Полуденный мир - Молитвин Павел Вячеславович. Страница 24

Вход в святилище представлял собой две арки, ступенями углубленные в толщу стены и украшенные фигурами различных диковинных тварей. Мощные бронзовые двери обрамляли изваянные из белого мрамора рыболюди, змее-птицы, торгалы, вишу и глеги. Каменная ящерица агурти выглядела в такой компании несколько простовато, однако именно её изображение заставило глаза Мгала загореться торжествующим огнем. Голова ящерицы находилась на уровне его плеч, и, заглянув в её пасть, северянин дрогнувшим голосом сообщил:

— Здесь и правда есть щель!

Расстегнув плащ и ворот меховой безрукавки, он снял с щей массивную золотую монету и уже готов был опустить её в щель, когда взгляд его упал на Гиля. Лицо чернокожего мальчишки посерело от волнения; чтобы скрыть недостойные воина чувства, он кусал губы и, разумеется, готов был отдать полжизни за право бросить чудесную монету в пасть агурти.

— Действуй. — Мгал протянул Гилю на раскрытой ладони монету Маронды.

— Я?! Но ведь…

— Давай-давай! — Эмрик легонько подтолкнул мальчишку вперед.

— Да поможет нам Самаат и все добрые духи его!

Гиль приподнялся на цыпочках, пробормотал непонятные слова, очевидно охранительные заклинания, и осторожно опустил золотой в пасть каменной ящерицы.

— А ну-ка!.. — Эмрик надавил на бронзовые створки двери, и они бесшумно разошлись, открывая вход в святилище. Из темной глубины храма на друзей пахнуло холодом и священными благовониями.

Мгал обнял Гиля за плечи и шагнул в распахнутые двери. Эмрик вытащил из переметной сумы сальную свечу, высек огонь и лишь после этого переступил порог. Захлопнул створки двери. Тотчас щелкнул невидимый запор, и к ногам друзей скатилась откуда-то сбоку монета Маронды.

Мгал поднял золотой и огляделся.

От широкого низкого коридора, упиравшегося в двери из странного белого металла, отходили в разные стороны два коридора поуже, торцы их терялись во мраке, а на полу, покрытом толстым слоем пыли, не было видно ни одного следа.

— Похоже, Бергол со своими домочадцами ходит прямо. Натоптано около белой двери, наверное, и нам не надо сворачивать, — пробормотал Мгал, ни к кому не обращаясь, и двинулся по широкому коридору. Едва он приблизился к дверям, как они сами собой растворились; не ожидавший этого, северянин замер и попятился. — Здорово, ведьмин сок! Всякое я видал, но такого…

Перед друзьями раскинулся огромный зал, в противоположном конце которого таинственно светились оранжевым три высокие арки. Наклонные стены зала были гладкими, и в полированных поверхностях их мутно отражались дальние арки и озаряемые пламенем свечи фигуры вошедших людей. Пыльный пол покрывало множество следов, а на потолке неясно проступали очертания квадратных плафонов.

— Кто мог зажечь огонь в этих арках? Неужели мы опоздали?! — спросил Эмрик тревожно, нашаривая под плащом нож.

Они слышали разговор Заруга с принцессой позапрошлой ночью. К утру пришли в Исфатею, но здесь Мгал настоял на том, чтобы отдохнуть перед посещением храма, а заодно припрятать оружие, ношение которого на улицах города не поощрялось. Неужели за один день люди Заруга успели отыскать монету Маронды и проникнуть в храм? Или кроме Бергола это святилище посещает ещё кто-то?..

Мысли эти молнией пронеслись в голове Эмрика, но спросить он ничего не успел, потому что Мгал тихо рассмеялся.

— В чем дело? Чему ты радуешься?

— Все в порядке. Менгер предупреждал меня, что здесь должен гореть Негасимый Холодный огонь. Он-то и укажет нам местонахождение кристалла.

