Новосёлы - Мисько Павел Андреевич. Страница 14
Дядя Левон посмотрел на Васю, и мы все посмотрели. А он завертелся, стал нарочно рассматривать картинки на стенах. Как будто его ничего не касалось!
Дошла очередь и до куклы-мальчишки.
Дядя взял её со столика и надел на руку, как рукавицу. Мальчишка сразу захлопал руками, запищал тоненько: «Ур-ряя!» А может, мне послышалось?
– Такие куклы называются петрушечные или перчаточные, – говорил дядя Левон, а мальчишка и кивал ему, и махал ручкой. – Ну что, что ты хочешь? – наклонился к нему Левон Иванович. Кукла сначала прижалась носиком к дядиному уху, а потом подёргала за него. – А-а, ну ладно, скажу… Ну, хорошо, хорошо… Почему, спрашивает, не сказал, что его зовут Шурик. Возьми сам и скажи!
Шурик закрутил головой.
– Смелее, не стесняйся.
Шурик завертел головой ещё сильнее.
– Ну, хорошо, будем считать, что познакомились.
Шурик радостно закивал головой, погладил Левона Ивановича по щеке, схватил за нос, взлохматил волосы.
– Ты уж не балуйся, а то дети нехорошо о тебе подумают.
– Ой, а почему у тебя такие большие глаза и нос? – тоненько пропищал Шурик.
Хоть голову мне рубите – запищал по-настоящему! Ни губами не шевелил, ни своего нарисованного рта не открывал, а всё же заговорил! И Левон Иванович молчал, я хорошо видел!
– Почему, почему… Потому что я сам большой, а не такой карапуз, как ты, – ответил ему Левон Иванович и нацепил себе на нос очки.
Шурик круть на дядиной руке! И начал снимать у него очки.
– Ух, какие большие! Я из них себе велосипед сделаю.
– Из очков велосипед? – удивился дядя. – Не дам, как же я без них буду газеты и книги читать?
– Я хочу читать! Я хочу читать! – задёргался мальчишка и чуть не соскочил с дядиной руки.
– На, пожалуйста. Только не разбей… – Левон Иванович помог Шурику приставить очки к нарисованным глазам. – Ну, что же ты молчишь?
– Сейчас… Кружо-о-очек… Кривые палочки… А вот жук! Жук нарисован! – замахал ручками, завертел восхищённо головой Шурик.
– Эх ты-ы! «Кружочек»… «Жук»… Это буква «О» и буква «Ж».
– Я и хотел так прочитать, но очки не подходят.
– Болтун ты, Шурик. Очки разве виноваты? Дети вон в школу ходят, стараются, чтоб научиться читать и писать.
– И я пойду в школу! И я хочу в школу! – снова задёргался, запрыгал на руке, запищал во всё горло Шурик.
Левон Иванович снял куклу. Чудо кончилось!
– Ух ты! – выдохнул Жора. – Неживой, а как живой.
– А… а как он пищит – неживой? – сглотнул слюну Вася.
– Хэ, в нём такая пищалка в животе спрятана! – сказал я.
Серёжа соскочил с дивана, схватил куклу-мальчишку и заглянул под рубаху, даже рукой пощупал. И глаза выпучил:
– Пустой живот!
– Хоцу Сурика… – заныл Генка. Но на него все зашикали, и он смолк.
– Не ищите напрасно, – улыбнулся дядя Левон. – За куклу артист говорит. Так говорят за кукол только тогда, когда артист весь на виду. Когда-нибудь я научу вас так говорить, чтоб никто не догадался, что это вы. Но это ещё не скоро, на самом последнем этапе. А у нас с вами пока и так хватит работы. В следующий раз нарисуем кукол, потом начнём лепить их по рисункам. Приносите побольше пластилина… Будем делать таких, как Шурик, – перчаточных. А вообще кукол разных на свете много. Некоторыми управляют сверху за ниточки. Марионетки называются… Гурвинека видели по телевизору?
– Видели! Как живой всё делает!
– Он смешной очень!
– И Гурвинек, и его папа Спейбл, и все куклы в этом чешском театре – марионетки, – сказал Левон Иванович. – А бывают ещё куклы тростевые, механизированные, мимирующие. «Необыкновенный концерт» видели по телевизору? Это в театре дяди Образцова в Москве. А думаете, легко заставить отплясывать куклу-цыгана? Человек пять управляет ею.
