Сон №9 - Митчелл Дэвид Стивен. Страница 89

– Выйди на станции метро «Эдогавабаси», набери его, и госпожа Сарасина – мой ассистент, ей можно полностью доверять – подойдет и встретит тебя. Идти всего минуту. Итак. До часу дня…

Подобие изумленного воркования.

– Я молился, чтобы этот день настал, годы, годы, годы… Каждый раз, когда я шел в храм, я просил… Я едва могу…

Он смеется.

– Довольно, Эйдзи! В час дня! Станция метро Эдогавабаси!

Жизнь сладостна, непредсказуема и справедлива.

Я забываю про Аи Имадзё, я забываю про Кодзуэ Ямая, я ложусь на спину и прокручиваю сообщение снова и снова, пока не заучиваю наизусть каждое слово, каждую интонацию. Я вынимаю фотографию своего отца и представляю его лицо, когда он произносит эти слова. Хорошо поставленный, теплый, суховатый голос. Не гнусавый, как у меня. Я хочу рассказать обо всем Бунтаро и Матико – нет, лучше подожду. А потом невозмутимо войду в «Падающую звезду» вместе с незнакомым джентльменом и брошу небрежно: «Кстати, Бунтаро, позволь представить тебе моего отца». Кошка с опаской посматривает на меня со шкафа.

– Сегодня великий день, Кошка!

Я глажу лучшую свою рубашку, принимаю душ, а потом пытаюсь часок подремать. Не тут-то было. Ставлю «Live In New York City» Джона Леннона [133] и, к счастью, завожу будильник, потому что в следующий миг у меня в ушах стоит его настойчивый звонннннн, а на часах половина двенадцатого. Я одеваюсь, дразню Кошку и выкладываю ей в миску ужин на шесть часов раньше обычного, на случай, если после встречи с отцом пойду прямо на работу. К счастью, Бунтаро говорит по телефону с поставщиком и не может выпытать у меня, отчего я ликую.

Станция «Эдогавабаси». Я так напряженно вглядываюсь в полуденную толпу пассажиров, что пропускаю ее.

– Извините? Наверное, вы Эйдзи Миякэ – я узнала вас по бейсболке.

Я киваю и вижу перед собой элегантно одетую женщину, не молодую, но и не старую. На ее улыбающихся губах – помада цвета черной смородины.

– Я – Мари Сарасина, ассистент вашего отца, мы с вами только что говорили по телефону. Я так взволнована встречей.

Я кланяюсь.

– Спасибо, что встретили меня, госпожа Сарасина.

– Это совсем не трудно. Клиника в двух минутах ходьбы отсюда. Знаете, сегодня для вашего отца особенный День. Отменить прием во второй половине дня…– Она качает головой.– Такого не бывало уже лет шесть! Я подумала про себя: «У него, наверное, встреча с императором». А потом он говорит, что у него встреча с сыном! – это его слова, не мои,– и я думаю: «Ага! Теперь все ясно!» Знаете, он сам хотел встретить вас на «Эдогавабаси», но в последнюю минуту растерялся – между нами говоря, он боится открыто выражать свои чувства и все такое. Но довольно болтать. Идемте со мной.

Госпожа Сарасина идет и говорит не переставая. Нам наперерез выбегает собака размером с кошку. Встречные пешеходы и велосипедисты уступают госпоже Сарасине дорогу. Она изучает боковые улочки, вдоль которых тянутся безымянные бутики и картинные галереи.

– Клиника вашего отца – одно из самых современных предприятий в сфере косметологии. У нас постоянная клиентура, которая обеспечивает нам новых клиентов, рассказывая о нас своим знакомым, поэтому мы избегаем фомкой рекламы, в отличие от дешевых заведений, где все делают кое-как.

Нам наперерез выбегает кошка размером с мышь.

– Вот мы и пришли – видите, вы легко могли бы пройти мимо.

Многоэтажное, ничем не примечательное здание, зажатое между вычурными соседями. Судя по списку, на первом этаже ювелирный магазин. В конце короткого коридора – металлическая дверь. Мари Сарасина указывает на латунную табличку:

– Это мы – «Юнона». Зевс превратил ее в лебедя.

– Ее пальцы танцуют по кнопкам кодового замка.

– Или это был бык?

За нами наблюдает видеокамера.

