Падение «Вавилона» - Молчанов Андрей Алексеевич. Страница 41

Мы беспрепятственно выехали с летного поля, которое, впрочем, никто не охранял, и покатили узкой асфальтовой дорогой в неведомую для меня даль мимо линялых транспорантов с изображенными на них железобетонными мордами защитников отечества и патриотическими воззваниями.

Я еще не до конца понимал, где все-таки нахожусь. Мы отмахали уже порядочно, дорога потянулась через лес, на светофорах ее пересекали иные трассы, однако встречные машины, как правило, грузовики и «уазики», имели военные номера, хотя порой мелькали среди них разномастные «жигули» неопределенной приписки. Так или иначе, мне поневоле казалось, будто я еду в районе какой-нибудь подмосковной Балашихи, покуда перед нами не возник контрольно-пропускной пункт, как бы врезанный в бетонный забор.

Тут до меня дошло, что мы всего лишь минули территорию воинской части размером с небольшой город. И я сказал, не сдержав удивления:

— Вот так масштабы расположения войск… Ничего себе!

— М-да, — вздохнул полковник. — И все это оставляем без боя… Полвека тут обустраивались, рыли копытами землю, а теперь — извольте принять наш скромный подарок, господа немцы… И если бы один такой подарочек!

— За подарки заплачено, не расстраивайся, — резонно заметил из кузова один из конрабандистов.

— Он расстраивается, потому что заплачено не ему, — откликнулся другой.

— А вы учитесь, долдоны, — ответил на это Михал Иваныч. — Мельтешите тут со своими табачными изделиями… А умные люди… сразу пол-Европы Америке впарили оптом, чтобы в дальнейшем на мелочи не отвлекаться, и очень хорошо себя чувствуют. А если почувствуют плохо, купят себе персональную клинику со штатом профессоров.

— Она у них и так есть, бесплатная, — донеслось из кузова.

— То, что сегодня бесплатно, — веско произнес полковник, — завтра может быть дорого. Ты сейчас в Германию и обратно за пятьдесят марок летаешь? Армия уйдет — будешь платить пятьсот. И не летчику в карман, а в кассу Аэрофлота. Прямо рули, Толя, прибавь газку…

Да, мы ехали по Германии… Мимо частных особнячков, пивнушек, чистеньких автозаправочных станций с кафе и магазинчиками…

Меня не покидало чувство некоей ирреальности всего со мною происходящего. Я ощущал себя будто бы за рулем зоновского грузовичка в достопочтенной компании своих подопечных жуликов. По крайней мере лексика и полковника, и его дружков — бывших, оказывается, офицеров, вышедших на пенсию, однако явно связей с армией не терявших, — здорово отдавала лагерной фенькой, но меня смущало не столько это, сколько то, с какой естественной обыденностью мы везли сейчас контрабанду, а также новый начальник, общавшийся со мной запросто, без всяких уставных проволочек, как дружок-подельник, и сильно смахивающий по своим манерам на переодетого в полковничью форму профессионального мазурика.

В разговоре пассажиров то и дело поднималась остро тревожащая их тема сроков вывода войск.

От длительности данного промежутка времени, как я понял, прямо зависели их нелегальные и, судя по всему, немалые заработки.

— Ох, нам бы еще годик!.. — вздыхали пенсионеры— конрабандисты.

— С Богом, оно, может, и получится… — крестил пузо мой боевой командир.

Вскоре мы оказались в пригороде Восточного Берлина, немало разочаровавшего меня серенькими ветхими зданиями, грязноватыми улочками, стайками вьетнамцев, торгующих с рук у станции метро также контрабандными, видимо, сигаретами…

— Откуда столько вьетнамцев? — спросил я полковника.

— Осколки социалистического содружества, — прозвучал ответ. — Лимита. Нынче не у дел, производства переоборудуются, они и зависли… До поры, конечно. Скоро их всех поганой метлой, немцам они уже — во! — И полковник провел пухлым указательным пальцем себе по горлу.

— Нас той же метлой, — прокомментировали из кузова. — И тоже скоро…

— Разговорчики! — поморщился Михал Иваныч, вновь перекрестившись отработанным до автоматизма движением. — Напророчишь, помело!

