Побег обреченных - Молчанов Андрей Алексеевич. Страница 43
– Пора с ним… завершать, – убежденно ответил Власов. – Очень вы точно его это… охарактеризовали, товарищ генерал. Именно – малахольный! С придурью. Недоразумение ходячее. Какие-то вокруг него алкаши, сброд, мразь… Результаты, короче, нулевые. На объект его надо. Если завтра с утра свинтим его, к вечеру все уже проясним.
– Думаешь?
– Уверен! Вообще требуется поспешить… Я, сами знаете, не сторонник лобовых мер, но на сей раз нутром чую, что ситуация становится тухлой. Клиент аморфен. Телодвижений – никаких. Живет, как… гортензия в горшке.
– Ну, если уж ты так… решительно, – откликнулся Шурыгин, – тогда – вперед! Но учти, Коля, под твою ответственность…
– Разрешите идти?
– Доложишь, как там, что…
– Есть!
Выйдя из генеральского кабинета, Власов взглянул на часы. Сегодня его скрутить, этого раздолбая Ракитина? Нет, поздновато. Да и голова со вчерашнего мутная, а атака допроса предстоит резкая, взвешенная, без пауз… Нет, надо выспаться, войти в форму.
Ракитин просыпается не раньше десяти часов утра, поскольку отныне службой не обременен; из дома выходит около одиннадцати, так что как следует отдохнуть он, Николай, успеет.
Навестив оператора, прослушивающего квартиру объекта, Власов с его рабочего места связался с машиной наружного наблюдения.
Ничего сколь-нибудь интересного ему не сообщили. Ракитин в течение дня побывал в магазине, затем встретился со своим тестем, подъехавшим к его дому, и передал ему два колеса и приемник от разбитой машины.
Все остальное – чистый быт. Уборка в квартире, развлечение игрой на компьютере…
– Все, отразвлекался он, – сообщил Власов подчиненным. – Приеду завтра в половине десятого утра, будем изымать птенчика из гнезда. Привет!
И Власов тронулся домой, не без досады предвкушая встречу с супругой, выразившей сегодня поутру немалое раздражение по поводу его нетрезвого возвращения в изгвазданной грязью верхней одежде и на все оправдания Николая реагировавшей с категорическим их неприятием.
Надлежало срочно купить какие-нибудь цветочки – авось да оттает сердце боевой подруги, авось да утихомирится, ведьма…
В восемь часов утра заверещал мобильный телефон.
Нашарив вялыми спросонья пальцами трубку, лежавшую на тумбочке, Власов, не открывая глаз, буркнул:
– Але?
И тут же в скованный дремой мозг впился взволнованный голос оператора:
– Соединяю вас с лейтенантом Мартыновым…
Власов резво подскочил с кровати, натягивая брюки: Мартынов командовал сегодняшней сменой наружного наблюдения за Ракитиным, и звонок мог означать только одно: случилось нечто серьезное…
– Товарищ подполковник! – Голос Мартынова звучал с ноткой сконфуженности и извинения. – Тут, значит, целая история…
– Ну? – Власов втиснулся в рубашку.
– Объект вышел из дома. С сумкой. С ним еще какой-то гражданин. Пожилой. И тоже с сумкой.
– Кто такой?
– Да понятия не имею… Но мы засняли его.
– Что дальше?
– Ну… К дому «Волга» подъехала с военным номером, они сели в нее и поехали. В «Волге» – водитель-прапорщик и капитан. Форма – полевая. Оба вооружены.
– Чем?
– Пистолеты… У каждого – кобура на ремне. Следуем за ними.
– Что за машина? – Власов крутнул головой, стряхивая остатки сна.
– Только что выяснили, – врезался в диалог голос оператора. – Машина приписана к ГРУ.
– Вот чудеса… – не удержался Власов от беспомощной реплики. – И… куда они путь держат?
– Едем пока по Окружной автодороге в сторону Горьковского шоссе.
– Так… – Власов в растерянности опустился на стул. – Ведите их, я – на связи, – проговорил, ломая голову, что именно ему надлежит делать: спускаться к машине и ехать на Лубянку? Попытаться присоединиться к наружке? Нет, и то и другое было сейчас в равной степени бессмысленно.
