Украшения строптивых - Миронов Арсений Станиславович. Страница 43

Кошмар. Эта банная нечисть обгадит нам весь гаолян. Порушит все задумки. Сейчас в сауну припрется Бисер и начнет обсуждать с бандитами план грядущей операции — а банный сервер исправно все зарегистрирует и выставит видеозапись в свободный доступ для всех пользователей Всемирной Волшебной Вязи! Я даже знаю, кто из божков особенно заинтересуется этой информацией. Милый такой джентльмен в черном парике. Имя на букву «сэ» начинается. Нет, не Сильвестр Сталлоне. И не Стивен Сигал. Другой.

— Надо уничтожить сервер, — в отчаянии прошептал я и глотнул адской авокадовой гадости из бокала. Бр-р-р…

— До тысянца дьяблов, пан Штефан! — готовно рявкнула Зубровка, перекидывая на грудь сшестеренный ракетомет. — Ща я его урою.

— Стоять! — рявкнул я. — Даже не сомневаюсь, что ты, подруга, справишься. Однако действовать нужно тихо. Любой шум мгновенно привлечет внимание дяди Сварога. Твои ракеты вынесут баньку вместе с деревней. Шайссен! Даже вилу Шнапс нельзя привлекать — трескучий «шмайссер» не работает с глушителем. Как назло, в команде «Динамо» нет ни одного рейнджера, умеющего кончать банников без лишнего эха.

— Банники — очень пугливые твари, — заметил Берубой, задумчиво вертя в пальцах каминную кочергу. — Если банник заподозрит нападение, то немедля пошлет в Вязь визг переполоха. Нападать на домовых и прочих, как вы говорите, «серверов» общего пользования запрещено. Будет скандал. Все колдуны обидятся на нас, новый хозяин.

Я вздохнул. Все ясно: сервер надо мочить тихо. Был у меня один приятель-хакер по прозвищу «дядя BOFH» [50]: он работал в крупном столичном банке; изредка ему приходилось ненадолго вырубать тамошние серверы. Так вот: он учил именно мочить серверы — потихоньку выливать на них чашечку кофе. В результате неисправность можно списать на короткое замыкание.

Кажется, знаю, что делать. Нужно создать новую вилу — специально для заданий подобного рода. Маленькую, миленькую, не вызывающую подозрений. Вежливую, хрупкую, ранимую на вид. Немножко как бы больную. Немножко как бы недоразвитую. Почти прозрачную, но — жесткую внутри. Девочку-ниндзя.

И хмельной напиток вдохновения должен быть некрепким.

— Ракия, милочка! — Я нажал кнопку F4; в дверь просунулась изящная головка темноволосой секретарши в веночке из белоснежных горных ромашек. — Ракия, мне нужна моя индустриальная соковыжималка.

Черногорская козочка послушно кивнула — через мгновение посреди кабинета медленно раздвинулся пол — снизу, закрепленная на розовом гранитном постаменте, выползла огромная соковыжималка для производства боевых летучих вил. Берубой следил за моими действиями с напускным безразличием — но я видел, как нервно тискает он в пальцах кочергу. Видимо, семаргл впервые присутствовал при акте творчества.

Я подошел к раковине, тщательно вымыл руки. Осторожно подступил к блендеру, выдвинул разделочный столик. Вдох — и музыка началась.

Сначала в ушах невнятно и почти угрожающе рокотнули титанические басы барабанов-титибусятю. Дрогнул воздух, и покорно задрожали нежные язычки в бронзовых колокольчиках. Ласкаемые изнутри, колокольчики сладострастно вызвенели первую протяжную ноту «Танца падающих бумажных листьев» великого мастера Очибы Ноодори. Я схватил за ускользающий хвост невидимую восемнадцатую струну семнадцатиструнного кото и — жестко крутанув в розовеющем воздухе, будто юного угря метнул на разделочный столик… Невесть откуда в руку блеснул нож с широким лезвием: ча-ча-чах! серия кратких ударов превратила еще живого угря в заготовку для небывалого суши… Надо спешить: в соковыжималку, кружась и танцуя, полетели обрывки порнографической манги, созданной незабвенным Хокусаи на излете 86-го года его творческой жизни. Под стонущий аккомпанемент шакугачи, бешено стуча ножом и возбужденно всхлипывая, я превратил в пахучее крошево 360-страничный сборник детских комиксов о ласковой лунной девочке Луми, изнасилованной учителем гимнастики в чистеньком школьном подвале. Смахнул с разделочной доски в жерло комбайна-соковыжималки. Потом, осторожно разбив скорлупу розового новогоднего фонарика, вылил туда же холодный светящийся желток. Всыпал горсть белого риса, похожего на мелкий мраморный гравий. Уронил вялую веточку Aspergillus oryzae. Нажал кнопку.

