Почему мы не слетали на Луну? - Мишин Василий Павлович. Страница 25

— Все лица, поставившие свои подписи на заключении, могут всегда сказать, что их обманули подчиненные организации и лица. Я же не могу воспользоваться такой привилегией, так как институт предметно и квалифицированно должен отвечать на поставленные вопросы. Руководство министерства будет потом иметь к ЦНИИмашу серьезные претензии.

Мой монолог продолжался довольно долго, пока Литвинов не вышел из себя и не сказал:

— Ты много говоришь. Покажи конкретно, что тебе в заключении не нравится и как исправить.

Я сразу завелся и допустил бестактность:

— Вкратце, смысл моих замечаний сводится к следующему. Во фразе: “надежность носителя Н1 не хуже, а в некоторых случаях даже лучше надежности РН “Сатурн-5”, выбросить частицу “не”, вставив ее во фразу: “объем наземной отработки достаточен для обеспечения необходимой надежности”.

Конечно, Виктор Яковлевич на меня сразу же обиделся и начал жаловаться по телефону министру (С. А. Афанасьеву), что я опять занял неконструктивную позицию и не признаю никаких доводов. Мне пришлось выслушать в трубке несколько гневных замечаний от “самого”, которые он связал с моим особым мнением по так называемому “спору века”. Я просил Сергея Александровича принять меня, чтобы объяснить положение дел более обстоятельно, но он повесил трубку. Визы на заключении министерства я так и не поставил.

Через неделю Афанасьев, как председатель межведомственной государственной комиссии по летным испытаниям лунного комплекса, собирает госкомиссию и большой круг участников этой разработки для обсуждения и одобрения заключения Министерства общего машиностроения на более высоком уровне. На совещании присутствовало более 150 человек, в том числе президент АН СССР М.В. Келдыш и министр авиационной промышленности П.Д. Дементьев.

Основным докладчиком был В.П. Мишин. Он подробно и оптимистично изложил состояние дел с лунным комплексом, рассказал о тех мероприятиях, которые были реализованы для обеспечения его надежности, и в общих фразах объяснил возможность осуществления лунной экспедиции в предлагаемый двухгодичный срок. Василий Павлович жестко критиковал позицию ЦНИИмаша, его заключение, которое охарактеризовал как не стоящее той бумаги, на которой оно написано. За ним выступили главные конструкторы-смежники, которые отметили, что все трудности установлены и преодолены, заверив министра в возможности соблюдения предложенных в проекте постановления сроков. Келдыш и Дементьев, прочитав проект решения госкомиссии, сразу же ушли с совещания, сославшись на неотложные дела, чтобы не участвовать в принятии решения. В общей сложности проговорили более двух часов. Наконец, слово предоставили мне как директору института.

— Вы только без демагогии и по существу! — сердито предупредил меня председательствующий Афанасьев.

Стараясь казаться спокойным после такого напутствия, заявляю:

— Я вижу, вы все устали, и чтобы не злоупотреблять вашим терпением, буду предельно краток: просто зачитаю выводы института. Если возникнут вопросы, подробно отвечу.

Вопросов почему-то не последовало. Только Сергей Александрович раздраженно заметил мне:

— Вот, Вы в заключении требуете проведения дополнительных испытаний двигателей. А знаете ли Вы, что Василию Павловичу и министерству…, — и замолк. Потом посмотрел мне в глаза, что-то, видимо, вспомнил, понял, что я отвечу его же словами, и не стал продолжать. А хотел сказать Афанасьев:

— … такую задачу в заданные сроки решить нельзя.

На что я бы ответил:

— Для обеспечения надежности это необходимо. И дело ЦКБЭМ и министерства решить проблему.

Сергей Александрович, вероятно, вспомнил следующий эпизод. Как-то в его кабинете ряд членов коллегии еще на заре создания МОМ знакомился с проектом постановления правительства, подготовленным главными конструкторами, о повышении точности стрельбы баллистическими межконтинентальными ракетами. Министр спросил нас:

— Есть ли замечания?

На что я ответил:

— С такими высокими требованиями к точности стрельбы соглашаться нельзя. Главные конструкторы не в состоянии их в настоящее время выполнить, а министерству придется отвечать за это.

