Масть пиковая - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович. Страница 48

Видя, что гость не вполне доверяет его словам, хан решил изменить кое-что в намеченной программе и потому вдруг сказал:

– Я понимаю вашу настороженность, Сухроб-джан, меня бы тоже смутил визит Тулкуна Назаровича и навел на непри­ятные мысли, но так сложились обстоятельства, и, чтобы вы до конца не портили себе обед, я сразу же передам вам обещан­ное, может, это вновь вернет ваше доверие ко мне. – И Иллю­зионист вышел из-за стола и покинул комнату на несколько минут.

Вернулся он вместе с Сабиром-бобо, сам он нес неболь­шой, потертый кожаный чемодан, а старик в белом щеголева­тый атташе-кейс и какую-то большую коробку, тщательно за­пакованную и прихваченную со всех сторон широкими поло­сами самоклеющейся ленты, судя по всему, не очень тяжелую. Поставив коробку и кейс у стола, Сабир-бобо молча покинул каминный зал. Аксайский Крез бросил туго набитый чемодан прямо на стол и, кивком головы пригласив гостя, начал открывать замки.

– Вот деньги на благие дела, что вы задумали, и пусть над нашим краем скорее взовьется зеленое знамя ислама, – ска­зал хан и распахнул крышку. Чемодан доверху был уложен вперевязку банковскими упаковками сторублевок, а поверху, для страховки еще и перетянут вдоль и поперек широкими ко­жаными ремнями, чтобы не болталось, видимо, в нем не од­нажды куда-то доставляли деньги.

Сколько же здесь миллионов, и не куклу ли мне заряжает хан, от него всего можно ожидать, а внизу какие купюры, мо­жет, червонцы? – мелькнула мысль у Сенатора, а вслух он хитро спросил:

– Я должен написать вам расписку? – Надеясь таким об­разом узнать сумму, дареному коню ведь в зубы не смотрят.

– Обычно я так и поступаю, но сегодня другой случай, и пусть мое доверие станет основой наших отношений. А в дип­ломате фотокопии досье, которые, на мой взгляд, пригодятся вам в первую очередь, наверху там лежат документы и на се­годняшнего Первого, я отдаю вам его на растерзание. И по­следнее. Вчера я обещал чем-то загладить свою вину перед ва­ми – вот этот подарок в коробке, надеюсь, он порадует вас не один раз. Подарок особый, вам он как нельзя кстати, его по старой привычке привез мне два месяца назад тот самый че­ловек из Москвы, что доставляет мне фильмы и кое-что по ме­лочи. Это прибор, довольно-таки компактный, несложный в обращении, как все японское, им можно прослушивать разго­воры на расстоянии пятидесяти метров, сквозь любые стены, можно подсоединиться ко всякому телефону, неверное, таких приборов и в КГБ пока нет. Привезли прибор в страну по дип­ломатическим каналам, так что за ним хвоста нет. Хорошая игрушка, жаль, что она мне почти не нужна. Из своего кабине­та на третьем этаже вы сможете свободно прослушивать разго­воры Первого, любые секретные совещания у него, на которые не будете иметь доступ. Все тайное в Белом доме отныне для вас станет явным. Техника – грозное оружие, жаль, раньше не было таких приборов.

Хан Акмаль не на шутку разволновался, ему даже при­шлось снять куртку.

– А больше мне жаль другое, знай я вас хотя бы три-четы­ре года назад, до смерти Шурика, я сделал бы ставку на вас, посадил бы на трон, у меня тогда и сил и средств хватало, и мы наверняка не оказались бы сегодня в такой ситуации. Если не при Андропове, так после его смерти подавно, отвели бы руку Фемиды от Узбекистана, разве мы одни погрязли в грехах, по сравнению с Кавказом мы, на мой взгляд, просто шалунишки.

– Да, вы правы, Акмаль-ака. Упущен год при Черненко, тогда, если бы приложить усилия, можно было и выдворить всех следователей с нашей территории, Костя знал, что его патрон благоволил к нашему краю, любил Шарафа Рашидовича и не хотел бы, чтобы отсюда пошли неприятные известия, связанные хоть с Ленчиком, хоть с его зятем, генералом Чурбановым, хоть с дочкой Галей.

