Сон №9 - Митчелл Дэвид Стивен. Страница 13

Господин Аояма, заместитель начальника вокзала Уэно, лыс, как болванка, и носит великолепные усы под Адольфа Гитлера. Сегодня вторник, мой первый рабочий день в бюро находок вокзала Уэно.

– У меня гораздо больше дел, чем ты думаешь,– говорит он, не отрывая глаз от бумаг.– Но я взял за правило проводить с каждым новичком индивидуальное собеседование.

Между фразами повисают паузы длиной с милю.

– Кто я, ты знаешь.– Скрип ручки.– А ты…– Он сверяется со списком.– Эйдзи Миякэ.

Он смотрит на меня, ожидая, что я кивну. Киваю.

– Миякэ.– Он произносит мое имя так, словно это название пищевой добавки.– Раньше работал на апельсиновой плантации,– он перебирает страницы, и я узнаю свой почерк,– на острове, каком – неважно, к югу от Кюсю. Сельскохозяйственные работы.

На стене над Аоямой висят портреты его выдающихся предшественников. Я представляю, как они спорят каждое утро, кому из них восставать из мертвых и принимать бразды правления кабинетом на очередной утомительный день. В кабинете пахнет потемневшими на солнце картонными папками. Гудит компьютер. Сияют клюшки для гольфа.

– Кто тебя нанял? Эта женщина, Сасаки?

Киваю. Раздается стук в дверь, и секретарша вносит поднос с чаем.

– Я беседую со стажером, госпожа Маруи! – раздраженно шипит Аояма.– И это значит, что чай с десяти тридцати пяти переносится на десять сорок пять, так?

Сбитая с толку, госпожа Маруи кланяется, извиняется и ретируется.

– Подойди к тому окну, Миякэ, выгляни и расскажи, что видишь.

Выполняю.

– Мойщика окон, господин.

Этот человек не воспринимает иронии.

– Под мойщиком окон.

Поезда, что прибывают и отправляются в тени отеля «Терминус». Утренние пассажиры. Тележки с багажом. Толкущиеся без дела, потерявшиеся, опоздавшие, встречающие, встречаемые. Машины для мытья платформ.

– Вокзал Уэно.

– Расскажи, Миякэ, что такое вокзал Уэно?

Этот вопрос ставит меня в тупик.

– Вокзал Уэно,– Аояма сам отвечает на свой вопрос,– исключительный механизм. Один из самых точных хронометров на земле. В мире. А этот недоступный ни для пожара, ни для воров кабинет – один из его нервных центров. С этого пульта управления я могу получить доступ…

практически ко всему. Вокзал Уэно – это наша жизнь, Миякэ. Ты служишь ему, он служит тебе. Он обеспечивает твой карьерный рост. Тебе оказана честь на время стать деталью этого механизма. Я и сам начинал с должности низкой, как у тебя, но пунктуальностью, упорством, неподкупностью…

Звонит телефон, и я перестаю для него существовать. Лицо его вспыхивает, как лампочка большой мощности, в голосе – радостное возбуждение:

– О, господин! Какая честь… да… в самом деле… в самом деле… вполне. Превосходное предложение. Осмелюсь добавить… да, конечно. Безусловно… в членских взносах? Бесподобно… превосходно… могу ли я предложить… в самом деле. Перенесено на пятницу? Как это верно… мы все с огромным нетерпением ожидаем известий о том, как мы поработали. Спасибо… вполне… Могу ли я…– Аояма вешает трубку и тупо на нее смотрит.

Вежливо покашливаю.

Аояма поднимает взгляд.

– На чем я остановился?

– Детали и неподкупность.

– Неподкупность.– Но мысли его уже далеко. Он закрывает глаза и потирает переносицу.– Твой испытательный срок – шесть месяцев. В марте тебе представится возможность сдать экзамены для служащих Японской железной дороги. Значит, тебя наняла госпожа Сасаки. Вот уж кто не образец для подражания. Из тех, кто хочет быть и женщиной и мужчиной в одном лице. Не ушла с работы даже после замужества. Муж у нее умер – печально, конечно, но люди умирают каждый день, это еще не повод Для того, чтобы метить на мужскую должность в качестве компенсации. Итак, Миякэ. Избавься от своего акцента. Слушай дикторов Эн-эйч-кей [25]. Вытряхни мусор из мозгов. В мое время средние школы готовили тигров. Сейчас они выпускают павлинов. Ты свободен.

