Школа суперменов - Гайдуков Сергей. Страница 11

— У вас же там ничего нет, — уже без акцента проговорила Инга, досадливо морщась. — У вас в штанах ничего нет.

— Это слишком деликатный вопрос, чтобы обсуждать его на людях, — усмехнулся Мезенцев, будто бы все у него находилось под контролем, будто он был во всем уверен.

Но это было не так, и Мезенцев волновался. Это было какое-то странное волнение: словно Мезенцев встречался со старой любовницей, с которой расстался не лучшим образом, но тем не менее продолжал вспоминать все эти годы...

И еще странная вещь — когда Мезенцев подошел вплотную, то вдруг понял, что очень хочет увидеть ее зубы.

Глава 5

Чистый страх

1

Сутки спустя после общения с Дюком в Комнате с окном Алексей Белов был уже далеко от Москвы.

— Выходим, — сказал ему Бондарев.

Алексей подхватил сумку и вышел из купе в коридор. За окном было пасмурно, и в данном случае картина совпадала с реальностью: выбравшись из вагона, Алексей получил настоящий моросящий дождь, не менее настоящие втоптанные в грязь рыжие листья и реалистичный холодный ветер.

К этой тоскливой обстановке внезапно добавилось нечто совсем уж дикое.

Алексей услышал за спиной металлический скрежет, потом удар, потом нечеловеческий рев, снова скрежет, снова удар...

Он сначала отпрыгнул, а уже потом обернулся.

— Ну надо же, — сказал Бондарев. — Как мило...

На долю последних вагонов, где ехали Бондарев и Белов, не хватило пассажирской платформы, люди спрыгивали прямо на землю, а в десяти метрах начиналась огороженная высокой металлической сеткой автостоянка. Сейчас в эту сетку бились мордами, лаяли и рычали абсолютно зверского вида псы, встревоженные таким количеством людей вблизи своих владений.

— Это, должно быть, переводится как «Добро пожаловать, дорогие гости!», — предположил Бондарев. — Пошли отсюда, пока они не перегрызли решетку. Эти морды на все способны...

Они вышли к платформе, а потом через здание вокзала выбрались на площадь, где мокли под дождем машины, автобусы и несколько рекламных щитов. Алексей задрал голову, изучил небо, но просветов не обнаружил.

— Это надолго, — сказан он.

— Естественно, — ответил Бондарев. — Когда информации по человеку с гулькин нос, да и этой информации сто лет в обед... Черт, да тут можно надолго застрять. Недели на две.

— Я про дождь.

— А я не про дождь, я про наше задание.

— Кстати, про задание...

— Ну, — Бондарев подозрительно посмотрел на напарника.

— Если я правильно понял, нам нужно просто найти человека.

— Или его самого, или информацию о нем. Или могильный холмик. С девяносто второго года тут все, что угодно, могло случиться.

— Это же не очень сложное задание... Просто времени много уйдет, а вообще...

— В чем твой вопрос?

— Зачем Директор послал сюда сразу двоих?

— Потому что для одного меня это слишком просто, для одного тебя слишком сложно. Вот он и выбрал компромиссный вариант.

— А не потому, что есть какие-то обстоятельства, делающие задание сложным или... опасным?

— Дождя и злых собак тебе мало?

Бондарев наконец привлек внимание одного из таксистов, и тот подогнал машину к выходу из вокзала.

— Хотел бы я сам знать про такие обстоятельства, — пробормотал Бондарев. — Но, как подсказывает мне опыт, эти чертовы обстоятельства всегда выскакивают неожиданно, без заблаговременного оповещения.

2

То, что рассказал Бондареву Черный Малик, потом было пересказано Директору, а Директор пересказал это людям на Чердаке, а те, возможно, поделились информацией с кем-то еще... Этот рассказ, наверное, был зафиксирован на бумаге или набит в компьютерный файл, иначе говоря, он продолжил свое движение.

Но с каждым таким пересказом, с каждой очередной фиксацией эта история теряла свой запах и колорит, теряла эмоции и какие-то детали. Она превратилась просто в набор фактов. Очень небольшой набор неподтвержденных фактов. И теперь, после проведенной стерилизации, в ней не было ничего особо страшного или отвратительного.

