Граф и Анна - Могилевцев Сергей Павлович. Страница 6

К р а с а в ч и к (криво усмехаясь). Как терплю я всю эту публику? как отпускаю им дешевое пенное пиво, в которое давно уже мог бы подсыпать сладкой крысиной отравы? как не перегрызаю им горло, стоя по двенадцать часов у стойки за краном, который временами напоминает мне крупнокалиберный пулемет, заряженный бесконечно стреляющей лентой? как я вообще не сошел с ума при виде всей этой публики, застрявшей в нашем порту, как в грязном всемирном отстойнике? а так и терплю, подруга-Кубышка, так и держусь до последнего часа, до момента, когда останешься один на один с грудой грязных монет и бумажек, собранных за день непосильных трудов; до момента, когда можно, не торопясь, их пересчитывать, перекладывать из ладони в ладонь, предаваясь тихим и приятным мечтам. Мечтам о таком же вот тихом вечере, на веранде, в кругу, черт возьми, законных жены и детей, а не этих ваших свирепых рож, от которых становится еще более тошно, чем от целого дня работы за стойкой! Провалиться бы вам с вашими рожами в тартарары! что за город, – ни одного человека нормального не найдешь, того и гляди, воткнут тебе нож в брюхо по рукоятку!

Ч е с н о ч о к (ехидно). Но два-то человека в городе тебе точно нож не воткнут. Анна не воткнет, и Граф не воткнет. Выходит, что они и есть самые лучшие люди в нашем чудесном городе!

К р а с а в ч и к (зло). Провалиться бы им на месте, этим двум лучшим людям! как они у меня в горле засели! (А ф р о д и т е.) Неси-ка лучше портвейн и карты, самое время сейчас выпить и сыграть в дурачка.

А ф р о д и т а молча встает, уходит в комнату, и возвращается оттуда с подносом, на котором стоит бутылка в окружении граненых стаканов. Ставит поднос на стол, берет в руки колоду. К р а с а в ч и к разливает вино.

К о м п а н и я пьет, затем начинает играть. Слышатся восклицания: “Семеркой, семеркой ходи!”, “Подкинь ему козырного!”, “Режь черву, бей пикой!”, “Эх, шляпа, а еще в карты садишься играть!”, и пр.

Г р а ф, как обычно, молча смотрит в сторону моря.

Явление седьмое

Из– за попорота выходят С т а р и к и А н н а.

С т а р и к (подталкивая А н н у вперед). Нет, ты скажи, ты скажи наконец ей все, что ты хочешь. Скажи наконец этой старой жирной свинье по прозвищу Афродита, кому же на самом деле принадлежит тот изумрудный перстень, который Граф нашел в куче разного старого хлама, выброшенного морем на мокрый песок. Скажи, найди наконец в себе смелость, иначе не видать тебе твоего перстенька, как Графу нормального человеческого обхождения. Ну же, смелей, пока эта жирная туша первой не бросила в тебя чем-то тяжелым! (Выталкивает А н н у вперед.)

А н н а (отчаянно-безнадежно). Афродита, отдай мне мой перстенек! Отдай, у тебя он даже на мизинец не налезает.

А ф р о д и т а (не поворачивая головы, продолжая играть в карты). А вот мы сейчас валет дамой покроем! (Кроет дамой вальта.) А вот мы сейчас козырной сверху ударим! (Ударяет сверху козырной; обращаясь к К у б ы ш к е.) А скажи-ка мне, подруга Кубышка, что это за муха так нудно жужжит как раз напротив моей веранды? не та ли это девка из приморской таверны, что протирает целыми днями грязные, облитые пивом столы, да подносит впопыхах посетителям свежие кружки, надеясь заработать монетку-другую на свой скромный и постный ужин?

К у б ы ш к а (оглядываясь на улицу). Она, она, Афродита!

А ф р о д и т а (продолжая смотреть в карты). Которая рада каждой лишней монетке, отложенной про запас на новое скромное платье?

К у б ы ш к а (так же радостно). Да, да, это она, Афродита!

А ф р о д и т а (собирая со стола карты в колоду). Которая вбила себе в голову, что этот вот несчастный и полоумный преступник, виновный в смерти своего родного отца, а также во всех без исключения преступлениях, происходящих в нашем несчастном городе, и наказанный за это Всевышним пусканием слюней у меня на веранде, что этот вот мой несчастный и полоумный сынок в конце-концов каким-то чудом очнется от сна, и предложит ей свои руку и сердце?

К у б ы ш к а. Да, да, это она!

А ф р о д и т а. И они вместе, бок о бок, как два голубка, улетят отсюда на поиски счастья?

К у б ы ш к а. Да, да!

А ф р о д и т а. Что они уже давным-давно обручились, и ждут – не дождутся только подходящего часа, чтобы оформить законный и одобренный обществом брак?

К у б ы ш к а. Да!

