Падение «Вавилона» - Молчанов Андрей Алексеевич. Страница 88

Эти углы очень часто мне удавалось проскакивать без царапин и ран, будучи бездомным и нищим, и, может, поэтому не испытывал я никакой особенной радости от пачек столь обожаемой многими твердой валютной массы, уповая вовсе не на них, а на себя и высшие силы, покуда благосклонные ко мне.

Тем более каким-то вторым сознанием я грустно и тяжко постигал, что и эти деньги, и кажущаяся сегодняшняя безмятежность моего бытия наверняка ненадолго, и предчувствие перемен в судьбе остро тревожило меня своей обязательной неотвратимостью.

Отчего же возникло это саднящее предчувствие?

Я не знал ответа… Может быть, весь мир, катящийся к своему величайшему потрясению, в котором я отчего-то не сомневался, был тому виной и причиной. И будущее виделось мне грозным и темным. А нынешнее — кратким счастливым привалом для солдата.

И не более того.

Из банка я направился в Карлсхорст. Просто так. На могилы моей памяти.

К тому же в настоящее время, по идее, я был бы должен демобилизовываться из конвойных войск в некую навсегда не состоявшуюся для меня российскую действительность.

Здания, где находился склад Изи и квартира незабвенного армейского сантехника Валеры, давно реконструировались, в них жили какие-то люди, и, бродя по местам своей боевой славы, под знакомыми окнами, я горько воскрешал былое в своих воспоминаниях об ушедшем времени, едко, как слезоточивый газ, бередивших душу…

А потом пошел по брусчатке, истоптанной сапогами армии бывшей Страны Советов — очередного павшего Вавилона, к метро, к остановке такси, глядя на мокрые крыши машин и паруса зонтов, облепленные желтыми листьями осени.

Холодный ветер гудел над Берлином.

1996 г., Москва