Масть пиковая - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович. Страница 40

– Вариантов-то, к сожалению, – начал он осторожно, – уже, считай, нет. Вашим делом занят следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР, помогают ему коллеги-следователи из КГБ, они настолько остерегаются утечки информации, что даже я мало чем располагаю по ваше­му делу, кроме того, что сказал. Вы, наверное, знаете, кого уже успели арестовать и в Ташкенте, и в областях, и можете представить, в каком свете они выставили вас и вашего друга Шарафа Рашидовича. Ну тому ни холодно ни жарко, он на том свете, и пусть земля ему будет пухом, но теперь все стрелы, как я вижу, сосредоточены на вас, тем более, сделав себе харакири, ушел из жизни каратепинский хан, а Анвар Абидович Тилляходжаев решил признанием и покаянием вымолить себе жизнь, и он, видимо, вас не щадит, вы ведь с ним долго сопер­ничали…

– Сволочь! – вырвалось вдруг зло у Иллюзиониста. – Однажды я ударил его плетью и сожалел об этом долго, теперь жалею, что не забил его до смерти! – прозвучало как взрыв, короткий и мощный, хана впервые за весь вечер прорвало, но он тут же затих, сник. Враз опали крутые плечи под тонким шелковым халатом, и тяжело опустилась бритая голова, всем видом он выказал смиренность судьбе и обстоятельствам, и прокурор подумал, что подоспел момент сказать главное.

– Выход один. Вам нужно уезжать, пока не поздно.

– Куда? – раздался покорный голос аксайского Креза, притупивший внимание прокурора.

– Ну тут варианты есть, и даже на выбор, – воодушевился гость, – вам подойдут районы с компактным проживанием узбекского населения, а такие оазисы есть в Южном Казахста­не, Чимкентской, Джамбульской и даже Алма-Атинской обла­стях, на всей территории Таджикистана, включая и столицу Душанбе, есть такие места и в Киргизии, особенно в Ошской области, есть поселения в Туркмении, особенно их много вблизи Хорезма и Чарджоу. Там вы не будете ощущать ото­рванности от своих корней, снимается языковый барьер, вам будет понятна психология и образ жизни вашего окружения, эта та самая среда, где вы сумеете незаметно раствориться. Есть и крайний вариант, пока идет война в Афганистане и Термез прифронтовой город, я могу переправить вас через Амударью, или, как говорят военные, – через речку, контрабандистами эта дорога хорошо освоена. Там более двух мил­лионов узбеков живут кучно, и оттуда вам не заказана дорога ни в одну мусульманскую страну, где обитают сунниты, в Тур­цию, например, или Кувейт, а может, даже в Саудовскую Ара­вию со священной Меккой. Но этот путь, я должен сразу оговориться, обойдется вам недешево.

– Ну, вариант с Афганистаном снимем сразу, я хотел бы умереть на своей земле, там я пропаду с тоски. А в остальных случаях пойду дорабатывать до пенсии куда-нибудь завхозом или ночным сторожем? – убаюкивал бдительность Сенатора обладатель двух Гертруд,

– И это я предусмотрел, – клюнул на удочку хана Акмаля гость. – Я приготовлю вам не только новый паспорт с какой-нибудь традиционной для восточных народов фамилией, но и пенсионную книжку, все на законных основаниях, это в наших силах. Оформим небольшую, скромную, как у большинства трудящихся, пенсию. Заранее приглядим вам приличный дом с хорошей усадьбой, и переждете-пересидите всю эту пере­стройку, гласность где-нибудь в тиши. Если же что-то изме­нится в жизни страны, как рассчитывают многие уважаемые и авторитетные люди, вернетесь из изгнания живым и невреди­мым назло своим врагам.

– Неплохая идея, неплохая, по крайней мере звучит убе­дительно, – сказал Иллюзионист, расправив плечи и при­ободрившись. – Давайте-ка, Сухроб-джан, выпьем еще, я что-то протрезвел от всех ваших сообщений.

Выпили. Прокурор вновь долго и тщательно закусывал, давая возможность разговориться хозяину дома, судя по лицу о чем-то лихорадочно соображавшему. На разговор он оказал­ся пока не настроен, а вот вопросы прозвучали резонно.

– А зачем вам, Сухроб-джан, преуспевающему функционе­ру, попавшему в струю нового времени, нового мышления, пытаться спасти меня, или, говоря юридическим языком, уве­сти от ответственности? Зачем вам этот риск? В изгнании, или, точнее, в бегах, я вряд ли смогу вам чем помочь. Отчего такая забота, когда все от меня отвернулись, бросили на про­извол судьбы, как вы выразились? Ведь даже сам Первый, не­когда спасший меня и кому я помог подняться на этот пост, не протягивает мне руки помощи, наверное, считая, что я уже со­всем обреченный. Какие же планы у вас и кого вы представляе­те?.. Ни один из ныне сильных, как я уразумел, для вас не ав­торитет, не интересен, и вряд ли в вашей перспективе для ко­го-то из них есть место. И опять напрашивается вопрос – по­чему ваш выбор пал на меня, человека из старой затасканной колоды, представляющего самую черную ее масть – пиковую?

