз – потому что их зарывали на месте, – мертвые удобряли ее своим медленным разложением, и даже в центре фантастических тропических лесов нет более богатой естественным гумусом земли. Ее необыкновенная производительная сила, далеко еще не истощенная, теперь еще увеличивается нечистотами заключенных, кровью мучимых, всякими органическими отбросами, которые приносятся каждую неделю толпой и которые, аккуратно собираемые, искусно перерабатываемые вместе с ежедневными трупами в специальных гноилищах, образуют могучий компост, который любят растения и который делает их сильнее и красивее. Разветвления реки, искусно распределенные по саду, поддерживают в нем для нужд культуры постоянную влажную прохладу и в те же время служат для наполнения бассейнов и каналов, в которых вода постоянно обновляется и в которых сохраняются некоторые почти исчезнувшие зоологические формы, как, например, знаменитая рыба о шести горбах, воспетая Ю-Сином и нашим соотечественником, поэтом Робертом де Монтескье.

Китайцы – несравненные садоводы, стоящие намного выше наших грубых садовников, которые стараются только разрушить красоту растений непочтительным обращением и преступными прививками. Последние – настоящие злодения, и я не могу пенять почему еще, во имя всеобщей жизни, не изданы карательные законы, очень суровые к ним. Мне даже было бы приятно, чтобы их немилосердно гильотинировали, предпочтительно перед теми несчастными убийцами, социальный “селекционизм» которых, скорее, достоин похвалы и великодушия, петому что в большинстве случаев они уничтожают только старых, очень дурных женщин и самых отвратительных буржуа, составляющих вечное оскорбление жизни. Кроме тоге, что наши садоводы допускают бесчестие до того, что безобразят умилительную прелесть и красоту простых цветов, они осмеливаются давать хрупким розам, сияющим, как звезды, ломоносам, небесно-прекрасным, таинственно-геральдическим ирисам, стыдливым фиалкам имена генералов и бесчестных политиков. Ничуть не редок в наших цветниках ирис, например, названный Генерал Аршинар. Есть нарциссы – нарциссы, носящие смешнее имя Триумф президента Феликса Фора; проскурянки, без протеста принявшие смешнее название Печали по Тьер; фиалки, робкие, зябкие и изящные фиалки, которым имена генерала Скобелева и адмирала Авел не представляются оскорбительными. Цветы, вся красота, весь блеск и вся радость, ласка. Цветы, вызывающие представление о сердитых усах и тяжелых сапогах солдаата или е парламентском хохолке министра. Цветы, отражающие политические мнения, служащие распространению избирательной пропаганды. На какое заблуждение, на какие интеллектуальные недостатки могут указывать подобные богохульства, подобные преступления против божественности и вещей? Неужели возможно, чтобы какое-либо существо, совершенно бездушное, испытывало ненависть к цветам, чтобы европейские садоводы, а в частности, французские садоводы, оправдывали этот парадокс, невообразимо преступный.

Чудные артисты и наивные поэты, китайцы, набожно сохранили любовь и благоговейный культ к цветам, одну из очень редких, самых древних традиций, переживших их время упадка. А так как надо различать один цветок от другого, они дали им грациозные алогичные наименования, мечтательные образы, чистые или сладострастные имена, которые увековечивают и гармонизируют в нашей голове доставляемые ими нам ощущения нежного очарования или страстного опьянения. Таким образом, пионы, их любимые цветки, китайцы обозначают, за их форму и цвет, чудными именами, каждое из которых составляет целую поэму или целый роман: Молодая девушка, предлагающая свои груди, или Спящая под луною вода, или Солнце в лесу, или Первое желание лежащей девственницы, или Мое платье не совсем бело, потому что Сын Неба, разрывая его, оставил на нем немного розовой крови, или еще следующее: Я наслаждаюсь со своим дружком в саду.

И Клара, рассказывавшая мне о подобных милых вещах, воскликнула, с негодованием ударяя в землю ними маленькими ножками, обутыми в желтую кожу:

– И их, этих давних поэтов, дающих своим цветам наименование: Я наслаждаюсь со своим дружком в саду,их считают обезьянами, дикарями!

Китайцы вправе гордиться Садом Мучений, самым прекраснейшим, может быть, во всем Китае, где, однако, есть много чудесного. Тут собраны самые редкие виды их флоры, самые нежные, как самые грубые, такие, какие произрастают на горах, такие, какие спускаются на сверкающее горнила равнин, также и такие, таинственные и суровые, которые скрываются в самых непроницаемых лесах и которым народное суеверие присвоило души злых гениев. Каждая порода, от корнепуска до каменной азалии, от рогатой и двуцветной фиалки до кувшинолистников, от вьющихся гибисков до победоносных подсолнечников, с проломников, невидимых о своих скалистых расщелинах, до самых, причудливым образом, извивающихся ланит, – каждая порода представлена здесь многочисленными экземплярами, которые, питаемые органической нищей и окруженные уходом ученых садоводов развиваются до ненормальных размеров и имеют окраску такую, о поразительном великолепии которой мы едва можем составить себе понятие под нашим угрюмым климатом и в наших безвкусных садах.

Обширный бассейн, пересеченный аркой деревянного моста, окрашенного светло-зеленой краской, обозначает середину сада в углублении долинки, в которой оканчивается несколько извилистых аллей и цветущих тропиков нежного рисунка и гармонических очертаний. Водяные лилии, нелюмниумы оживляют воду своими перекрещивающимися листьями и своими желтыми, голубыми, белыми, розовыми, пурпурными блуждающими венчиками; пучки ирисов выставляют свои тонкие стрелки, на верхушках которых, кажется, сидят странные символические птицы; сусаки, циперусы, похожие на волосы, великаны лузулы перемешивают свои разнообразные листья с арроникой. Благодаря гениальной комбинации, над краями бассейна, среди вытянутых ластов оленьего языка, девясилов и желтоголовников возвышаются артистически подстриженные глицинии и сводом висят над водой, отражающей их свисающие и дрожащие голубые кисти. А журавли, в серо-жемчужных плащах, с шелковыми хохолками с ярко-красными бугорками, белые цапли, белые с голубым затылком манджурские аисты прогуливаются в высокой траве с ленивой грацией и жреческим величием.