Наследие последнего тамплиера. Кольцо - Молист Хорхе. Страница 3

Итак, я разобралась с тем, как функционировало это маленькое чудо в смысле физическом, однако желание узнать, откуда оно появилось, почему его прислали именно мне, нарастало с каждой минутой.

Едва эта мысль зародилась в моем мозгу, глаза у меня расширились.

Кольцо, кольцо с красным рубином! Ведь я видела его где-то раньше!

Это пришло, как в тумане, из воспоминаний о детстве. Я была уверена, абсолютно убеждена в том, что видела его прежде у кого-то на пальце.

Я снова беспокойно перевернулась. Это случилось, когда я была маленькой девочкой. В этом я не сомневалась. Но кто носил его?

Я старалась вспомнить, но мне не удавалось.

Кольцо было явно из моего детства, а возможно, из очень далекого прошлого. Но кто прислал его мне? Почему? Если хотят преподнести кому-то подарок по случаю дня рождения, это не окутывают покровом тайны. Не так ли?

И тогда у меня снова возник вопрос, который я всегда желала задать матери, но никак не могла произнести его вслух. Эта маленькая загадка была одной из тех, которым не придаешь значения, но они оседают на дне сознания и в один прекрасный день превращаются в великую тайну.

Почему мы так и не вернулись в город, где я родилась?

Мы переехали из Барселоны в Нью-Йорк, когда мне было тринадцать лет. Мой отец, родом из Мичигана, долгое время руководил испанским филиалом одной американской компании. Мать — единственный ребенок в «хорошей» буржуазной каталонской семье. Мои дед и бабка со стороны матери уже умерли. А все остальные родственники в Испании — дальние, и мы с ними не общаемся.

Мои родители познакомились в Барселоне, влюбились друг в друга, вступили в брак, и на свет появилась я.

Отец всю жизнь говорил со мной по-английски, и я зову его«дэдди», что означает «папа», а он зовет Марию дель Map, мою мать, «Мэри». Так вот, я всегда хотела узнать у Мэри, почему мы не вернулись, но она лишь отмалчивалась. Может, есть какая-то причина, думала я.

Дэдди быстро сошелся с друзьями матери. Испания восхищала его, и похоже, именно мать настояла на том, чтобы они перебрались на жительство в Соединенные Штаты. И в конце концов добилась своего. Моему отцу дали должность в главном управлении союза кооператоров на Лонг-Айленд в Нью-Йорке. И мы переехали. Мария дель Map оставила свою семью, друзей, свой город и вполне довольствовалась Америкой. В Испанию мы никогда не возвращались, даже на короткое время. Как странно, правда?

Я повернулась в постели и снова посмотрела на будильник. Наступал рассвет воскресного дня, и мы в этот день планировали навестить моих родителей в их доме на Лонг-Айленд, чтобы отметить с ними мой день рождения. Да, мне с матерью будет о чем поговорить. Если она, разумеется, пожелает.

ГЛАВА 3

— Я люблю тебя, — сказал Майк, отведя на мгновение глаза от дороги, и ласково коснулся моего колена.

— И я люблю тебя, милый. — Я взяла его руку, поднесла к губам и поцеловала.

Стояло прекрасное зимнее утро, и Майк вел машину, спокойный и счастливый. Солнечные лучи ярко освещали стволы и ветви деревьев, потерявших листву, и терялись в зелени елей и сосен. Прозрачный воздух и сияние солнца были обманчивы. Никто не заподозрил бы, сидя в теплой машине, как холодно снаружи.

— Нам нужно договориться о дате.

— О дате?

— Да, конечно, о дате нашей свадьбы. — Майк посмотрел на меня, удивленный моим замешательством.

— Конечно, — задумчиво ответила я.

И о чем только я думаю? За помолвкой следует брак. И раз уж Майк подарил мне кольцо, значит, хочет жениться на мне. А если я ответила согласием, это означает, что я хочу того же.

Я должна была думать о свадьбе. Но вместо того, чтобы занять свою голову приятными планами и ожиданиями, мыслями о моем белом подвенечном платье, о платьях подружек невесты, о торте и обо всем том, что нужно для самого счастливого дня в моей жизни, я, когда Майк застал меня врасплох, размышляла о кольце. И не о подаренном им, а том, другом, загадочном. Впрочем, признаваться ему в этом я не собиралась.