Однако в голове Бондарева эта история осталась в изначальном виде — в виде неторопливых слов усталого чеченца, потерявшего интерес к окружающему миру. Бондарев мог снова и снова прокручивать этот монолог как запись на видеокассете, но не мог никуда ее скопировать в полном объеме — что-то неизбежно пропадало, пропадали детали, настроение и что-то еще, что-то очень важное... Сам же Бондарев мог повторно смотреть рассказ Черного Малика сколько угодно.

Он мог испытывать это нашествие темных эмоций сколько ему вздумается.

Он мог пропускать через себя когда-то совершенное и потому неисправимое зло сколько ему вздумается.

Это происходило нечасто. Но это случалось.

— Что тебе надо? — равнодушно сказан Малик, и Бондарев подумал, что у него не просто усталые глаза, у него больные глаза. Впрочем, на определенной стадии усталость становится болезнью.

— Расскажи мне о Химике.

Малик изменился в лице.

— Расскажи, как вы встретились в девяносто втором году.

Малик хотел что-то сказать, но поморщился, как от физической боли. Бондарев смотрел на него и не верил своим глазам — легендарный полевой командир, который воевал с федеральными войсками десять лет кряду, который похищал людей и устраивал диверсии, убивал, убивал и снова убивал... Вот он сидит напротив Бондарева, и хотя руки его лежат на автомате, еще теплом автомате, но Черный Малик совершенно непохож на свирепого непримиримого воина. Он похож на усталого и больного мужчину сорока с чем-то лет, которому сейчас напомнили не самый красивый эпизод его жизни. И оттого мужчина еще больше устал и еще больше разочаровался в себе. В себе и в окружающем мире.

— Расскажи, что он тебе поручил. И как ты справился с этим поручением.

Малик посмотрел на часы. Потом на Бондарева. Провел пальцем по непривычно гладкому подбородку и медленно проговорил:

— Наверное, мне надо это рассказать. Легче мне будет уходить. Я однажды уже рассказывал эту историю, но я рассказал ее Крестинскому, а это то же самое, что исповедаться дьяволу.

Малик замолчал и задумался. Нехорошая усмешка на миг исказила его лицо, но потом исчезла. Малик что-то вспомнил, но потом решил, что сейчас любые воспоминания лишены значения. Все это было и навсегда ушло.

— Он вытягивает из людей их преступления, чтобы потом пустить в дело, — продолжил Малик. — Теперь я расскажу тебе... Чтобы вытащить из себя эту гадость. Я слышал, когда рассказываешь вслух о чем-то плохом, часть этого плохого покидает тебя. Но только часть. Только часть...

3

Это началось еще в декабре девяносто первого года. Малик тогда не был Черным Маликом, он был вообще никаким, в том смысле, что большой известности не имел даже в мире уголовном, где в то время крутился.

Но Малик хотел все изменить, тем более что времена были подходящие — и в Грозном, и в Москве события закручивались так, что энергичному молодому парню, способному сделать грязную работу, можно было подняться быстро и высоко. Малик хотел подняться.

Для этого нужен был человек наверху, который бы протянул Малику руку и помог взобраться выше. Малик знал такого человека — это был его дальний родственник, который еще в советское время обосновался в Москве, вел там большие коммерческие дела, но и связей с родиной не терял. Малик называл его «дядя», хотя это и было многократным преувеличением их родственной близости.

«Дядя» позвал Малика перед Новым годом, расцеловал, расспросил про родственников, а потом перешел к делу:

— Есть человек, — сказал «дядя», поправляя лацканы нового красного пиджака. — Я ему очень сильно обязан. Очень важный человек. Ему нужен парень, чтобы сделать одну тонкую работу.

Сказав это, «дядя» испытующе посмотрел на Малика, и тот немедленно ответил, что готов исполнить все, что понадобится. Про себя Малик думал о другом — если это действительно важный человек, важнее «дяди», тогда имеет смысл проситься к нему на постоянную работу. Поскольку «дядя» считал, что родственные связи подразумевают бесплатный труд младшего родственника в интересах старшего.