Мягко, густо взревели ножи блендера. В стеклянном резервуаре, будто в лототроне, завертелись, брызгая в стекло прозрачным соком, розоватые кусочки месива. А над кратером соковыжималки заблестела, собираясь в легкий ураганчик, цветочная пыльца. Как туча золотистой мошкары…

Из крана в фарфоровую бутылочку-токкури звонко упало несколько прозрачных капель. Я сделал глоток. Не-ет. Это всего лишь койи: полуфабрикат, продукт начальной фазы ферментации риса. Не более девяти градусов. Поглядел на танцующий в воздухе пыльный смерчонок: так и есть. Это существо пока слишком похоже на ребенка.

Надо выждать. Выдержать четыре секунды. К исходу четвертой секунды у пыльцового облачка просветлело лицо, порозовели пальцы. Темные волосы начали завиваться в тощие косички. Уже не койи, но еще не конечный продукт. Уже не Дебюсси, но еще не хогаку. Уже не ребенок. Одиннадцать градусов — мото, вторая фаза ферментации риса.

Сдавив пальцами, выжал в жерло блендера каплю соевого соуса. Поймал в воздухе пару вертлявых бемолей, увивавшихся по воздушным волнам этого зыбкотекучего мира подобно перышкам пролетевшего юзуру — сумеречного журавля. Смешал со скользкими, бледно-пурпурными лепестками маринованного имбиря. Последние ингредиенты вдохновения — если они не сработают, не поможет уже ничто: новорожденная вила так и останется недоразвитой Мото-сан. Молчаливой бесполой карлицей — вроде шестилетней старушки Реико, завернувшейся в шерстяную шаль на известной картине Кишиды Рюсея.

Выждать еще секунду. Все.

Я привстал на цыпочки и снял ее с крышки соковыжималки. Осторожно поставил на пол, пригладил косички. Хм. На первый взгляд никак не дашь ей восемнадцать градусов. Максимум 15. Тем не менее это уже не мото. И не бледное, сладенькое винцо мирин — настоящая вила Саке.

Нежная узкобедрая ками, робкая богиня в чистенькой школьной униформе. Белые носочки до колен, намеренно подчеркивающие едва заметную кривизну ножек. Не девочка, а воздушный образ с последней, недописанной картины из знаменитого календарного сборника Иитсу Мандзи «37 обнаженных поэтесс» издания 1936 года. Щечки бледно-розовые, как снег на картинах из сборника того же автора под названием «52 вида на бомбостроительный завод в Токайдо». Она почти готова… остался последний штрих. Поспешно (пока форма еще горячая, пока не успела застыть пыльца) я протянул запачканные руки к личику Саке и — осторожно надавив мизинцами, пошире раздвинул темные щелочки глаз. Вот так совсем хорошо. Было уж больно экзотично.

— Ваша задача, Саке-сан, не просто замочить банного сервера по адресу ввв.залесье.властов.кня/стожхата/бани/парнуха.бан. Важно сделать это тихо, не возбуждая подозрений у мирового магического сообщества. Никто в целом мире не должен обратить на вас внимания. Это понятно?

Девочка потупилась, как бы разглаживая складочки на подоле юбки. Потом быстро поклонилась, и я услышал:

— Вот и чудненько, — похвалил я. — Однако в следующий раз лучше по-русски. У вас имеется какое-нибудь оружие?

Вместо ответа маленькая вила повернулась боком, демонстрируя плотно набитый школьный ранец, висевший за спиной.

— В таком случае — dismissed! — жестко скомандовал я. Шлепая подошвами тупоносых туфелек, девочка послушно вышла из кабинета. Я посмотрел ей вослед и едва не прослезился. Все-таки я изверг: собственноручно отправляю на войну детишек. Но — великий вебмастер не показал своих чувств и сохранил внешнюю холодность. Кто-то любит саке подогретым. Я предпочитаю потреблять этот напиток льдисто-холодным — on the rocks. Такой уж у меня стиль общения с несовершеннолетними ниндзя.