Оторопело замерев с пищащей короткими гудками отбоя трубкой в вялой со сна руке, Николай некоторое время тоскливо раздумывал о непредсказуемых превратностях вероломной судьбы, осложняющей жизнь приличных людей своими внезапными пакостями, а затем, наскоро умывшись, пошел разогревать чай, то и дело поглядывая на телефон.
Следующий звонок, раздавшийся через двадцать минут, заставил его запустить в эфир трехэтажную матерную тарабарщину: лейтенант сообщил, что у «рафика» проколото переднее колесо, запаска же оказалась спущенной, и «Волга», двигающаяся уже по Щелковскому шоссе, безнадежно оторвалась вперед, затерявшись в потоке.
– Ты только мне их не найди, придурок! – бушевал Власов, стуча по столу кулаком, отчего из прыгающей на блюдце чашки выплескивался на скатерть горячий утренний напиток, о котором утративший самообладание подполковник напрочь забыл. – Я чучело из тебя набью и в Лондон направлю! В музей восковых фигур! Будешь там под табличкой «Неизвестный чекист»!
По инерции продолжая орать на бедолагу-лейтенанта, Власов одновременно выстраивал версии, касающиеся маршрута Ракитина.
Район, в котором сейчас находилась «Волга», изобиловал разнообразными воинскими частями и оборонными предприятиями, однако Ракитин вышел из дома с сумкой, а значит… не направляется ли он в аэропорт? Но аэропорт там один – Чкаловский…
Власов связался с оператором.
– Выезжаю в Чкаловский, – сообщил грозным голосом. – Этот, Мартынов… пусть туда дует. Срочным порядком! А вы пока с ГАИ взаимодействуйте…
– Связывались, но они уже проскочили, видимо, все посты… А на патрульные машины надеяться – вы же понимаете…
– Понимаю, – вздохнул Николай, зашнуровывая башмак и тоскливо раздумывая, что ему на всякие «понимаете» ответит сегодня Шурыгин…
В ПУТЬ!
«Да, в путь!» – именно так думал Ракитин, глядя завороженно в оконце «Волги», где виднелся мокрый голый лес обочины в серой пелене взвеси унылого упорного дождичка.
Он испытывал странное чувство, покидая Москву. Щемящее двойственное чувство какого-то облегчения, забвения своих бед и вместе с тем – отчетливого, горького одиночества никому не нужного в этом мире скитальца.
Сидевший рядом Градов был полностью погружен в свои размышления, и, глядя на него, Ракитин внезапно осознал относительность как своего, так и иных человеческих несчастий и терзаний: ведь спутник его отправлялся сейчас, вероятно, в последнее путешествие…
На военный аэродром они прибыли в обозначенное время, но командир корабля – высокий худощавый брюнет по имени Марс, одетый в темно-синий летный бушлат без погон, долго раздумывал, вспоминая, очевидно, детали договоренности о принятии на борт посторонних гражданских лиц.
– А! – наконец произнес он. – Понял. Просили меня, верно. Но, к сожалению, сегодня, ребята, никак. Сегодня… рейс напряженный.
– Надо – сегодня, – сказал Ракитин, засовывая в карман его бушлата стодолларовую купюру.
Денег командир воздушного судна, однако, не взял.
– Хорошо, – буркнул. – Попробуем. А расчет… там, на месте.
На лице летчика читалась какая-то нездоровая озабоченность; то и дело он настороженно озирался, будто за ним кто-то следил, и по всему было видно, что думал он сейчас о двух «левых» пассажирах менее всего, угнетенный какими-то иными, куда более значительными проблемами и обстоятельствами.
– Ждите здесь, – кивнул Ракитину на деревянную лавку, стоящую у преддверия таможни. – Время придет, позову.
Ждать пришлось около получаса, по истечении которого все тот же озабоченный Марс, утирая пот под козырьком фуражки, высунулся из-за двери таможенного зала и приказал, призывно махнув рукой:
– Давайте! Бегом!
Ракитин и Градов, уже начавшие нервничать в неизвестности отлета, незамедлительно приказу повиновались.
– С тобой, что ли? – кивнув на пассажиров, равнодушно спросил Марса пожилой лысый таможенник, восседавший за стойкой.
– Мои…
– Осторожнее, понял? – произнес таможенник загадочную по своему смыслу фразу и углубился в какой-то документ, лежавший на стойке.
– Понял-понял, – отозвался Марс угрюмо и подтолкнул Ракитина к выходу на летное поле. – Бегом, я же сказал!