Масть пиковая - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович. Страница 34

Как по волшебству из-за кустов вынырнул аккуратненький, поджарый старичок, весь в белом, и, безмолвно поставив на край айвана поднос с чайниками и горячими лепешками, тут же исчез с глаз, растворился. Хозяева великодушным жес­том пригласили гостя к столу. В дальнем углу просторного айвана лежали углом мягкие атласные курпачи и тугие подуш­ки, и в этот угол вписывался клетчатый дастархан, прикрытый двумя слоями марли. Один из мужчин сдернул марлю, и перед ранним гостем предстал живописный натюрморт: ваза с фрук­тами, конфетницы, хрустальные чаши с колотым орехом и миндалем в глубоких индийских чашах из меди, стояли и три разные по цвету и размерам закрытые фарфоровые маслени­цы, наверное, в них подавали мед к орехам, сметану к лепеш­кам и варенье, если, конечно, хан к нему не был равнодушен.

Сенатор сразу почувствовал, как проголодался, потому без особых церемоний снял обувь и занял предложенное у дастархана место. Как только разместились на прохладных с ночи курпачах, один из хозяев сделал «аминь», как бы проверяя на прочность атеизм гостя, и стал разливать чай. Пили чай с фруктами, ели обжигающие лепешки с густой домашней сме­таной и медом, обменивались ничего не значащими фразами, словно предоставляя друг другу возможность первым задать конкретный вопрос.

Сенатор хорошо разбирался в восточной этике и событий не форсировал, за ним теперь стояла и европейская школа осо­бой дипломатии, почерпнутая у Шубарина. Но все же проку­рор удивился терпению своих утренних сотрапезников, как не спросить, кто ты такой и зачем пожаловал, у человека, в пря­мом смысле свалившегося с неба на святое место у памятника Ленину. «Силен Восток, сильны люди хана», – подумал Сена­тор, не спеша отхлебывая прекрасный китайский чай «лунъ-цзинь», воду для самовара, как сообщили хозяева, доставляли специально из горных родников.

Между тем солнце уже заметно поднялось, на улицах Аксая появились люди, иные, пробегая мимо правления, с любо­пытством поглядывали на людей, сидевших на священном месте. Старичок в белом появлялся дважды, меняя быстро пу­стеющие чайники, опять он не проронил ни слова. Может, он глухонемой, подумал Сухроб Ахмедович, в королевстве кри­вых зеркал и такое требование могло предъявляться к обслуге.

Понемногу начали нервничать и суетиться хозяева, один из них даже среагировал на сообщение о времени, переданном по громкоговорителю «Маяком». Наверное, скоро должен был объявиться настоящий хозяин, хан Акмаль и золотозубый по­старше в конце концов, без обиняков, по-европейски, спросил:

– Как доложить?

Прокурор достал из верхнего кармашка твидового пиджа­ка стопку хорошо отпечатанных визитных карточек на мело­ванном финском картоне и молча протянул одну из них.

Искушение заглянуть в нее было велико, Сухроб Ахмедо­вич читал это по глазам, но человек в шевровых сапогах удер­жался от соблазна и, до конца выдерживая восточный церемо­ниал, сказал:

– Вы извините, мы должны оставить вас, скоро должен прибыть хозяин. А вы отдыхайте, пейте чай. Если захотите по­кушать, кликните Сабира-бобо, он вмиг организует шашлыки хоть из печени, хоть из мяса. Каждый день на рассвете мы све­жуем барана, зарезали и сегодня, так что не стесняйтесь, – и учтивые сотрапезники, пятясь спиной, отошли от айвана.

Когда по дороге в правление встречавшие обходили боль­шую чинару, он увидел, как они дружно склонили головы над его визиткой. Как только скрип двух пар ухоженных сапог пе­рестал доноситься до райского местечка в тени памятника Ле­нину, гость по привычке достал из кармана сигареты, зажи­галку и положил рядом на пустую тарелку из английского сер­виза со сценами охоты. Потом отыскал взглядом среди застав­ленного дастархана пепельницу, которую приметил раньше, сделав при этом вывод, что хан курит, и придвинул ее поближе к себе.

Солнце начинало пригревать, утренняя свежесть прошла, и он поспешил снять пиджак и, оглянувшись вокруг, сладко потянулся. За завтраком они сидели чинно, по-восточному скрестив ноги, Сенатор дома жил по-европейски, и такая поза давалась с трудом, и, оставшись один, он с удовольствием вы­тянул ноги и сгреб под себя подушку, такая вольность еще до­пускалась. Тут наверняка чтили традиции и любая промашка оценивалась бы не только хамством, но и оскорблением хозя­ев. «Не задремать бы», – подумал он и закурил.

