Лунные дороги - Аринбасарова Наталья. Страница 47

На съемочной площадке все заняты работой. Наталье с ее азиатской внешностью не нашлось роли в этой картине, от этого ей было ужасно грустно и тоскливо. Девушке хотелось быть все время с мужем, но она чувствовала себя лишней. А дома, на даче остался с няней и Татой маленький Егор. Душа разрывалась между двумя любимыми существами.

"Историю Аси Клячиной" не приняли, фильм положили на полку. Андрон тяжело переживал за судьбу картины, на нервной почве у него высыпала на руках и ногах экзема, началась бессонница. "Ася" нравилась всем, кому он успел ее показать, но даже просмотры для друзей, приходилось делать тайком.

— Не могу, не могу жить в этой стране! Все нельзя! Не могу, — часто восклицал он.

Андрон все сильнее замыкался в себе. Вечерами он слушал "Голос Америки", Би-Би-Си. Через невообразимый треск маленькой спидолы еле-еле прорывались вражеские голоса. Потом Наташа долго не могла уснуть, не понимая, что происходит, но, чувствуя, что муж несчастлив.

В 67-ом году начался Международный Московский кинофестиваль. Андрей уехал с Ежовым писать сценарий "Дворянское гнездо", и на открытие фестиваля Наташа пошла с Натальей Петровной. В зрительном зале Матенька заметила интересного молодого человека в костюме китайского покроя:

— Смотри, смотри, как похож на Гоголя!

— Кто?

— Да вон тот высокий блондин с пушистыми усами.

Позже, когда Андрон вернулся, они познакомились. Это был молодой французский режиссер — Паскаль Обье.

— Я специально прилетел в Москву, чтобы познакомиться с вами. В Париже я видел "Первого учителя". Я был потрясен! — от этих слов Андрон приятно порозовел, и усатый красавец очень ему понравился.

С французской делегацией прибыли знаменитая актриса Анна Карина и Маша Мериль.

— Ты знаешь, что Мериль урожденная княжна Гагарина! — благоговейно прошептал Андрон в Наташино ухо.

— Наверно, князь Гагарин согрешил с дворовой девкой. Уж больно крестьянское лицо у княжны.

— Т-с, т-с!

Княжна Гагарина пристально посмотрела на Наталью холодными стальными глазами.

Пробыв в Москве несколько дней, Андрей опять уехал. Он просил жену уделить внимание французской делегации: "Поводи по музеям, пригласи на дачу". Наташа, измучив французов культурной программой, привела их к Мише и Вике Ромадиным, чтобы гости увидели, как работают современные, советские художники.

Перед отъездом в Париж они пожелали купить русские сувениры. Наташа видела, как французы потешаются над унылостью и нищетой обычных московских универмагов, над уродливостью их витрин. Она придавала своему лицу безразличный, непонимающий вид, но эти французские фырки оскорбляли ее патриотическое чувство. Наталья повела их в "Березку", тогда в Москве были такие магазины для иностранцев и советских дипломатов, последние отоваривались за чеки. В "Березках" — небогатый выбор самых различных, дефицитных товаров, простым советским людям казавшийся райским изобилием. Наташа терпеть не могла эти закрытые магазины, ничего более оскорбительного для гражданского и человеческого достоинства и выдумать нельзя.

Войдя в Березку, Маша Мериль долго смотрела на выставленную обувь. Вдруг она обернулась и сказала Наталье:

— Я хочу подарить вам туфли. Какие вам нравятся?

— Спасибо, но у меня есть туфли.

— Но вы уделили нам так много времени, мне бы хотелось сделать вам подарок.

В результате уговоров Наташа стала обладательницей красивых лаковых туфелек.

Много позже Наталья узнала причину острого желания француженки одарить ее обувью. Все было банально, в то время у нее с Андреем был романчик. Через несколько лет Паскаль Обье, смеясь, рассказал Наташе: "На том фестивале Маша крутила роман и со мной, и с Андроном. Она хотела создать киностудию "Машафильм" и таким древним образом пыталась заполучить молодых, талантливых, а главное — недорогих режиссеров!". Но тогда Наталья ничего не знала, ее только удивил внезапный припадок щедрости и холодный оценивающий взгляд Маши Мериль.

