Поворот судьбы - Митчард Жаклин. Страница 21

— Я обеспокоена тем, что тебе не так уж дорога наша семья, Лео, — парировала я. — Я гордилась тем, что мы создали семью.

— Джулиана, ты не представляешь, что есть еще какие-то цвета, кроме тех, которые видишь ты.

— Не говори загадками. Я забочусь о детях. Ты хочешь, чтобы я была и мамой, и папой нашим детям, включая ребенка, которому не исполнилось еще и двух лет.

— Так или иначе, но ты все равно сама принимаешь решения в этой семье…

— Так или иначе, но я оказалась замужем за Лео Штейнером, редким мерзавцем.

— Я перестал быть для тебя крылатым Пегасом… Джулиана, я просто рабочая лошадка. — С этими словами, произнесенными под хлопанье его длинных густых ресниц, он повернулся набок и заснул сном младенца.

— Ты любишь Лео? — спросила меня Кейси, втирая мазь в мои зелено-желтые колени.

— Конечно, — ответила я ей. — Я не знаю. Какое это имеет значение? Ты любила Сарен?

— Конечно. Но только это не важно. Я была разгневана, и этот гнев привел меня к правильному решению. Вот это уже важно. Для себя я поняла одну важную вещь: если кто-то из партнеров не желает продолжения отношений, то отношения обречены. Сарен не хотела.

— Она действительно была лесбиянкой?

— Я не знаю. Может, нет. Наверное, в природе не существует «чистых» видов. В шоу, на которых парню приходится выбирать одну из двадцати претенденток на роль своей невесты, оказываются или женоненавистники, или нерешительные маменькины сынки.

— Вот как?

— Как правило. Я это часто вижу на практике. Сарен желает вернуться, она говорит, что хочет дружеских отношений.

— О Кейси!

— Мы не о Сарен говорим. Я спросила о том, любишь ли ты Лео. Когда пройдет твой гнев, как ты будешь действовать, если он вернется?

— Ты сказала «если», Кейси.

— Ты должна понимать мою оговорку, Джулиана.

Я понимала только одно: в арке, ведущей в столовую, стоял Гейб, но Гейб не мог устоять на месте и пяти минут. Он теребил своими длинными пальцами дверную ручку.

— Гейб! — крикнула я. — Ты, что там подслушиваешь? Он не обращал на меня внимания.

— Аори было жарко. Она уснула по дороге домой.

— Где она сейчас?

— Перед домом.

— Гейб, о чем ты говоришь? Ты не подумал, что такая маленькая девочка может оказаться жертвой какого-нибудь извращенца, если ее оставить одну?

— Мам, ты сама веришь тому, что говоришь? Извращенцы в Шебойгане?

— Принеси сюда свою сестру немедленно. — Я повернулась к Кейси. — Извини, что я тебя перебила.

Кейси не теряла времени даром. Она была занята тем, что быстро что-то писала на альбоме Аори.

— Что ты там пишешь? — спросила я подругу.

— Прочти.

Я повиновалась.

Она задумалась, а потом спросила:

— Что ты сказала Гейбу только что?

— Принести Аори.

— А о чем вы говорили до этого?

— О том, чтобы он перестал подслушивать.

Кейси откинулась назад, но ее изящные плечи некрасиво ссутулились.

— Джулиана, у тебя были еще падения, кроме того случая с тортом и потом в ресторане? Может, тебя беспокоит твое зрение? Болевые ощущения?

Я, молча смотрела на нее, мои синие глаза словно сражались за право выдержать прямой взгляд ее зеленых глаз. Я сдалась первой и отвернулась.

— Думаю, у нас есть сейчас задача поважнее, чем Лео. Мы должны выяснить, что происходит с тобой.

— Со мной? — удивилась я.

— Пришло время обратиться к врачу, Джулиана, — сказала Кейси.

Глава девятая

Дневник Гейба

Они никогда не ругались при детях.

Скорее они проголосовали бы за республиканца, чем отступили от этого правила.

Правило гласило: «Если вы хотите быть хорошими родителями, никогда не выясняйте отношений при детях». Они не нарушали этого правила. Несколько раз они почти подошли к тому, чтобы расширить формулировку. Однажды мама разбила бутылку лимонада, шарахнув ее об пол. Но позже извинилась перед нами. В один голос родители объясняли, что взрослые иногда могут быть еще неразумнее, чем дети. Я помню все довольно отчетливо, так как вскоре начался новый этап в жизни Кары, который можно было бы назвать «Да идите вы все к черту!»

