Северяне - Мищенко Дмитрий Алексеевич. Страница 21
– Батюшка! – крикнул еще издали. – Мы едем с Черной на озеро! К берегам Лебединого озера!
Осмомысл отложил ложку, которую вырезал из грушины, И вопросительно посмотрел на девушку.
– Я согласна, – сказала княжна, присев рядом со Всеволодом напротив старика. – Раньше чем воротиться в Чернигов, хочу дознаться про свою долю у девы-лебедицы. Сегодня ночью поедем к озеру, может, перед рассветом увидим ее. Молитесь, отец, чтобы послали боги удачу, чтобы милостивы были к нам…
– Помолюсь, – ответил Осмомысл. – Хорошо, что вспомнила об озере. А то уехала б и не увидела красы его дивной. Да и лебедей, поди, подстережете…
Но знал старик; не легко подкрасться к ним. С тех пор как живет здесь, ни ему, ни подконюшим не посчастливилось не то что выкрасть их одежду, а просто подстеречь, увидеть, как купаются они на рассвете. Сказки это, в которые веришь смолоду. А ныне… Сейчас он рад, что сын вспомнил об озере, о лебедицах. Затея эта отвратит помыслы княжны о доме, об отце, задержит ее на пастбище. Девушка она своенравная и упрямая, запальчивая, ее не остановит первая неудача. Не раз еще попытается подстеречь купанье лебедей на рассвете. А время-то протянется… Побудет еще здесь княжна. А там, может, и отъедут хозары восвояси, видя, что Черной все нет и нет.
…Уж начало светать, рассеивался ночной сумрак, а старик все не мог заснуть. Тяжело ворочался с боку на бок, одолевали думы о княжне, о любимом сыне. Что ждет их впереди? Что ждет сына? Что, если полюбит его Черная? А вдруг и князь поставит выше богатства и высоких почестей счастье дочери? Разве плохим бы отроком стал Всеволод в княжеской дружине? А там, глядишь, и добрым витязем…
Да нет, пустые утехи придумал ты себе, старик. Князь есть князь. И дочь князя не для холопа… Укроется от хозарского плена, а потом ей дорога в княжий терем, Всеволоду – на пастбище. А князь… А с князем сочтемся как-нибудь потом… Всеволод молод и силен. Он отомстит за наше поруганье и холопство. Почто бедной девице, сироте горемычной, держать ответ за отцову жестокость. Сама-то она добра и ласкова. Страшится хозарской неволи, а брак со стариком каганом и есть неволя горькая для княжны. Помочь ей надо укрыться от этого лиха, а не искать выгод знатного родства с гордым князем, будь он проклят. Да вразумят нас боги па доброе дело, да помогут укрыть девушку от злого глаза, от гнева княжеского…
Золотые тонкие лучи глянули в окошко горницы. Осмомысл стоял на коленях, протянув руки к солнцу и молился:
«Боже, Даждь-боже, унеси думы черные о мести, о крови… Если уж в счастье не привелось нам быть вольными людьми, то будем ими хоть в горе… Помоги, боже, укрыть и спасти ни в чем не повинную девицу от плена хозарского…»
XV. ЧАРЫ ТЕМНОЙ НОЧИ
Тихая звездная ночь раскинулась над лесом. Ляжешь на толстый, прогретый за день солнышком хвойный ковер и уснешь, не почувствуешь ни холода, ни сырости, ни того, что близко вода. Леса и леса вокруг вековые, густые, зеленые… И хорошо лежать вот так, у костра, смотреть, как медленно разгорается он, как хочет оттеснить надвинувшуюся со всех сторон темень, как вспыхивает веселым огоньком сухая ветка – одна, другая, третья…
Потянул вдруг легкий ветерок с прогалины, с ближнего озера. Принес душистые запахи цветов, примятых копытами трав. Тепло так и тихо, и хочется закрыть глаза, поддаться искушению сладкого сна.
Но Всеволод гонит его: рядом под могучим дубом спит княжна, а он страж ее недреманный.
Осторожно, тихонько ломает собранный сушняк, не спеша бросает в огонь, потом ложится навзничь и долго-долго глядит в усеянное яркими звездами высокое, чистое небо. Неисчислимы они там, в далекой вышине! И как чудесно сияют! Стезя Даждь-бога словно туманом окружена их серебристым, бледным светом. А в лесу сумрачно. Высокие столетние дубы широко разбросали свои зеленые шатры, густо переплелись ветвями и, крепко обнявшись, стеной стоят перед глазами. Темной, непроглядной стеной.