– Это драконовские методы, я знаю, но среди наших клиентов есть телезвезды, и так далее. Вы не поверите…– Мари Сарасина возводит глаза к небу,– эти ушлые папарацци на все готовы, только бы хоть на минуту пробраться внутрь. Ваш отец стал серьезнее относиться к безопасности после того, как один репортер, выдав себя за инспектора из Министерства здравоохранения, попытался залезть в картотеку клиентов. Это просто шакалы, а не люди. Пиявки. У него было фальшивое удостоверение, визитная карточка, аппаратура. Госпожа Като, адвокат вашего отца, обобрала их до нитки в суде, как и следовало ожидать,– хотя, между нами говоря, я думаю, она сейчас не особенно в чести.

Приходит лифт. Мари Сарасина нажимает кнопку «9».

– Комната с видом.– Она ободряюще улыбается.– Боитесь?

Я киваю, охваченный нервным возбуждением.

– Немного.

Она смахивает с манжета пылинку.

– Вполне естественно,– говорит она громким шепотом.– Ваш отец нервничает в три раза больше. Но – не волнуйтесь.

Двери открываются в сверкающий белизной холл, украшенный букетами лилий. Ароматизированный антисептик. Диваны с обивкой в мелкую полоску, столики со стеклянными столешницами, гобелен с лебедями на безымянной реке. Стены плавно переходят в потолок, покрытый изящными завитушками, как ушная раковина. Шум кондиционера смешивается с кельтской мелодией для арфы. Госпожа Сарасина тычет пальцем в интерком у себя на столе:

– Доктор Цукияма? Поздравляю, ваш мальчик здесь! – Она показывает свои безупречные зубы.– Послать его к вам?

Я слышу его срывающийся голос. Мари Сарасина смеется:

– Хорошо, доктор. Он сейчас подойдет.

Она усаживается за компьютер и указывает на стальную дверь:

– Давай, Эйдзи. Твой отец ждет.

Я двигаюсь, но реальное время замерло на паузе.

– Спасибо,– говорю я ей.

Выражение ее лица говорит: «Не стоит благодарности». Всего лишь одна дверь – пошел! Я поворачиваю ручку – комната по ту сторону двери загерметизирована. Дверь отворяется с чмокающим звуком.

Мне заламывают руки за спину, прижимают к стене, пинком подбивают ноги, и холодный пол впивается мне в ребра. Одна пара рук меня обыскивает, другая заламывает мне руки под углом, на который они никак не рассчитаны,– боль бьет все рекорды. Опять Якудза. Если бы у меня был нож, я бы вонзил его в себя – в наказание за собственную глупость. Опять. Я думаю, стоит ли отдать им диск Кодзуэ Ямаи добровольно, но тут пинок в поясницу выбивает из головы абсолютно все мысли. Меня переворачивают и рывком поднимают на ноги. Сначала мне кажется, что я попал на съемочную площадку медицинского сериала. Тележка с хирургическими инструментами, шкафчик с лекарствами, операционный стол. Края комнаты тонут в полумраке, там стоят десять или одиннадцать человек, лиц которых я не могу различить. Пахнет жареными сосисками. Один из присутствующих снимает меня на видеокамеру, и я вижу себя на большом экране высоко на стене. Двое с телами олимпийских чемпионов по толканию ядра держат меня за руки. Камера наезжает и ловит мое лицо в разных ракурсах.

– Свет! – раздается старческий голос, и в глаза бьет белизна.

Меня протаскивают на несколько шагов вперед и усаживают на стул. Когда зрение возвращается, я вижу, что сижу за карточным столом. Здесь же Мама-сан и еще три человека. На расстоянии вытянутой руки – экран из дымчатого стекла почти во всю стену. Щелчок интеркома, и комнату наполняет глас божий:

– Это жалкое создание и есть тот самый человек?

Мама-сан смотрит в дымчатое стекло:

– Да.

– Я и не думал,– говорит Бог,– что у Морино были такие трудные времена.

Теперь я точно знаю, что влип.

– Человек по телефону? – спрашиваю я у нее.

– Актер. Чтобы избавить нас от труда посылать за тобой.

Растираю руки, пытаясь вернуть их к жизни, и смотрю на трех человек, которые сидят за карточным столом. По их позам и выражениям лиц понимаю, что они здесь тоже не по своей воле. Блестящий от пота, пухлый-как-пончик астматик, человек, который дергает головой в разные стороны, будто пытается избежать удара в лицо, и тип постарше, который, наверное, когда-то был красавцем, но сейчас шрамы, идущие вверх от углов его рта, придают его лицу притворно-насмешливое выражение. Господа Пончик, Дергунок и Насмешник не отрывают глаз от стола.