– Эти трусы и невежды проморгали время, и сами теперь оказались в горящем лесу, от огня теперь никому спасения нет. Бог с ними, Сухроб-джан, и прежде чем предложить тост, чтобы эти деньги принесли вам удачу, я сделаю еще один по­дарок – верну подлинник досье на вас. Завели его недавно, как только вы объявились в Верховном суде. Ныне, конечно, у ме­ня не те возможности, чтобы похвалиться собранным, и это, скорее, жест моего доверия, расположения к вам, по чужим досье вы поймете, что я располагал интересными сведениями и разными источниками. Кстати, в некоторых важных доку­ментах я указал, от кого исходила информация, агентура в особых случаях может вам пригодиться. – И хан Акмаль еще раз отлучился из-за стола,

Долгое отсутствие и натолкнуло Сенатора на мысль о том, что хан решил отдать его досье в последний момент, он дейст­вительно хотел расположить гостя к себе.

Вернулся хозяин дома с тощей канцелярской папкой, и ему тотчас вспомнилась вчерашняя фраза Иллюзиониста: «За иное убийство я рассчитываюсь не деньгами, а обыкновенной папкой с документами». Тогда смысл сказанного не то чтобы не дошел, он не потряс его, а вот сегодня, когда хан Акмаль не­брежно бросил двадцатикопеечный бухгалтерский скоросши­ватель с порядковым номером на коробке с прослушивающей аппаратурой из Японии, все прояснилось, стало на место, ред­кий по коварству ход.

Только теперь он понял, почему иной раз за деньги не ре­шишь того, что можно сделать за сведения о собственной пер­соне, следовало всегда уравнивать ценность двух чужих жизней, одна из которых зависела от тощей канцелярской папки, находящейся в твоих руках. Располагая огромным банком ин­формации, Сенатор еще никогда не воспользовался подобным смертельным приемом – хан умел загребать жар чужими ру­ками, было чему поучиться. Невольно пришелся на память прокурору капитан Кудратов из ОБХСС, когда тот проделал за него с Салимом опасную часть операции по спасению Коста.

– Так давайте выпьем, чтобы то, чего вы настойчиво до­бивались, рискуя карьерой и жизнью, принесло вам удачу, – наконец-то предложил тост хан Акмаль, и гость с удовольстви­ем поднял бокал.

Весь обед, опять же умело приготовленный и любезно по­даваемый двумя хорошенькими девушками, Сухроб Ахмедо­вич сдерживал себя, чтобы не обращать внимания на коробку, где сверху лежало досье на него самого. Это давалось ему с тру­дом, испортило все наслаждение от трапезы, но экзамен, воль­но или невольно устроенный Иллюзионистом, он выдержал, ни разу не потянулся взглядом к папке с четырехзначным но­мером, начертанным ярко-красным жирным фломастером. Заканчивая обед, Сенатор опять посмотрел на каминные часы и вспомнил, что, когда они садились за стол, хозяин сказал, через два часа мы выезжаем отсюда, до назначенного времени оставался ровно час, сегодня опять наступал день с жестким регламентом: дорога, поезд, встреча Тулкуна Назаровича.

Взгляд гостя на часы не остался незамеченным, хан Ак­маль сказал:

– Да, у нас с вами в распоряжении еще час, все идет по графику, я обещал показать вам свой любимый водопад, к не­му мы сейчас и пойдем. – Он взял стоящий перед ним хру­стальный колокольчик и позвонил, через некоторое время в зал вошел Сабир-бобо.

– Мы сейчас пойдем прогуляемся, я должен показать Сухроб-джану хотя бы ближайшие окрестности дома, москов­ские гости, много повидавшие, говорят, здесь красоты не усту­пают швейцарским, когда у него еще будет возможность при­ехать на отдых к нам. А ты загрузи в машину Джалила вещи нашего гостя, до Аксая я поеду с ними, а моя «Волга» будет ид­ти следом, я пересяду в нее, как только получу сообщения о приближении Тулкуна Назаровича. Вернусь я сюда вместе с новым гостем часа через три, тебя тоже предупредят по теле­фону, постарайся сделать все как в прошлый раз. Тулкун чело­век капризный и надменный, тем более он приезжает опять с этой любовницей, татаркой, Накия или Нажия, кажется, ее зо­вут, ты у девочек спроси точнее, они ее тоже запомнили, и не забудьте в комнате поставить белые розы, это ее страсть. Су­масшедшая баба, в прошлый раз задумала купаться ночью го­лой у меня в парке среди моих любимых лилий и лотосов, и даже Тулкун не смог остановить, все спрашивала, кто краси­вее, я или лилии, – засмеялся хан, видимо, вспомнив скан­дальную историю годичной давности. Старик в белом выслушал хозяина молча и, ни слова не сказав, вышел из комнаты. Человек из ЦК так и не решился спросить, почему он всегда молчит, но то, что старику отведена в доме не последняя роль, Сенатор почувствовал только сегодня.