История Крестовых походов - Мишо Жозеф Франсуа. Страница 23

Проходя по Памфилии, французам приходилось обороняться не только от набегов турок, но и от врага более беспощадного – суровой зимы с ее холодом и голодом. Дождь лил как из ведра. Большая часть лошадей была съедена. Одежда превратилась в лохмотья. В таком состоянии крестоносцы добрались до богатого греческого города Аталии, рассчитывая здесь обогреться и отдохнуть. Но внутрь стен их не пропустили, а продовольствие согласились продавать только за золото. Однако встревоженный ропотом отчаяния и угрозами крестоносцев, правитель Аталии предложил Людовику суда для продвижения морским путем. Король, вначале отказывавшийся от этого плана, затем понял, что иного выхода нет. Обещанных судов пришлось дожидаться пять недель и оказалось их так мало, что можно было погрузить лишь небольшую часть армии. Пришлось согласиться и на это. Дав в начальники остающимся графов Фландрского и Бурбонского и щедро наделив их деньгами, равно как и правителя Аталии, давшего клятву провести их посуху до Киликии, Людовик, сопровождаемый королевой и знатнейшими рыцарями, с болью покинул негостеприимный берег. Короля тревожили мрачные предчувствия; и они оправдались. Оба военачальника, им поставленные, тут же сбежали. Правитель Аталии не сдержал слова. Он не дал оставшимся проводников, не дал и продовольствия, и большинство их погибло от голода, болезней и набегов сарацин. Те же, кто выжил, видя, что Бог их покинул, ради спасения жизни приняли ислам. Аталия, впрочем, была наказана за свои грехи. Вдруг вспыхнула страшная эпидемия, и через несколько недель город обезлюдел, а позднее превратился в руины.

Лишившийся трех четвертей своей армии, французский король после долгого плавания прибыл в гавань Антиохии, где его весьма радушно встретил Раймунд де Пуатье, хозяин княжества. Об этом властителе современный летописец говорит как о человеке обворожительно-любезном, обладавшем красивым лицом и сладкой речью. При его дворе постоянно проживало множество знатных дам, и королева Алиенора, приходившаяся племянницей князю, отнюдь не испортила этого букета ни своим умом, ни нравом, ни внешностью. Ежедневные пиры и пышные празднества заставили вновь прибывших французов быстро забыть о недавних бедах и о покинутых товарищах, Алиенора, в свое время пленившая императора Мануила, сразу же нашла общий язык со своим любвеобильным дядей. Впрочем, занимаясь флиртом с племянницей, Раймунд не забывал и о делах житейских, стремясь увязать одно с другим. Желая ослабить могущество своего главного врага, Нуреддина, он решил использовать короля и его людей для осады Алеппо и Кесарии. С этим предложением он обратился сначала к Людовику, который принял его весьма холодно, заявив, что не может вступать в войну, пока не посетит святых мест. Не смутившись отказом, князь Антиохийский решил действовать через королеву. Алиенору уговорить было легко – она и без того, упоенная весною и просыпающейся любовью, всячески стремилась продлить свое пребыванием Антиохии. Но на короля все это, как нетрудно догадаться, произвело совершенно обратное действие. И не только благочестивые помыслы звали его поскорее покинуть Антиохию; теперь к этому добавлялась и ревность. Алиенора, однако, упрямо держалась за свое: она ни за что не соглашалась расстаться с веселой жизнью в Антиохии и даже угрожала королю разводом. Вторя ей, Раймунд божился, что любыми путями удержит очаровательную племянницу. Кончилось тем, что Людовик, крайне возмущенный и как государь, и как супруг, вынужден был похитить собственную жену и ночью тайно увез ее из Антиохии.

Поведение Алиеноры вводило в соблазн не только христиан западных и восточных, но и неверных; история упоминает об одном турке, ради которого она хотела оставить французского короля. Так или иначе, но Людовик не мог забыть своего позора, и по возвращению во Францию развелся с Алиенорой, хотя и понимал, что это могло иметь тяжелые политические последствия. Действительно, в результате этого шага обширное герцогство Аквитанское ушло из его рук и попало в руки его соперника, английского короля Генриха II, за которого вскоре вышла Алиенора. И это стало для Франции самым плачевным из последствий Второго крестового похода.

Ускоренный отъезд Людовика VII в Иерусалим был стимулирован особым посольством из Святого города. Король спешил настолько, что даже не задержался в Триполи, понимая, что граф Триполийский имеет на него те же виды, что и князь Антиохийский. Иерусалим встретил Людовика торжественно. Встречать его вышли князья, прелаты и масса народа; в руках несли оливковые ветви и декламировали слова, которыми некогда приветствовали Спасителя: «Благословен грядущий во имя Господне!» Сюда же прибыл и германский император; потерявший всю свою армию, он пришел как простой пилигрим. Оба монарха всплакнули, вспоминая пережитые бедствия, и благословили неисповедимость пути Промысла Божия. Молодой Балдуин III, король Иерусалимский, горя нетерпением увеличить пределы своего государства, воспользовался присутствием европейских крестоносцев, чтобы начать войну. Собравшись в Акре, два короля и император решили начать с осады Дамаска, обладание которым обещало богатую добычу и надежную защиту королевству Иерусалимскому. Характерно, что, хотя поводом к крестовому походу было благочестивое желание отвоевать Эдессу, ни здесь, ни в других местах, ни раньше, ни позже не было и слова сказано об этом городе. Нечего и говорить, что в Акру не пригласили ни князя Антиохийского, ни графа Триполи; и конечно же подобное отношение не сулило ничего доброго колониям крестоносцев.