Пригласить на дачу французскую делегацию не удалось. Наташа обратилась с просьбой в оргкомитет фестиваля, чтобы ей выделили машину — отвезти иностранных гостей на Николину Гору. Дама с фиолетовыми волосами, клубящимися над розовым рубенсовским лицом, строго сказала: "Дальше, чем на сорок километров вывозить иностранцев из Москвы — категорически запрещено!".

Паскаль Обье, с которым Наталья успела подружиться, был вне себя от негодования. Энергически поднимая брови, он долго кипятился, возмущаясь идиотизмом советских порядков. Чтобы его хоть как-то утешить, Наташа испекла французам в дорогу румяную гору пирожков. Тающие пирожочки с капустой и мясом! Паскаль Обье, выхватив у девушки ароматный пакет, поскорее унес его в самолет, забыв даже попрощаться. По приезде в Париж, он позвонил Наталье. Сначала в трубке раздалось урчание, потом О-О-О-О-О, а после из этих звуков сложились слова. Бархатистый голос Паскаля заверял, что пирожки так ему понравились, что он никому их не дал. Съел все сам!

Паскальчик был очень симпатичен Наташе. Странно, как среди современных, холодных, расчетливых французов мог родиться человек с такой страстной, любящей, нежной душой. В этом большом лощеном парижанине со смягченным жизнерадостностью гоголевским лицом — так много доброты, шалости, и невероятной искренности.

В честь 50-летия советской власти ЦК Комсомола проводил в Ленинграде международный форум демократической молодежи. Были приглашены делегации из 117 стран. Наталья представляла творческую молодежь Москвы.

Андрон провожал жену. Стоя на скользком беспокойном тротуаре, он был напряжен и не смотрел ей в глаза. Вокруг сновали люди, едко пахло бензином. Наконец, всех пригласили в автобусы. Андрей, поцеловав Наташу, сказал: "Смотри, не изменяй мне в Ленинграде. Мне все донесут". Она натянуто засмеялась.

В Ленинграде начались бесконечные заседания, экскурсии по городу, а вечерами молодые люди собирались в баре — знакомились, общались, танцевали. Наталья пользовалась большим успехом среди лощеных комсомольских мальчиков.

В один из вечеров Наташа попала в узкую компанию, в которой был художник Илья Глазунов. Шумно, весело, комсомольцы становились все раскованнее, их галстуки сами собой развязывались. Они ухаживали за актрисой, делали комплименты. Вдруг кто-то за спиной сказал:

— А мы думали, что ты сволочь, а ты, оказывается, очень славная девушка!

Наташа обернулась, но так и не поняла, от кого исходила эта фраза.

— Разве можно быть в девятнадцать лет сволочью?

— Мы думали, что ты вышла замуж за Михалкова по расчету. Михалковским сы

ночкам очень хорошо живется, за них все делает их папа, — сказал зализанный на косой пробор молодой человек и скривил рот в гаденькой ухмылке, — Вот Илья Глазунов — он молодец! Он всего в жизни добивается сам, ему никто не помогает! Ненавижу мальчиков, родившихся с "золотыми зубами во рту".

— Но ведь они и сами талантливые, — возразила Наталья, — Ведь не папа же за них

кино снимает и в фильмах играет.

Она посмотрела на Глазунова. Он молчал и тонко улыбался. От этой улыбки Наташе стало не по себе. Глазунов часто бывал у Сергея Владимировича, неприлично заискивал перед сановитым поэтом.

— Пусть им полегче, чем другим, но, они и сами чего-то стоят, раздраженно сказала девушка.

Наталья, тяжело дыша, вышла в фойе. Открыла окно, на нее пахнуло свежим сырым воздухом. "Какой кошмар! Мерзкий слизняк! Фу, надоело, завтра же еду в Москву. Голова болит".

Сзади раздался какой-то шорох, женщина обернулась. Перед ней стоял полный лысоватый человек, робко моргал ресницами:

— Можно мне с вами познакомиться. Я из Югославии, профессор социологии.

Зовут меня Музафер Хаджагич, — сказал он на хорошем русском языке, Вы знаете, я весь вечер наблюдал за вами, от вас идет какой-то свет. Вокруг вас все время были люди, и я стеснялся подойти. Не могли бы вы мне помочь купить пластинки классической музыки, у меня в Москве нет никого знакомых