Гладиаторы «Спартака» - Миронов Георгий Ефимович. Страница 43

Закончив дела в фирме «Реколет и сын», Месьер отказался от предложения поужинать с семьей Реколет и, сославшись на некие амурные дела, взял напрокат машину и выехал в Монте-Карло.

...В это же время Феликс Анатольевич Зверев покинул номер на третьем этаже небольшого отеля «Пансион Д'Оре», сдал ключ от номера консьержу и вышел на улицу Мансу, что в двух кварталах от знаменитого казино «Монте-Карло». Он прошел эти два квартала пешком, снова и снова удивляясь чистоплотности местных жителей. На мощенной камнем мостовой не было ни соринки.

Но неожиданно Зверев поскользнулся и чуть не упал, лишь старая военная закалка помогла ему сохранить равновесие. Он посмотрел под ноги.

Субстанция, на которой он поскользнулся, была никак не связана с растительным происхождением — никаких арбузных корок и банановой кожуры.

«Самая обычная собачья какашка», — с раздражением отметил про себя полковник, с трудом соскабливая основательно заляпавшую подошву какашку чистым носовым платком. С брезгливостью бросил платок в изящную латунную урну. Подумал: «Все врут. Писали, что собаковладельцы ходят по улицам европейских городов с совком и лопаточкой, собирая испражнения своих любимцев с мостовой. Ничего подобного. Все врут. У них — как и у нас. Еще хорошо, что собачья особь оказалась мелкой породы».

Зверев спустился в нижнюю часть сквера, расположенного у главного входа в казино.

«Хоть тут не обманули», — отметил про себя, увидев известного ему по фотографии российского политика, подвизавшегося уже во втором составе Госдумы и плавно переходящего от поддержки одного теневого лидера к служению другому, более перспективному. Политик был важным звеном цепочки, выстраиваемой Барончиком с целью приближения к одному из наиболее почитаемых «корыт» государственной кормушки.

Тем временем Жюль Месьер остановил машину на въезде в Монте-Карло, чтобы внести пошлину за использование платной дороги. Воспользовавшись минутной остановкой, он достал из саквояжа красную сафьяновую коробочку и попытался ее открыть. Однако у него ничего не вышло.

— Вечно эти предосторожности босса, — ухмыльнулся Месьер, пряча коробочку во внутренний карман куртки. Въехав в Монте-Карло, он сделал небольшой круг по узким улочкам и нашел место для парковки неподалеку от храма Святого Иеронима. Оставив плащ в салоне, поскольку было тепло и солнечно, а с моря время от времени налетал легкий приятный ветерок, мэтр направился в сквер перед казино.

«Клиента» он легко узнал по фотографии, показанной ему в Париже этой красоткой Мадлен. Да-да, той самой «наивной провинциалкой», которая оставляла ему на комиссию брошь с бриллиантами. Эта маленькая стерва, как выяснилось позднее, была секретаршей самого босса и выполняла его самые конфиденциальные поручения.

Контакт с клиентом не предполагал дипломатической беседы. Учитывая, что молодой, не по годам полный господин, по словам Мадлен, преуспевающий русский политик, слабо владел даже русским и уж совсем ничего не соображал на европейских языках, обмениваться паролями было бессмысленно, тем более что Жюль по-русски знал только «спутник», «водка», «икра», «алмаз» и «бриллиант». Месьер, мысленно помолившись Пресвятой Деве Марии, просто сел рядом с русским, минуту полистал «Ле Фигаро» и, бросив просмотренную газету в урну левой рукой, правой незаметно опустил в стоявшую у ног русского раскрытую сумку-пакет завернутую в бумагу коробочку с брошью. И ушел.

Через минуту поднялся и русский. Вытер вспотевший от волнения лоб несвежим носовым платком и направился вниз, к казино. В переулке слева от заведения его ждала машина с водителем. Когда машина русского уже находилась километрах в тридцати от Монте-Карло, стремительно направляясь в сторону Ниццы, Жюль Месьер с чувством выполненного долга (выполнил задание босса, да еще на его командировочные провел свою операцию с изумрудами) зашел в первое же кафе на пути от сквера к своему пансиону.