Я кланяюсь и закрываю за собой дверь, но он уже не смотрит в мою сторону. Рядом с кабинетом никого нет. Сбоку от стены стоит поднос. Сам себе удивляясь, я открываю крышку чайника и плюю в него. Должно быть, стресс.

Бюро находок – неплохое место для работы. Приходится носить малопривлекательную униформу сотрудника Японской железной дороги, но рабочий день заканчивается в шесть, а по линии Кита-Сэндзю вокзал Уэно находится всего в нескольких станциях от Умэдзимы, откуда до «Падающей звезды» рукой подать. В течение шестимесячного испытательного срока я буду получать жалованье раз в неделю, что вполне меня устраивает. Мне повезло. Эту работу нашел для меня Бунтаро. Когда я в прошлую пятницу вернулся из «Пан-оптикона», он сказал, что слышал, будто здесь может открыться вакансия: не заинтересует ли это меня? «Еще бы!» – ответил я и не успел оглянуться, как уже проходил собеседование с госпожой Сасаки. Дама суровая и бывалая – токийский вариант моей бабушки,– она, однако, поговорив со мной полчаса, предложила мне это место. Утром я составляю каталоги – наклеиваю этикетки с данными о дате/времени/номере поезда на предметы, собранные кондукторами и уборщиками на конечных станциях, и укладываю их на соответствующую металлическую полку. Госпожа Сасаки заведует бюро находок и сидит в боковом кабинете, где разбирается с ценными предметами: бумажниками, платежными картами, драгоценностями – всем, что должно регистрироваться в полиции. Суга учит меня обращаться с вещами, не имеющими особой ценности, которые хранятся в заднем помещении.

– Здесь не так много естественного света, да? – говорит Суга.– Но можно легко определить, какой сейчас месяц, по тому, что сюда попадает. С ноября по февраль – лыжи и сноуборды. В марте – дипломы. В июне – завал свадебных подарков. В июле – горы купальников. С хорошим дождичком приносит сотни зонтов. Работа не самая вдохновляющая, но все лучше, чем носиться по авторемонтной площадке или развозить пиццу, имхо.

После обеда я сижу за стойкой, ожидая тех, кто придет заявить права на свою собственность, или отвечаю на звонки. В часы пик, разумеется, дел больше всего, но часов с трех пополудни работа скорее напоминает отдых. Самый частый посетитель – мои воспоминания.

Листья такие зеленые, что кажутся синими. Мы с Андзю играем в гляделки: пристально смотрим друг на друга, и тот, кто заставит другого улыбнуться и отвести взгляд, выигрывает. Я корчу Андзю рожицы, но ей нипочем. В ее глазах Клеопатры пляшут бронзовые искорки. Она выигрывает. Она выигрывает – как всегда,– приблизив свои широко раскрытые глаза к моим. Потом возвращается на свою ветку и сквозь лист смотрит на солнце. Закрывает солнце растопыренной ладошкой. Небольшая перепонка между большим и указательным пальцами ее руки наливается ярко-красным цветом. Она смотрит на море.

– Сейчас будет прилив.

– Отлив.

– Прилив. Твой камень-кит уже ныряет.

Мои мысли заняты чудесными футбольными подвигами.

– Я раньше действительно верила в то, что ты рассказывал про камень-кит.

Крученые подачи и стремительные броски вниз, чтобы отбить головой.

– Ты нес такую чушь.

– А?

– Про то, что он волшебный.

– Кто волшебный?

– Камень-кит, глухота!

– Я не говорил, что он волшебный.

– Говорил. Ты говорил, что это настоящий кит, которого бог грома превратил в камень, и что однажды, когда мы подрастем, мы поплывем к нему, и, как только мы на него ступим, заклятие исчезнет, и он будет так благодарен, что отвезет нас, куда мы пожелаем, даже к Маме и Папе. Я так сильно старалась представить себе это, что иногда даже видела, будто в телескоп. Мама надевала жемчужное ожерелье, а Папа мыл машину.

– Я никогда ничего такого не говорил.

– Говорил, говорил. И на днях я поплыву к нему.

– Никогда, ни в коем случае, ты не заплывешь так далеко. Девчонки не так хорошо плавают, как мальчишки.

Андзю лениво пытается пнуть меня в голову.