Сладкий дым табака из Вирджинии привычно успокаивал, настраивал на размышления, но что-то сковывало его изнут­ри, не было привычного ощущения свободы, присущей ему раскованности. «Неужели на меня так действует воздух Аксая», – улыбнулся прокурор, но чувство тревоги не покидало, хотя причин для волнения пока вроде нет, встретили вполне любезно.

Хотелось мысленно отрепетировать хотя бы несколько первых фраз для хана Акмаля, но ничего путного в голову не приходило. Сухроб Ахмедович придвинул к себе чайник, он оказался пустой, беспокоить старика ему не хотелось, но он на всякий случай оглянулся, стараясь понять, откуда же достав­ляли чай из родниковой воды, но высокие стены тщательно подстриженной и ухоженной живой изгороди, оплетенной еще и ярко цветущей лоницерой вокруг айвана, не позволяли ниче­го увидеть. Тем большим оказалось его удивление, когда через несколько минут перед ним вновь возник Сабир-бобо и опять же безмолвно поставил чайник. Не успел он кивком головы поблагодарить, как старик опять незаметно исчез. Еще больше он поразился, когда налил себе чай, он действительно хотел попросить старика, чтобы ему заварили черный, в Ташкенте все-таки ему отдают предпочтение, хотя пьют и зеленый.

Когда он заканчивал с чаем, услышал шум сбоку, прямо по Красной площади со свистом пронеслась черная «Волга». Наверное, хан Акмаль пожаловал на службу, подумал гость, и не ошибся. Сиявшая лаком машина подъехала к башне-при­стройке, и он слышал, как со скрежетом распахнулся грузовой лифт и лимузин исчез в его чреве. День в стране чудес начался.

Прокурор не спеша допил чай, затем выкурил еще одну сигарету, забрал свои пожитки и сошел с айвана. Ему казалось, что сейчас его сотрапезники доложат о визите неожиданного гостя с вертолета и его пригласят в управление, а может быть, к нему поспешит и сам директор агропромышленного объеди­нения, все-таки человек из ЦК?

Гость не спеша прохаживался вдоль стены живой изгоро­ди, изредка незаметно поглядывая в сторону управления, куда беспрестанно входили и выходили люди, он понимал, что за ним могли и наблюдать из окна, но никто к нему не спешил, не окликал. Так прошло довольно-таки много времени, чело­век из ЦК, не выдержав, даже глянул на часы, с тех пор, как ди­ректор явился в свою резиденцию, прошло больше часа.

«Спокойно, спокойно», – твердил себе Сенатор, с беспеч­ным видом вышагивая вокруг айвана, дымить он перестал, чтобы не дать понять, что волнуется, хотя курить хотелось. Он вполне допускал, что у хана Акмаля могло быть совещание или какие-нибудь срочные звонки в Ташкент. А может быть, экстренно наводили справки о нем? Так прошагал он еще час и, устав, вновь забрался на айван.

Как только он расположился удобно на мягких курпачах, опять возник из небытия Сабир-бобо, он принес огромный медный поднос, где на большой тарелке из того же английско­го сервиза со сценами охоты истекали жиром горячие, только с мангала, шашлыки, а рядом другая, более глубокая тарелка с мелко нашинкованным репчатым луком, посыпанным крас­ным корейским перцем, шашлыки прикрывали две румяные, еще хранящие жар тандыра лепешки.

«Наверное, это значит, что меня еще не скоро примут», – подумал прокурор и принялся за еду, шашлыки выглядели вполне аппетитно. Он пожалел лишь о том, что оставил фляж­ку с коньяком в машине, сейчас она пришлась бы кстати и к обеду, и к настроению.

Баранина оказалась молодая, нежная, жарили на саксауле, и повар знал свое дело, Сухроб Ахмедович не очень увлекался шашлыками, но аксайские ему понравились. Не успел он расправиться с первой порцией, как принесли вторую, поначалу удивил странный изгиб шампуров, но по аромату он догадал­ся, что это тандыр-кебаб. Шашлыки в специальной раскален­ной печи без открытого огня в Ташкенте почти не делают, ос­тались кое-где мастера в Ферганской долине, видимо, такой и обслуживал привередливого хана Акмаля. Вместе с тандыр-кебабом безмолвный старик принес глубокую чашку с острым салатом аччик-чучук и два чайника чая, после шашлыков всег­да жажда мучает.