Хорошенькая официантка, единственная, обслуживающая небольшое, на четыре установленных на тротуаре столика, кафе, попыталась было броситься к редкому в этот час посетителю, чтобы поскорее обслужить его. Ее учили, что посетитель, которому понравится обслуживание, скорее придет сюда в следующий раз, чем если бы ему понравились кофе с круассанами, ибо кофе с круассанами одинаков почти во всех кафе Монте-Карло, а вот подающие заказ девочки — разные. Она рванулась к нему, как к родному. Но на ее пути неожиданно встал владелец кафе Ганс Эрни, дюжий швейцарец, купивший кафе месяца три назад у старенькой мадам Рану. Поговаривали, что Ганс — бывший полицейский из Цюриха. Впрочем, он не приставал к официанткам, так что работать можно было и при нем.

— Я сам обслужу клиента, — заметил Эрни опешившей девушке и, изобразив на каменном плотном лице что-то наподобие улыбки, склонился перед клиентом. — Предпочитаете французский легкий завтрак, месье? Могу подать английский ланч или немецкие сосиски с капустой, — по-французски спросил он.

— Нет-нет, стакан холодной воды и чашку кофе, — ответил мэтр. — И еще — небольшую плитку швейцарского шоколада. О нем мне напомнил ваш французский. В нем есть небольшой швейцарский акцент. Вы оттуда, не правда ли?

— Вы угадали, — сделав вид, что слова посетителя его чрезвычайно обрадовали, ответил толстый швейцарец.

Через пару минут перед Жюлем уже стояли запотевший стакан с «Виши», чашка ароматного дымящегося кофе и плитка шоколада «Сюисс-кола».

Месьер сделал глоток кофе, запил глотком холодной воды и сунул в рот дольку шоколада. Говорят, что шоколад поднимает настроение. Дело в том, что с тех пор как мэтр получил коробочку с брошью для передачи русским, его не покидало чувство тревоги. Почему-то перед глазами все это время стояли лица Мадлен, референта торгового дома «Диамант» с непроницаемым лицом, который провожал его в аэропорту «Орли», водителя, который встречал его в Ницце, отца и сына Реколет. Месьеру сейчас казалось, что на всех этих лицах, когда они были обращены к нему, были жалость и сочувствие. Так смотрят на больного раком, зная, что дни его сочтены, или на приговоренного к смертной казни.

«А, ерунда. Чего мне бояться? — попробовал он успокоить разбушевавшиеся нервы. — Я четко выполнял все поручения босса на протяжении года. И я не представляю никакой опасности. Разве что..., может быть, этот русский?.. Странная какая-то во рту горечь. От швейцарского шоколада или от кофе?..» Он быстро разжевал дольку шоколада. Нет, это был его любимый черный шоколад, но он не горчил. Жюль отхлебнул глоток кофе. Тоже никакой горечи. Но не может же горчить вода? Он отхлебнул глоток воды.

Как ни странно, горчила все-таки вода. Месьер успел еще задуматься над этой странностью. Но додумать свою мысль до конца не успел. Грудь наполнилась чем-то горячим, словно ее изнутри ошпарили кипятком. Сильно сдавило сосуды в голове, он еще смог дотянуться ладонями до висков. Но руки тут же бессильно упали. Изнутри рванула наружу такая страшная боль, что не то что крика, легкого выдоха не последовало из его рта.

Последнее, что Жюль Месьер увидел в этой жизни, был старый белый шпиц, присевший «по большому» прямо перед кафе. Его хозяйка, хрупкая старушка лет семидесяти, благоговейно наблюдала за потугами любимца, даже не пытаясь его уговорить выбрать для этого занятия какое-нибудь другое место.

— Я всегда говорил, что эта французская привычка пить крепкий турецкий кофе с холодной водой до добра не доводит, — нравоучительно заметил Ганс Эрни, подходя к клиенту и собирая на поднос стакан с водой, чашку с недопитым кофе и плитку недоеденного шоколада. — Ему плохо. Звони доктору Рюбеншталю. Может, он успеет помочь этому несчастному. Но, судя по всему, — инфаркт. Ему уже никто не поможет. Он уже на пути туда, — и толстый швейцарец благоговейно показал в сторону бегущих по небу облаков.

Доктор Рюбеншталь однозначно констатировал смерть неизвестного господина от инфаркта. Прибывший на место комиссар полиции занес мнение доктора в протокол. Путем быстро проведенных опросов владельцев соседних магазинов, пансионов, прохожих, он установил, что приезжий — по документам, ювелир из Парижа — остановился в пансионе «Дом Рабель». Однако анализ содержимого саквояжа, остававшегося в номере, ничего не добавил к картине смерти.