Наконец Левон Иванович взял ту куклу, что без рук, без ног – одна сморщенная голова. Набросил ей на голову платочек, завязал. Старушка получилась!
– Мимирующие куклы больше в одиночку любят выступать, например, на концертах, – сказал дядя Левон.
– Правда, шоколик, правда!.. – запищала, зашамкала беззубым ртом бабуся и давай кривляться, как обезьяна перед зеркалом: и бровями шевелить, и подмигивать, и лицо вытягивать, как будто чему-то удивляется, и морщиться презрительно. – Не жалей, жолотой мой, дай орешек попробовать… – просила бабуся. – Жабыла, какие они на шкус…
Дядя Левон вложил ей в рот орех. И началась комедия!
– Не шмейтеша, шупоштаты, и у ваш жубов нету… – кивнула бабка головой на Васю и Серёжу и как куснёт орех! А крючковатый нос как долбанёт в подбородок! Перекинула орех за одну щёку, за другую… Раскусить пытается. Подбородок прыгает вверх-вниз, в стороны – чуть не до ушей. Стонет бедная старушка, наконец: – Чфу! – Орех летит из бабкиного рта, как пуля из ружья. – Нешкусный…
Вася хохотал и дрыгал ногами. Жора запрокидывал голову и давился смехом, кашлял. Павлуша, такой тихоня, подпрыгивал на месте, кидался из стороны в сторону. Серёжа поддавал мне локтем в бок, бил себя по коленкам. А я не мог уже и смеяться, сипел, будто из меня вся сила вылетела вместе со смехом.
Левон Иванович дал нам успокоиться и сказал:
– На сегодня всё, «артековцы». Салют! – и поднял вверх обе руки. – Когда соберёмся снова, скажу. И не забывайте о пластилине!
Мы подняли руки вверх, как будто сдаёмся в плен, – в плен Левону Ивановичу, в плен куклам: «Салют! Салют!»
И так нам не хотелось уходить! Мы оглядывались на Шурика и смешную старуху, на дядю Левона, который слегка кланялся нам, как артист на сцене. Мы толпились, наступая друг дружке на ноги…
Эх, быстрее бы самим научиться выделывать такие штуки!
Левон Иванович вдруг спохватился, побежал на кухню, вынес оттуда ещё немного орехов, всыпал Генке в карманчик и сказал:
– Секундочку, граждане! Секундочку! Павел, вернись!
Мы остановились, а Павлуша подошёл к дяде Левону.
– Ты выше всех… – Левон Иванович придвинул его поближе, провёл ладонью ему по макушке, отметил себе на груди. – Ого!
Затем поставил на его место Васю, самого маленького (Генка не в счёт), и тоже отметил ладонью его рост.
Мы смотрели на всё это и ничего не понимали. Зачем ему эти мерки?
– Всё!.. Салют, «артековцы»!
Дверь за нами закрылась.
Мы спускались по лестнице медленно, медленно… Что он ещё задумал? То руки приказывает поднимать и держать, то ростом меряется… Загадка за загадкой!
«МУРАШКА, ТЕБЕ НЕ СТЫДНО?»
Спал я в эту ночь крепко. Не слышал даже, как опять лил дождь, шумела гроза.
– Осень, а смотри, что делается… – вздыхала утром бабушка.
Что осень, это уже всем ясно. Никто не купается, только один Женя Гаркавый бегает на Неман. «Моржом» хочет стать…
В школу я собрался в одиннадцать часов, уроки начинаются в двенадцать. Это у нас такая вторая смена. Мы учимся в том же классе, что и четвёртый «Б». Они кончают около двенадцати. Есть ещё вторая смена в четырнадцать часов – после шести уроков. На такую вторую ходят восьмые, девятые и десятые классы.
На дорогу в школу и десяти минут хватает. Но я не дурак, чтобы мчаться, высунув язык. Идёшь в школу, так иди нормально, как человек. Это ведь не на пожар! Да и школа от тебя никуда не убежит…
Идёшь себе и размышляешь о всякой всячине. Если б часа два идти в школу, и то всего не передумал бы, что в голову приходит, не рассмотрел бы всего…
Серёжа-первоклашка и Жора с Павлушкой стоят под балконом Жени-девятиклассника. Женя перекрикивается то с ними, то с Галкой. Она тоже вышла на балкон учить уроки. Часто они так «учат»: сидят каждый на своём балконе и чешут языком.
– Ну, каким стилем плавала твоя морская кошка? – вопросом встречает меня Жора.