А ф р о д и т а (вскакивая, бросая карты на стол, гневно поворачиваясь в сторону А н н ы). Ну так знай же, несчастная нищая подавальщица пива, протиральщица грязных столов, разносчица дешевой жареной рыбы! знай же, что этого никогда не случится; что пока жива я, Афродита, женщина, давно позабывшая свое настоящее имя, похоронившая любимого мужа и содержащая из жалости этого несчастного идиота (небрежный кивок в сторону Г р а ф а)…

С т а р и к (перебивая). Не надо лгать, Афродита! Твой муж просто сбежал; он не выдержал тяжести твоей, Афродита, любви, замешенной на твоих гипсовых свиньях, свиных шкварках, корытах жирного холодца, которые подавала ты ему на первое, второе и третье; он не мог выносить общество твоих вечных подруг, всех этих склочных и грязных старух, от которых давным-давно убежали не только мужья, но также дети, кошки, собаки и местные рыжие тараканы, которые, говорят, еще более злые, чем знаменитые немецкие пруссаки; твой муж, Афродита, просто бросил тебя, он уплыл с первым попавшимся ему на глаза пароходом, – туда, в большой сверкающий мир, подальше от твоих грязных халатов, твоих похожих на альфонсов дружков (кивок в сторону К р а с а в ч и к а) и твоих вечных и нудных нравоучений, от которых киснет свежее молоко и сходят с ума такие чистые и ранимые дети, как Граф. Да, Афродита, ты просто села ему на шею, ты превратила его в подушку для своих собственных булавок и шпилек; в вечного козла отпущения для целого города, на которого так легко спихивать ваши общие грехи и делишки; ты не даешь ему проснуться, очнуться от бесконечной и постыдной дремоты, стать наконец-то взрослым и нормальным мужчиной; не даешь потому, что заранее знаешь – он бросит тебя точно так же, как бросил тебя когда-то твой муж, убежав от твоего дешевого и жирного счастья. Не знаю, как долго еще будет этот несчастный мальчик сидеть в своем игрушечном кресле; быть может, ему поможет она (подталкивает А н н у вперед), потому что только любовь может помочь вечному мальчику повзрослеть и стать наконец-то мужчиной. Не мешай этой любви, Афродита, не топчи ее, не пачкай своими липкими и жирными пальцами; отдай Анне перстень, ты не имела никакого права забирать у нее эту вещицу!

А н н а. Да, Афродита, отдай мне мой перстень; ты не имела никакого права отбирать его у меня!

А ф р о д и т а (пренебрежительно, Ч е с н о ч к у). А скажи-ка, любезная и верная подружка моя Чесночок, не спуститься ли нам всем вместе на улицу, на мощеную булыжником старую и древнюю мостовую, на которую выливали помои не только я, но и моя мать, и моя бабка, и все женщины нашей семьи, коротавшие вечера на этой веранде, кажется, еще с Сотворения Мира, – не спуститься ли нам всем вместе на мостовую, да не выцарапать ли глаза этой бесстыжей дряни, которая почему-то носит не прозвище и не кличку, как все в этом убогом городе, а настоящее женское имя? не проучить ли нам эту гордячку, не вылить ли на нее ушат грязных помоев?

Ч е с н о ч о к (весело). Спуститься, Афродита, еще как спуститься! проучить, и вылить на эту гордячку ушат свежих и грязных помоев!

К р а с а в ч и к (вскакивая на ноги, со стаканом в руке). Стойте, стойте, почтенные женщины! не надо кипятиться, не надо никого пачкать помоями; все поправимо, достойная Афродита, и вовсе не так трагично, как кажется тебе и этим достойным особам (кивок в сторону оживленных т о в а р о к). Бог с ним пока, с этим перстнем, хоть и сияет в его оправе изумруд чистой воды, какие не каждый день увидишь в здешних заброшенных Палестинах; разве что на руке какого-нибудь заезжего негоцианта, приставшего на минуточку к нашим брегам пополнить запасы воды и провизии; вот уж верно говорит народная мудрость, что счастье липнет к рукам детей и последних придурков. (А н н е.) Понимаешь ли ты, сумасбродная фантазерка: детей и последних придурков! Выйди же наконец из мира блаженного детства, из мира золотых снов и фантазий; покинь наконец свои зеленые, поросшие весенними цветами поляны; взгляни в глаза суровой реальности, которая для девушки незамужней в этом мрачном портовом городе наполнена всевозможными опасностями и потерями. (Кричит, простирая руки, в одной из которых стакан с недопитым вином.) Тебе необходим надежный защитник, преданный покровитель, способный вытащить тебя из любой переделки; в этом городе женщина не может долго находиться одна; она должна или стать чьей-то законной женой, или погибнуть, став жертвой чьей-то изощренной и злобной фантазии; иного быть просто не может. Пойми же, дурочка, – ты не мужчина, способный бросить все, сесть на корабль, и навсегда покинуть здешние неспокойные воды; для тебя такой вариант, к сожалению, невозможен; ты должна или пасть, или составить счастье достойному и уважаемому человеку (торжественно кланяется). Человеку, давно и прочно стоящему на ногах, без пяти минут хозяину и владельцу большого и доходного дела, которое ты, надеюсь, за несколько лет успела изучить досконально. Оставь пустые мечты и грезы; оставь мечты детям и идиотам; взгляни на мир реально и беспристрастно; согласись, черт возьми, стать моей законной супругой; ибо другого выхода у тебя, милая Анна, просто-напросто нет и не будет! (В волнении ставит стакан на стол, вынимает из кармана платок и вытирает им потный лоб.)