Войска соединились в Галилее и направились к верховью Иордана. Им предшествовал патриарх, несший Животворящий Крест. В начале июня армия, к которой присоединились рыцари Храма и иоанниты, перешла Ливанский хребет и разбила лагерь у местечка Дари, откуда был виден Дамаск. Этот древний город, «жилище утех и роскоши», неоднократно переходил из рук в руки, пока во времена Мухаммеда мусульмане окончательно не забрали его у христиан. Во время Второго крестового похода Дамасский эмират принадлежал князю, непрестанно отбивающемуся от своих соседей. На него положил глаз неоднократно осаждавший его Нуреддин. Город защищался высокими стенами, но лишь с юго-восточной стороны. На севере и западе он ограждался только садами и рощами, разделенными заборами и насыпями с небольшими башенками. Крестоносцы решили начать осаду именно отсюда, правильно рассчитав, что в садах они найдут вдоволь плодов и воды. Несмотря на тучи стрел, которыми их встретили враги, засевшие в башенках, осада проходила успешно, и вскоре христианские воины, гоня мусульман, подошли вплотную к городу. Здесь император Конрад прославил себя удивительным подвигом, заставившим на момент забыть его прошлые неудачи. В то время как воины Балдуина, неоднократно пытавшиеся прорвать ряды врага, чуть было не начали отступления, он с горстью своих воинов внезапно атаковал мусульман. Турки падали под его ударами, когда навстречу выехал сарацин исполинского роста, закованный в железо, и вызвал его на бой. Император принял вызов, и оба войска остановились, с интересом взирая на эту схватку. Схватка, впрочем, оказалась недолгой. Конрад, повторив подвиг Гопиррида, одним ударом меча рассек гиганта пополам, от плеча до седла. Этот удивительный удар решил исход сражения: мусульмане в ужасе оставили поле боя и укрылись в городе.

Дальнейшее казалось предрешенным: взятие города становилось делом нескольких дней. Уже его защитники в страхе посыпали головы пеплом, уже женщины, уповавшие на милосердие Аллаха, беспрестанно читали молитвы, уже подумывали бежать из обреченного города. Но бежать не пришлось. Как это часто бывало и раньше, победу христиан сорвали их внутренние распри. Когда стало ясно, что Дамаск падет, начались споры, чье знамя взовьется над побежденным городом. И тут четко обозначилась грань, разделявшая две группы христианского воинства: князей и баронов Востока с одной стороны, и пришельцев с Запада под водительством короля и императора – с другой. Среди домогавшихся власти над городом особенно усердствовал Тьерри, граф Фландрский. Казалось бы, его репутация была подмоченной: это был один из двух военачальников, трусливо бежавших из-под Аталии, где король, отбывая в Антиохию, назначил их руководить оставшимися крестоносцами. Но теперь Тьерри проявил большую настойчивость и расторопность. Мотивируя тем, что он уже дважды побывал на Востоке и оставил свои владения в Европе родственникам, он требовал княжество Дамасское как компенсацию за свои подвиги и потери. Французский король согласился с этими доводами. Такое предпочтение вызвало зависть и злобу других князей, в особенности князей Сирии и Палестины, считавших, что каждый из них имеет больше прав на любое новое присоединение, чем кто-либо из этих вновь прибывших. Не видя для себя больше личной выгоды, они охладели к предприятию, которое еще недавно возбуждало их энтузиазм. Это настроение чутко уловили осажденные и попытались его усилить: они убеждали сирийских баронов не верить пришельцам с Запада, явившихся, чтобы их ограбить и поживиться за счет их земель. Эти речи падали на благодарную почву. Военные действия застопорили. Мало того. Сирийские бароны, мотивируя тем, что наличие садов мешает подвозить орудия к городу, предложили переместить осаду на юго-восток. Европейцы, которые вполне доверяли своим восточным братьям, согласились с ними, и решение было принято. Оно оказалось роковым. На новом месте, где крестоносцы разбили лагерь, среди песчаной равнины, нельзя было найти ни продовольствия, ни воды – вместо этого перед крестоносцами оказались неприступные стены и высокие башни. Осажденные же тем временем впустили в город подкрепление – двадцать тысяч курдов и туркменов. С той поры все действия христиан оказывались безрезультатными, а когда они узнали, что приближаются армии султанов Алеппо и Моссула, крестоносцы отчаялись в своем предприятии, и осада была снята. Среди других обстоятельств этой безрезультатной осады бросается в глаза, что войсками Дамаска командовал тогда некий Аюб, ставший основателем династии Аюбидов, и при нем находился его сын, юный Саладин, которому в дальнейшем предстояла столь видная роль в борьбе с крестоносцами.