— А эти характеристики хорошие? — спросил министр.

Я ответил, что они необходимы и очень даже хороши, но невыполнимы в настоящее время.

— Так какое право имеет головной институт возражать против хороших цифр? Если это необходимо и хорошо, дело главных конструкторов достичь их, а министерства — обеспечить решение указанной проблемы.

Я был посрамлен государственным подходом С. А. Афанасьева к обязанностям министерства, и указанный эпизод меня научил, что к порученному делу всегда необходимо подходить с учетом максимальной пользы для страны, а не из личных соображений.

После заминки министра, которую никто не понял, мне разрешили сесть. Меня крайне удивила жестикуляционная поддержка В.П. Бармина, который из-за своего соседа так, чтобы не видел министр, пожимал руки, выражая солидарность. А мы с Барминым были в то время по разные стороны баррикад в “споре века”. Последним выступил представитель заказчика заместитель начальника ГУКОС А. А. Максимов. Выступление его было весьма дипломатичным, и, по существу, он поддержал меня. Сказал много хорошего в адрес ЦКБЭМ и разработчиков, показал, как они преодолевают трудности, сколько сделали для повышения надежности комплекса. Однако рекомендовал из проекта заключения выбросить фразу о том, что надежность РН Н1 не хуже, а в некоторых случаях лучше надежности носителя “Сатурн-5”. Свое предложение Максимов объяснил тем, что мы с американцами находимся в разных временных плоскостях. Они уже много раз слетали на Луну, а у нас еще идет отработка носителя и мы не вышли за пределы первой его ступени. Поэтому такое сравнение некорректно и его могут неправильно понять. Предложил также исключить фразу, где говорится о достаточности объема наземной отработки лунного комплекса для обеспечения необходимой его надежности.

— После каждого пуска мы проводили широкий круг мероприятий по повышению надежности, иногда значительных, наличие такой фразы будет ограничивать нас при принятии дополнительных мер по повышению надежности, — закончил он.

Проект заключения министерства госкомиссией так и не был принят. Однако вопрос этот не был закрыт, и мне пришлось столкнуться с ним еще раз и очень серьезно защищаться на территории нашего самого строгого оппонента — ЦКБЭМ. В один из солнечных субботних дней июня я рассматривал в институте почту и знакомился с отчетами. Вдруг звонок министра:

— Что делаешь?

— Тружусь, — отвечаю.

— Приходи сейчас в кабинет Мишина.

Я понял, что будет продолжение неоконченного разговора, но под давлением авторитетных специалистов ЦКБЭМ. Взял кое-какие документы, а они, как вооружение, всегда были наготове, сел за руль личной машины и поехал. Вхожу в большой кабинет главного конструктора Мишина. Вокруг длинного стола сидят 30-40 ведущих работников ЦКБЭМ, в торце — сам Василий Павлович, а сбоку примостился министр — Сергей Александрович. Ждут меня. Мишин начал обличительную вступительную речь. Он никогда не стеснялся в эпитетах, а тут просто грубо обрушился на институт и его деятельность. В основном все сводилось к следующему:

— Институт не только не помогает ЦКБЭМ, а мешает работать своими неквалифицированными заключениями. Ежегодно институт мешками присылает свои отчеты, которые у нас, в ЦКБЭМ, не читают и не используют. Этим институт создает нам дополнительные трудности: перегружаются секретные отделы, архивы. Похоже, что ЦНИИмаш работает на Военно-промышленную комиссию, а не на отрасль.

Этого уже не смог выдержать министр. Он встал, гневно нахмурившись, перебил Василия Павловича, поскольку тот умело наступил ему на мозоль, и сурово спросил меня:

— Вы у кого получаете зарплату, товарищ Мозжорин?! Почему так себя ведете?! — вызывая меня на авансцену.

— У Вас получаю, Сергей Александрович. Заключения мы пишем по Вашему приказу. Вопрос решается просто, отмените приказ о необходимости выдачи институтом официальных заключений на все новые разработки и предложения главных конструкторов, и все будут довольны. Мы тем, что отпадает необходимость говорить главным порой неприятные слова, главные тем, что не нужно будет их слушать, — защищался я.