— Как я должна чувствовать себя после ваших извинений? Лучше или хуже? — спросила сестра. — Многие взрослые, из тех, кого я знаю, действительно, кажутся мне неразумными.

После подобного замечания Каролине не разрешили идти гулять (в тот вечер она собиралась пойти на школьный футбольный матч, где обычно громко кричали, и Каролина бесконечно теребила бы волосы, пожираемая взглядами ребят из старших классов).

На следующий день у моего отца полетела электронная почта. Поскольку я считался в семье главным любителем компьютерной техники, то подозрение, прежде всего, пало на меня. Но я резонно возразил отцу, что не стал бы, вставать ни свет ни заря, чтобы отомстить за оставленную дома Каролину. У нее, а не у меня были все основания разозлиться.

Мой отец направился к Каре.

Он поджаривал ее на медленном огне (целых сорок пять минут, в течение которых она ни разу не взглянула в сторону, что было первым и наивернейшим признаком того, что моя сестра врет). Она защищалась мастерски. Кара возразила, что ей не разрешают пользоваться даже маминым ноутбуком, так что уже говорить об электронной почте отца? И вообще ей не было никакого смысла взламывать эту программу, так как она сама часто общается по электронной почте с друзьями, которых у нее великое множество, от Милуоки и до Мауи. Отец не мог уличить ее, так как не имел вещественных доказательств, хотя Каролина выдала себя, когда сказала отцу, что вздувшаяся от волнения вена на лбу делает его похожим на неразумного ребенка. Отец не выдержал и воскликнул: «Каролина, ты ведешь себя как-то извращенно! Что заставило тебя делать мне гадости? Мы ведь извинились, за то, что расстроили вас!»

— Наверное, ты прав, — пожав плечами, сказала Каролина, — просто я считаю нормальным, что вы иногда ссоритесь. Так что и извиняться не было никакой необходимости.

Но этот разговор относился к прошлой эпохе, к тем золотым денькам, которые ушли безвозвратно. Потом случилась решающая битва. Мы с Люком сидели в моей спальне, и нам было хорошо слышно, как родители вернулись из ресторана и шипели друг на друга, а иногда даже переходили на довольно громкий крик. Это было в пятницу вечером, за пару дней до того, как Лео ушел. Моя комната примыкала к родительской спальне. Хотя они явно ссорились, что было редкостью, они не пытались сбавить обороты, и даже тот факт, что они могут разбудить ребенка, их не останавливал. Я сделал музыку громче, как бы намекая на то, что отец с матерью в доме не одни, но сигнал, как говорится, прошел мимо. Мы слушали не привычную музыку, а «Вестсайдскую историю», потому что нам задали домашнее задание, и мы с Люком трудились в поте лица. Я посмотрел на Люка и пожал плечами. Он ответил мне таким же жестом. Я пару раз слышал, как Пэг и Нейт, родители Люка, начинали «разбор полетов», и Люк тогда сказал, что к нему это не имеет ни малейшего отношения. Он еще добавил, что для них это такая забава, как хобби. Поэтому, столкнувшись с похожей ситуацией у нас дома, мы продолжили заниматься своим делом: сочиняли пародию на сюжет и мотив «Вестсайдской истории», которую назвали «Новой Вестсайдской историей». Главными героями мы выбрали евреев-хасидов, богатых и важных. Я помню, как встречал их в округе, где жил дедушка Джиллис. Бывало, мы гуляли с ним, и он указывал на мужчин с пейсами и в кашемировых пальто, произнося при этом: «Бриллианты-алмазы». Он так и выражался, но в этом не было ничего антисемитского, потому что, оказывается, многие из тех мужчин занимались торговлей алмазами.

Мы с Люком выбрали вариант пародии — иначе пришлось бы писать сравнительную характеристику «Ромео и Джульетты» (текста Шекспира и кинофильма, в котором снялись ди Каприо и та симпатичная рыженькая актриса). Меня заставляли читать «Ромео и Джульетту», наверное, каждый год, начиная с седьмого класса. Нам предложили на выбор творческое задание или сочинение. Мы выбрали творческое задание, потому что его можно было выполнять группой по два или даже по четыре человека. После занятий в школе, в пятницу, мы созвонились, и я сказал, что написать пародию было бы весьма неплохо, на что Люк сначала ответил отказом, но через час перезвонил, сообщив, что уже идет ко мне.