— А когда мы договоримся о дате, — заметила я, — нам придется позаботиться о приглашениях, костюмах, банкете и церкви…

— Разумеется.

— Как хорошо! — воскликнула я с улыбкой.

«Что и говорить, — сказала я себе. — Как я доберусь до этого?» И вспомнила день, когда все это началось…

Утром прилетели птицы смерти, управляемые мертвецами, и своим огнем уничтожили тысячи жизней, разрушили символы нашего города, заставили нас надеть траур.

Прилетели из темной ночи, отдаленной от нас на тысячу лет, из тех мест, где лишь посвященным светит кроваво-красный полумесяц. А теперь боль. Тоска по рухнувшим башням. Такая боль называется фантомной. Она бывает в ампутированных конечностях, и это все, что от них остается.

Там образовались бездонная пустота, и кажется, что городская ночь населена призраками. И город уже не тот. Он никогда не станет таким, каким был. Но это все еще Нью-Йорк. И будет им всегда.

Эти день и ночь изменили мой город, мир, меня и мою жизнь.

В то утро мне предстояло идти на заседание суда по запутанному делу о разводе, и я шла через приемную моей адвокатской конторы, которая располагалась неподалеку от Рокфеллер-центра, когда что-то привлекло мое внимание. Я услышала звук удара, ощутила незначительное сотрясение. Меня это удивило, поскольку в Нью-Йорке землетрясений не бывает. Я поднялась в свой офис, поздоровалась и уже входила в кабинет, когда поступило сообщение. Секретарша, сидевшая у телефона, закричала: «Oh my God!» [1]. Вокруг девушки собрались потрясенные люди, и все мы выбежали на балкон нашего здания, откуда, как и с многих других в Нью-Йорке, были видны башни. Мы увидели дым и в ужасе закричали, когда к башням приблизился второй самолет и вспыхнул огонь. С этого момента всех охватило безумие. Мы поняли, что это не роковая случайность, а предумышленный удар и далее может произойти все, что угодно. Противоречивые сообщения сменились трагическими; а потом пришел приказ покинуть здание. Всем рекомендовалось выехать за пределы Манхэттена. Ужас от зловещего жужжания лопастей вертолетов, прорезающих воздух, еще более нагнетался воем сирен пожарных и полицейских машин, а также карет «скорой помощи». Все они, как муравьи потревоженного муравейника, мчались по улицам, тщетно пытаясь хоть что-нибудь сделать.

Я не знала, как поступить: покинуть ли остров пешком по одному из мостов, потом взять такси и поехать в дом родителей, находившийся в районе Лонг-Бич. В конце концов я решила отправиться к себе и наблюдать за происходящим по телевизору.

Чрезвычайно подавленная, я начала звонить знакомым, имеющим конторы в «близнецах» или рядом с ними. Со многими удалось связаться. Говорить с людьми было трудно. Дозвонившись Майку, я поняла, что он крайне удручен. Поскольку Майк работал на Уолл-стрит, у него было много друзей, чьи конторы находились в башнях, и он все утро тщетно пытался отыскать их. Мы были знакомы уже несколько месяцев, и я знала, что очень нравлюсь ему. Я принимала как должное, что он обаятелен и красив. Все у него было на месте, но не хватало того, что связало бы это в единое целое. Майку хотелось, чтобы мы виделись чаще, чтобы стали ближе друг к другу, но я не спешила. Порой мы проводили время вдвоем, порой в кругу знакомых. В предыдущую субботу мы как раз встречались с несколькими друзьями.

— Ты слишком требовательна к мужчинам, — неоднократно повторяла мне мать. — Ты знакомишься с ними, проводишь время. Интересно, способна ли ты встречаться с парнем больше шести месяцев… — И так постоянно.

Порой бедняжка досаждает мне…

— Успокойся, Мэри, — вступал в разговор дэдди. — В один прекрасный день появится избранник. Зачем довольствоваться первым, кого встретишь? Правда? — И он подмигивал мне как заговорщик.

Моя мать права. Мне нравится мужское общество, но вовсе не доставляет удовольствия, когда мужчины пытаются ограничить мою свободу, требуя все большего и большего. В таких случаях предпочитаю порвать с ними. К счастью, я легко нахожу новых друзей, и мой дэдди не ошибся: пока я еще не нашла своего избранника. А если бы это произошло, то похоронила бы себя заживо.