Всеволод повернулся, лег ничком, стал присматриваться к лошадям, глубоко вдохнул ночные запахи. Они ему не внове, он привык к ним с детства и сразу различает и сон-траву, и голубые сокирки, и схожие по запахам цветы, и редкие травы.
Но вот острый нюх его уловил какой-то новый запах, неприятный… Чей же это? И тут он услышал, как тихо, опасливо заржали кони.
Всеволод насторожился, приподнялся на локтях и стал всматриваться в лесной мрак, вдоль прогалины. Потом снова принюхался… Пропал этот запах. В чем тут дело? Догадался, что дым костра да смоляной дух мешают ему распознать, чей же это запах почудился ему. Он встал, отошел несколько шагов от костра, потянул ноздрями воздух. Сначала прямо перед собой, потом влево, еще левее…
«Так вот оно что! – тихонько свистнул Всеволод. – Это волк рыскает неподалеку».
Постоял, подумал, потом пошел к лошадям, привел их поближе к костру.
Когда он вернулся, княжна подняла голову с душистой охапки травы.
– Ты уходил, Всеволод? – встревоженно спросила она.
– Коней собрал, – спокойно ответил юноша. – Напаслись уже, я и пригнал их поближе к огню. А ты спи, вставать придется рано, как только заря свет подаст.
Девушка глубоко вздохнула. Глаза ее закрылись. Дрожащий отсвет костра упал на ее лицо. И Всеволоду показалось, что она улыбается. Ему захотелось сорвать стебелек травы и озорно пощекотать им губы Черной. Он даже тихо засмеялся этой мысли и протянул руку, чтобы сорвать травинку, но вдруг чей-то надсадный крик огласил поляну. Еще не затихло эхо, как послышался громкий, визгливый хохот, прокатившийся и на поляне и в лесу.
Княжна испуганно вскочила, не разберет спросонья, откуда он, такой истошный, оглушительный смех. Всеволод, улыбаясь, подошел к ней:
– Не бойся, не бойся, княжна, то русалки играют…
Он так спокоен, так уверен, что ей становится стыдно за свой страх, она силится подавить его. «Да и чего, в самом деле, тут пугаться? – мелькает мысль. – Мы ведь у огня, а он от всех наваждений лесных спасителен».
Вдруг над самой головой снова раздался дикий хохот. Княжна вздрогнула и схватила юношу за руку. Он быстро закрыл ладонью ее глаза.
– Ой, боюсь! – испуганно зашептала она. – Они, никак, тут на дубе, над самой головой!
– Ну что ты, княжна, – успокаивает ее Всеволод. – Это тебе показалось. С нами живой огонь, русалки не посмеют подойти так близко. Не бойся ничего. Пока горит костер, ни звери, ни духи в лесу не страшны.
– Правда, правда, Всеволод, – все еще вздрагивая, отозвалась Черная. Но помимо воли в ушах ее все еще раздавался тот страшный хохот. – А может, мы уйдем отсюда на поляну? Там русалки хоть над головой не будут прыгать.
– Нет, – поспешно отозвался юноша. – Нельзя на поляну. Пересидим тут под дубом. Недолго побегают они здесь, порезвятся и перестанут. Видно, мы место их заняли, вот они и кричат. Плясать, вишь, им негде. А увидят, что мы не уходим, другое место побегут искать. Слышишь, уже удаляются…
В самом деле, хохот затихал где-то вдали. Черная и Всеволод еще прислушивались к отголоскам, которые повторяло лесное эхо. Наконец все успокоилось. Снова воцарилась ночная тишина.
– Спать надо, княжна, – подавляя зевоту, сказал юноша. – Ночь на исходе, а нам спозаранку к озеру идти. Мне-то не впервой в ночном не спать. С табунами часто приходится и костер жечь, и лесного зверя сторожиться. Я привык. А тебе вот надо поспать перед охотой. Иди ложись да сосни еще часок.
Но она не могла сразу заснуть.
– Видишь, какая я трусиха, – застенчиво проговорила Черная. – Подумать только, русалок испугалась! Будто сроду не слышала о них, не знала, что они водятся в лесу.
– Одно дело слышать о них рассказы няньки в своей опочивальне, другое – побывать в ночном лесу да самому послушать и филинов, и сов, и всякие иные лесные голоса. Непривычна ты, вот и напугалась. Да напрасно. Не бойся тут ничего. С нами священный огонь, и я с тобой тут. И уж никак не дам тебя в обиду.
– Спасибо тебе, Всеволод, – улыбнулась княжна и протянула ему руку. – Ты настоящий друг мне и защитник.