«Ничего себе тугодум, – подумал прокурор, – вопросы в лоб и требуют таких же прямых ответов, иначе не поверит, по­думает ловушка какая-нибудь».

Сухроб Ахмедович закурил сигарету, чтобы иметь паузу для обдумывания ответов, и не спеша, но твердо начал, как бы продолжая давно выношенную мысль:

– Вы правы, ваши наблюдения поразительны, я действи­тельно не ставлю ни в грош никого из тех, кого вы назвали, хо­тя они до сих пор на коне. Скажу больше, раз уже пошел такой прямой и откровенный разговор, если я не ставлю в один ряд с ними Тулкуна Назаровича, к которому все-таки испытываю симпатию, то в моих планах на дальнейшее нет места даже для него, иначе бы я согласовал с ним визит к вам, все это отрабо­танный пар, заигранная колода, вчерашний день, они продви­гались и работали в иной обстановке, в ином времени, к кото­рому при любых переменах возврата больше нет. Большинст­во из них не знало настоящей борьбы в жизни, конкурентно­сти, им все досталось на блюдечке с голубой каемочкой: кому по родству, кому по землячеству, кому по происхождению, ко­го-то из них сажали на пост те или иные люди, подобные вам, чтобы иметь наверху своего человека, а точнее, марионетку. Сегодня они в такой растерянности, в какой не пребывает ни один слой населения. Они озабочены одним: как выжить, как сохранить привилегии, ничего не меняя. А чтобы что-то пере­страивать, надо иметь мысли, знания, желание, – а они привыкли к руководящим указаниям сверху на все случаи жизни, а готовых рецептов новой жизни не оказалось ни у кого. И день ото дня становится очевидным, что священные для них догмы давно мертвы. И послушание, оказывается, не есть главная добродетель, требуется инициатива, мысль, суждение и высказанное вслух, желательно публично, собственное мне­ние, все то, что еще вчера порицалось и подавлялось. Конечно, еще многие по привычке важничают, молчаливо хмуря высокие лбы, выдавая импотентность за воздержание, да сроки-то неумолимо проходят, как ни оттягивай конец, становится оче­видным, кто есть кто и кому какая цена. Разве в такой ситуа­ции им до вас, Акмаль-ака, каждый форсирует ближайшие планы, рвет последнее, что можно еще урвать из кормушки: квартиру, машину, дачу – для себя, детей, впрок, на всякий случай, вот чем сейчас они заняты, им ли до судьбы Арипова, до судьбы Отечества? Могу ли я рассчитывать на таких людей?

Гость, сбрасывая пепел сигареты, украдкой глянул на хо­зяина дома, какое впечатление производит на него его эмоци­ональная речь, но по отрешенному лицу хана было трудно что-либо понять, но в том, что он слушал внимательно, Сенатор не сомневался, и лениво смеженные веки говорили не о безразли­чии, наоборот, наверняка он прятал глаза, боясь прежде време­ни выдать свое отношение к разговору.

– Теперь что касается вас. Почему мой выбор пал на вас, почему я решил протянуть руку помощи? У англичан есть по­хвала «Селф мейд мен» – это значит: человек, сделавший себя сам. Поговорка в полной мере относится к вам, но и она при всей своей щедрости не полностью характеризует вас. Вы не только создали себя сами, вознесли так высоко в обществе, как только возможно, но и создавали других по своему желанию и усмотрению. Вы имели колоссальное влияние на Шарафа Рашидовича, вам его преемник обязан избранием в Белый дом, да и был ли в последние десять лет человек в Узбекистане, воз­несшийся круто, минуя вас, думаю, что нет. Не будучи про­фессиональным политиком, вы и есть настоящий политик, наверное, единственный на сегодня в крае. Отдать вас в руки правосудия в шаткое, неустойчивое время, когда нет ясности ни в чем, было бы непростительной ошибкой. А вдруг все вер­нется на круги своя и обществу вновь потребуется сильный че­ловек, жесткая рука? А где его взять? Опять возникнет дефи­цит, как сегодня, на инициативных, самостоятельных, чест­ных. А те, кого мы упоминали сегодня и на кого я не намерен рассчитывать впредь, готовы служить любой идее, любой вла­сти, лишь бы сохранить привилегии, для них социализм, ка­питализм, фашизм – все без разницы, такие и продадут в любую минуту, как предали вас.