Около станции метро, именуемой «Карлсхорст», где охмуряли публику лимитчики из Юго-Восточной Азии, предлагая сигареты за половину их магазинной цены, мы свернули на брусчатую мостовую и, попетляв между старыми, отстроенными еще в прошлом веке домами с осыпавшейся штукатуркой фасадов, оказались в райончике уютных особняков, у одного из которых последовала команда остановиться.

Полковник вышел из машины, замер, пристально оглядевшись по сторонам, и, снова перекрестив живот, поднялся на крыльцо, требовательно постучав кулаком в филенчатую входную дверь. Потом, словно опомнившись, нажал на кнопку звонка.

— Да? — глухо раздалось из-за двери.

Вопрос был краток, но произнесли его с таким грубым и развязным вызовом, что оставалось думать, будто сюда заходят либо вконец надоевшие попрошайки, либо такие же хамы, что обретались за дверью.

— Эт-то я, Михал Иваныч… — промямлил полковник заискивающим голоском сирого просителя.

Из особняка вышел мордастый малый с короткой стрижкой, одетый в футболку с надписью «Я всех имел!» и в потертые джинсы. С шеи обитателя особняка свисала массивная златая цепь. Сухо кивнув Михал Иванычу, он раскрыл ворота, приказав мне коротко:

— Жопой подай к черному ходу.

Я подал к черному ходу, и выскочившие из машины отставные офицеры принялись за выгрузку сигарет.

— Ящики в подвал! — лапидарно распорядился житель особняка, отсчитывая Михал Иванычу голубенькие сотенные купюры, чью толстенную пачку, перетянутую аптечной резинкой, он извлек из заднего кармана джинсов.

— Туфты не засунь! — предупреждал его полковник. — Прошлый раз три нехороших бумажки мне дал, я их еле-еле через военторг реализовал…

— Ничего не знаю, у меня бабки проверенные, — хмуро бубнил мордастый тип.

— Кем? Отделом контроля их производства?..

— Ладно, не скули, качество гарантирую! Государственное.

К машине между тем подносили новый груз: четыре тяжеленные пластиковые сумки расцветки российского флага, именуемые в народе «нищенками». Кивнув на сумки, мордастый сказал:

— В двух — пистолеты, в двух — револьверы. Все в кейсах, с патронами. Как и договаривались.

Один из контрабандистов вытащил из сумки пластиковый футляр, раскрыв его, удостоверился в наличии товара, представлявшего, слава Богу, всего лишь газовую стрелялку, а не боевое оружие, как мне не без опасений подумалось.

— Да тут штангисты нужны, чтобы такие баулы ворочать! — сокрушался второй перевозчик, с трудом отрывая сумку от поверхности планеты.

— Найми штангистов, — равнодушно проронил мордастый.

— Тогда бизнес потеряет смысл.

— Тогда не ворчи.

Полковник отсчитал компаньонам полагавшуюся долю. Затем, озабоченно взглянув на часы, сказал мне:

— Гоним обратно, Толя. С Богом!

— Куда?

— В аэропорт. С Богом! Самолет ждет.

— Кого? — внезапно перепугался я, ожидая после увиденного и услышанного любых подвохов, в том числе и указания вернуться в Москву.

— Кого-кого… Их! — Он кивнул на своих приятелей. — Через час вылет.

— Самолет никуда не уйдет, — тяжело сопя, отозвался контрабандист, обеими руками вталкивающий неподъемный багаж в просвет между сиденьями. — Летуны заряжены. Мы им две пушки провозим. Одни, сука, расходы… Выпендриваешься тут, как муха на аэродроме, а выхлоп — будто комар пукнул…

В Шпиренберге, в пустынном здании аэровокзальчика, где не было ни паспортного контроля, ни таможни, нас ждали пилоты, подсобившие донести трещавшие по швам «нищенки» к трапу лайнера.

— Послезавтра встречайте. В то же время, — попрощались с нами дружки полковника.

— Наращивайте товарооборот! — напутствовал их Михал Иваныч. — Надо крепить материальную базу армии! С Богом!

По пути в дивизион, располагавшийся неподалеку от Берлина, полковник наконец удосужился ознакомиться с пакетом сопроводительных документов и, узнав о моем недавнем конвойном прошлом, немало озадачился, посыпав заинтересованными вопросами о лагерном житье-бытье, причем содержание вопросов наводило на невольную мысль об их вероятной актуальности для моего командира.