Ободренные словами Мгала, друзья медленно двинулись через зал, вдоль стен которого стояли на серых постаментах изваянные из разноцветного мрамора, гранита и алебастра бюсты Владык Исфатеи. Между ними лежали засохшие жертвенные венки тысячецвета, посверкивали пыльным золотом и потемневшим серебром священные сосуды, вазочки для благовоний и курильницы. Посреди зала, рядом с низким, обитым пурпурным бархатом креслом, находился столик на гнутых, выполненных в виде когтистых птичьих лап ножках, на котором были установлены хрустальные полушария для призывания божественных духов, два семисвечных шандала, несколько серебряных блюд и кубков и множество скляночек, флаконов, кувшинчиков. Бергол не только молился здесь, но и подолгу размышлял в одиночестве, и, надо признать, зал этот способствовал отрешению от суетных мыслей. Скульптуры, венки и прочие атрибуты святилища казались здесь лишними — громадное затемненное пространство словно очищало от сиюминутных забот, подготавливая душу человека к общению с божеством лучше всяких ритуальных побрякушек.

— Мрачноватое место. И хотел бы я знать, что это за Негасимый Холодный огонь? — нарушил Эмрик глубокую тишину, царившую в зале. Ни один шорох не проникал сюда с улицы, с шумевшего за стенами храма базара, а звуки шагов гасила устилавшая каменные плиты пыль.

— Менгер не объяснил мне, что это за огонь, откуда он берется и почему не гаснет. Может, не успел сказать, а может, не знал. Древние манускрипты содержат отрывочные и часто противоречивые сведения, а самому Менгеру увидеть Холодный огонь так и не довелось.

Они подходили все ближе и ближе к трем высоким аркам, из-за которых струилось ровное оранжевое сияние. Причем теперь это было уже отчетливо видно — мощный источник света находился где-то в глубине центральной арки.

— «Как жемчужины в раковинах, покоятся символы Знания и Силы в свете Негасимого Холодного огня Амайгерассы — олицетворения Вечно Возрождающейся Жизни…» — процитировал Мгал торжественно. — Смотрите, огонь меняет цвет. Эмрик, погаси свечу.

Они остановились в десятке шагов от арок, выточенных из цельного черного камня, когда оранжевое сияние стало желтеть, словно наливаясь солнечным светом; потом в нем проявилась едва заметная прозелень…

Мгал ощутил, что сердце его начинает биться частыми толчками, перед глазами поплыл золотисто-зеленый туман, из которого постепенно сгустилась исполнявшая какой-то медленный, плавный танец обнаженная женщина. Мощные формы танцовщицы были удивительно соразмерны, и казалось, она не просто танцует, а отправляет какой-то торжественный ритуал, светясь и одновременно создавая своим телом томительную, сладостно-печальную музыку. Черты лица её было не разглядеть, угадывалось лишь, что оно юное и мудрое, но это не удивляло: в могущественно-непобедимой беззащитности танцовщицы ясно ощущалась высшая гармония — нерасторжимое единство противоположностей, которые, дополняя друг друга, только и могут явить миру совершенство.

Плавная, как течение большой реки, мелодия неожиданно прервалась резкими, как вскрики, аккордами, и танцовщица, совершив ряд неуловимо-стремительных движений, растроилась. Теперь перед Мгалом было уже три женщины: золотисто-зеленая, бирюзово-лиловая и оранжево-алая. Каждая из них исполняла свой танец, и все же были они так связаны, так сплетены между собой, что казалось — движется одно и то же тело, ведомое одной и той же душой, пребывающей в разных своих воплощениях.

Мгал знал смысл этого танца, этого развоплощения единого целого, но вспомнить, извлечь это знание из глубины души не мог, пока откуда-то извне не пришла к нему фраза, сказанная голосом Менгера: «Триединому Времени поклонялись последние мудрецы государства Уберту: Умершему-но-живому, Текущему-с-нами-и-мимо-нас и Грядущему-с-нашей-помощью. Умершее, затянутое малиновым маревом беды, скрывает горе и ошибки. Сквозь текущее в лилово-голубом сумраке не разглядеть врагов и друзей, не различить Добро и Зло. Золотисто-зеленое Грядущее откроет тайны, излечит язвы и превратит язвящую сталь в благоухающий цветок».

Мгал открыл глаза, потер лицо руками, словно пробуждаясь от долгого сна. Взглянул в проем арок, где зеленый свет успел смениться голубым и уже переходил в густосиний.

— Стойте! Стойте, пока не вспыхнет золотисто-зеленый огонь, иначе нас ждет гибель!

— Да мы и так стоим, это ты что-то не в себе: то плачешь, то смеешься. Спишь, что ли, с открытыми глазами? — Эмрик смотрел на Мгала с недоумением и тревогой, да и Гиль поглядывал на него с опаской.